Робин Дэвидсон - Путешествия никогда не кончаются

• Название: Путешествия никогда не кончаются
• Автор: Робин Дэвидсон
• Издательство: "Мысль"
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1991

Молодая женщина Робин Дэвидсон с четырьмя верблюдами и собакой прошла более полутора тысяч миль по пустыням Центральной Австралии. Чтобы проделать этот путь, ей пришлось провести два года в городке Алис-Спрингс, где ценой многих лишений и тяжкого труда она добилась возможности осуществить задуманное. В книге не только описывается путешествие, но и показываются некоторые черты современной Австралии с ее большими и малыми заботами — проблемы молодежи, коренного населения, состояние окружающей среды. Книга рассчитана на самый широкий круг читателей.

---

Курт не вызывал у меня симпатии, но эта его черта мне нравилась. Не считая общего дела — верблюдов, я была с ним заодно, только когда он поносил отвратительное племя туристов, которых называл террористами. Но если Курт бывал не в духе, он переносил свое раздражение на всех и вся, включая хлеб с маслом. Что было единственным признаком цельности его натуры. За месяцы совместной жизни наши отношения переросли почти в дружбу, и произошло это, видимо, потому, что я, как и большинство недальновидных людей среднего класса, ошибочно полагала, что стоит только до конца понять душу другого человека, как тут же обнаружится, какой он славный, но Курт в конце концов выбил эту дурь у меня из головы. К душе Курта лучше было не прикасаться. Однако в ту пору, повинуясь законам своего собственного развития, я была одержима желанием понять этого человека, глубоко чуждого людям моего круга, пока не убедилась, что всепонимание и всепрощение плохи тем, что не оставляют места для ненависти.

Сейчас, когда я сравнительно спокойно вспоминаю об этом времени, мне грустно, что Курт превратил свою жизнь в ад, потому что мне он подарил чудесные часы: длинные мирные прогулки среди дикой природы, уроки езды на верблюдах вниз по высохшему руслу реки. Я сидела без седла, земля мчалась мне навстречу и расстилалась под тяжело ступавшими ногами верблюда. Я не знаю, какими словами рассказать об этой радости. Обычно я взбиралась на спину молодого верблюда Дуки. Он был моим любимцем и любимцем Курта тоже, как я подозревала. Когда приручаешь верблюда, начинаешь чувствовать к нему особую привязанность, потому что, пока испуганный, неуправляемый зверь — тысяча фунтов волнений и неприятностей — постепенно превращается в животное, исполненное совершенства, ты живешь в постоянном страхе, в постоянном напряжении и трудишься, трудишься и трудишься. Мои чувства были особенно обострены, так как я тоже проходила курс приручения — мы с Дуки были в одной упряжке, мы оба подвергались тяжким испытаниям.

В обращении с животными Курт страдал одним недостатком: когда он выходил из себя, его жестокость не знала границ. Хорошо известно, что верблюдам нужна твердая рука, что за каждым проступком должен следовать суровый выговор и несколько звонких затрещин, но Курт почти всегда перегибал палку. Особенно жестоко карал он молодых верблюдов. Вскоре после переезда к Курту я впервые была свидетельницей его зверства. Дуки попытался ударить Курта ногой, в ответ Курт пятнадцать минут бил его цепью, по-моему явно стараясь сломать Дуки ногу. Я ушла в дом к Глэдди и не могла произнести ни слова. Два дня я не разговаривала с Куртом, не потому, что хотела его наказать, — я смотреть на него не могла, не то что разговаривать. В первый и единственный раз за все время, что мы провели вместе, Курт пожалел о содеянном. Он испугался, что опять меня потеряет. Тем не менее приступы безудержной злобы повторялись снова и снова, и все мы, включая верблюдов, понимали, что они неизбежны, что их нужно просто претерпеть, как и многое другое.

В первые месяцы меня часто охватывало такое отчаяние, что я готова была уложить вещи, признать свое поражение и вернуться домой. Но Курт сделал необычайно ловкий ход и полностью отрезал мне путь к отступлению. Он предложил мне свободный день, и я приняла это вознаграждение с благодарностью, хотя и заподозрила недоброе. Я не сомневалась, что такой подарок сделан неспроста. Курт сказал несколько лестных слов о моей работе и объявил, что хочет изменить условия нашего соглашения. Я должна отработать у него восемь месяцев, потом два-три месяца он будет помогать мне изготовлять седла и упряжь и готовиться к путешествию, а потом позволит взять даром любых трех своих верблюдов с обещанием вернуть их после окончания путешествия. Это звучало настолько заманчиво, что я не поверила ни единому слову. Я прекрасно понимала, что он лжет, но пренебрегла голосом разума, потому что вера была мне нужнее разума. Я посмотрела Курту в глаза, где ярким пламенем горела алчность, и приняла предложение. Мы заключили джентльменское соглашение. Курт не хотел подписывать никаких бумаг, он заявил, что это не в его правилах, хотя все хорошо знали, и я лучше всех, что Курт отнюдь не джентльмен. Он застал меня врасплох, но у меня была одна-единственная возможность вдохнуть жизнь в свою мечту: остаться у Курта.

