Андрей Упит - В лоне семьи

• Название: В лоне семьи
• Автор: Андрей Упит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

---

— Не знаю, как бы сказать…

— Говори смело, когда-то мы ведь были друзьями.

— Друзьями… Уж очень ты стал резкий. И потом, сидишь ли ты, стоишь или говоришь — все время ты улыбаешься, и такой нехорошей улыбкой. Вот я и боюсь тебя.

Юрис провел рукой по лицу.

— Не знаю, может быть, ты и права. Но все это оттого, что я в отцовском доме. В отчем доме… родительская, братская любовь… какие пустые, ничего не значащие слова. Эта любовь цветет или увядает в зависимости от того, сколько денег ты выложишь на стол. Я еще не сказал тебе, что мне предстоит дальний путь. Я уйду далеко на много лет, быть может навсегда. Захотелось провести сутки в отцовском доме, а меня гонят… Мне это больно. Не оттого, что гонят, а оттого, что я поступил против своих принципов, оттого, что вздумал сюда заехать. Я ведь знаю их… Напрасно я приехал. Этот запах гнили невозможно вынести. Надо уходить.

— Неужели сегодня вечером? И не переночуешь?

— Как мне тут ночевать? Я в этом доме и глаз не сомкну. К тому же Карл только что сказал…

У Лизы сверкнули глаза.

— Ты не слушай, что он болтает! Я здесь хозяйка, я тоже могу сказать.

— Не надо, Лиза, не хочу я так… Ты ведь меня знаешь.

Хозяйка поникла головой и заговорила тише:

— Останься, Юрис, ради меня. Прошу тебя.

— Ради тебя?

Она в темноте стала искать руку Юриса.

— Хоть на одну ночь. Останься! Мне хочется многое сказать тебе.

Лизины горячие пальцы обвивают его холодную руку. Ему вдруг становится страшно в этом мраке.

— Останься… — шепчет она. — Я тебя не отпущу! Помнишь, как мы раньше сидели здесь до полуночи… Помнишь, о чем мы говорили?

— Зачем вспоминать! Тогда было другое время, мы были молодые, глупые. Что ты, мачеха, можешь мне сказать? Кажется, тебя уже ищут…

Она будто не расслышала последних слов.

— Ты все позабыл… А я — нет. Я помню все до последней мелочи, твои слова раздаются у меня в ушах. Ах, если бы ты видел, как я живу, если бы заглянул в мое сердце!.. Я только тогда успокаиваюсь, когда прихожу сюда и вспоминаю прошлое… Юрис, ты не уходи, я не знаю, что будет со мной…

Она пододвинулась ближе к нему. Большой платок соскользнул с плеч. Юрис почувствовал на своем лице ее дыхание.

— Чем я могу тебе помочь? — резко ответил он. — Кто я здесь?.. «И пришел он к отцу своему. И сказал: отец, я не достоин называться сыном твоим…» Помнишь притчу о блудном сыне? А ты… Кто принуждал тебя? Ты ведь сама выбрала себе такую жизнь.

Но она не слушала.

— Я больше не в силах так жить!.. Все эти годы я боролась, но теперь больше не могу… Брань, ссоры, скандалы каждый божий день с утра до вечера. Пьяные мужики, водка, провонявшая табаком одежда… Работаешь не покладая рук днем и ночью, на части разрываешься, но одной все равно не вытянуть, когда все тянут назад… Всюду гниль, сорняки, разруха… Словно тебе камень на шею привязали и ты чувствуешь, что тонешь. Нет спасения!.. Юрис, не уходи!

Юрис отодвинулся к самому краю скамейки. Он чувствовал, что в нем зашевелилась ненависть и к этой женщине. Она тоже предпочла согнуться, а не надломиться.

В саду послышались тяжелые шаги, с треском ломались ветки.

— Меня ищут… — зашептала хозяйка и опять прижалась к Юрису.

— Ты ведь останешься у нас, Юрис? Ты не уйдешь, ты поможешь мне?

— Как чудно ты говоришь… — резко ответил он. — Как безрассудно! Чем я могу тебе помочь?

— Я не знаю, но только останься!

В эту минуту поблизости раздался голос Крикиса:

— Лиза, ты здесь — в саду?

Она прижалась к Юрису еще крепче.

— Меня ищут… Откликнуться?

Он ничего не ответил, только пожал плечами. Ему в самом деле было безразлично, откликнется она или нет. А Лиза, все еще не зная, как быть, прислушивалась к шагам мужа. Ее полуоткрытые губы беззвучно шевелились, пальцы сжимали руку Юриса. Она страстно желала, чтобы муж прошел мимо.

Но он не прошел мимо. Подошел к беседке, наклонился, заглянул в нее.

— Есть здесь кто?

Юрис чуть не рассмеялся — таким смешным показался ему возмущенный голос отца. Он высвободил свою руку и ответил:

— Есть.

— Ты один или с Лизой?

Юрис молчал. Ему хотелось, чтобы Лиза ответила сама. Он заметил, как она вздрогнула и съежилась.

— Чего тебе надо? — спросила она, и в голосе ее прозвучала тайная злоба.

Крикис достал коробок, чиркнул спичкой. Трепетный красный огонек на несколько мгновений осветил три лица. Юрис смотрел на отца со своей обычной улыбкой. Лизино лицо выражало отвращение и досаду. Крикис, сдерживая злобу, старался проникнуть пронзительным взглядом в глубину их сердец. Ветерок подул на пламя, обжег Крикису пальцы и погасил спичку.

— Что вы тут делаете?

— Зажгите другую спичку, посмотрите, — ответил сын.

— Иди, Лиза, стели — пора спать, — сухо промолвил Крикис.

— Ишь барин, не может на неразобранную постель лечь! — отрубила она, но