Я часто говорила Курту, что люблю ворон, в них, по-моему, удивительно сочетаются беспредельное своеволие и изощренное умение приспосабливаться. Мне очень хотелось иметь ворону. Это желание не так эгоистично, как кажется. Если соблюдать осторожность, птенца можно выкрасть из гнезда, не обеспокоив его братьев и сестер и не причинив горя родителям. Вороненка приучают подлетать и подходить за кормом, и скоро он настолько привязывается к хозяину, что не нужно ни сажать его в клетку, ни подрезать ему крылья. Птица проводит с человеком безоблачное детство, а повзрослев, приглашает домой своих диких подружек, угощает их чаем, устраивает для них вечеринки и в конце концов оставляет хозяина ради вольной жизни среди сородичей. Дружба эта хороша тем, что, когда она обрывается, никто не в обиде. Курт, не колеблясь, сказал, что достанет мне птенца, будто всю жизнь только и делал, что охотился на ворон. Для начала мы решили понаблюдать за птицами, гнездившимися по соседству с высохшим руслом. В эвкалиптовой рощице, футах в сорока вверх по реке, вороны выкармливали несколько выводков вечно голодных, пронзительно орущих птенцов. Однажды в жаркий полдень, когда все живые существа дремали или спали, серый журавль, сморенный духотой, прикорнул на дереве напротив вороньего гнезда. Одна из ворон, о чем-то негромко болтавшая сама с собой, видимо, соскучилась, она взлетела и опустилась на ветку чуть ниже ничего не подозревавшей птицы. Потом перескочила на ту ветку, где сидел журавль, и с невинным видом начала тихонько, бочком подбираться к непрошеному гостю. Оказавшись рядом с заснувшим журавлем, ворона пронзительно каркнула и захлопала крыльями. Журавль встопорщил перья и взмыл в воздух футов на шесть — бедняга не сразу понял, как зло над ним подшутили, и с трудом пришел в себя. Мы чуть не лопнули от смеха и, когда наконец успокоились, решили начать с гнезда этой вороны.

Мы снарядились в путь по всем правилам: веревки, верблюды, бутерброды. Курт уверял, что без труда залезет на дерево и доберется до гнезда. Однако несколько его попыток кончились неудачей, он прекрасно видел четырех птенцов, но не мог к ним подобраться. После очередного поражения Курт, дергаясь, будто марионетка, съехал вниз по гладкому стволу и заявил, что вместо операции «А» он осуществит операцию «Б».

— Не надо, Курт. Зачем нам четверо воронят, они все погибнут, если вы собьете гнездо.

— Чепуха. Гнездо есть легкий, он будет лететь тихонько. И ветка будет мешать падать. И какой есть твой дело? Ты хочешь ворона, да или нет?

Я не смогла переубедить Курта. Он перекинул веревку через сук, рванул изо всех сил, и на землю полетели сук, ветка с гнездом и два мертвых птенчика, третий умер у меня на руках, а у четвертого оказалась сломанной лапка.

Я возвращалась домой верхом на Дуки, птенчика Ахнатона, укутанного в подстилку из гнезда, я засунула под рубашку. Курт ехал позади и не видел, что я плачу.

Примерно в это время произошло два важных события, немного скрасивших мою суровую жизнь. Сестра прислала мне палатку, я поставила ее по другую сторону холма, У которого прилепилась ферма Курта, и почувствовала себя чуть более независимой. И я подружилась с соседями. Это были гончары и кожевники, закоренелые хиппи с привлекательными замашками бунтарей, люди дружелюбные и гостеприимные, говорившие на языке, который я уже почти забыла. Они жили в единственном доме в Алисе, естественно вписывающемся в окружающий пейзаж, и этот полуразрушенный старый каменный дом, спрятавшийся среди холмов — ферма Бассо, как его здесь называли, — внушал мне такое же горячее чувство симпатии, как и его обитатели. Полли и Джофф со своим новорожденным ребенком располагались в одном конце дома; Деннис, Мэлина и двое маленьких сыновей Денниса — в другом. Мэлина, бледноко-жая рыжеволосая шотландка, изготовляла великолепные горшки, но все ее тело было покрыто трофическими язвами, искусано насекомыми и изъедено сыпью от страшной жары. В отличие от нас ей было трудно радоваться жизни в пустыне.

Я проводила у новых знакомых все свободное время: слонялась вокруг дома в своем одеянии пекаря, болтала, смеялась, смотрела, как Полли шьет, или колдует над куском кожи, или меняет пеленки своей дочери, никогда не повышая голоса и не жалуясь на усталость. У Полли были золотые руки. Она украшала кожаные сумки своей работы не тиснением, а тончайшим, изощренным узором необычайной красоты, ей очень хотелось научить меня этому искусству. К сожалению, я не обладала ни ее терпением, ни ее ловкостью, ни ее талантом; изрядно попотев, я с большим трудом сшила две довольно милые сумки из козлиной шкуры, но они оказались Совершенно бесполезными во время путешествия. И все-таки год спустя, когда я занялась наконец подготовкой снаряжения, уроки Полли очень мне пригодились.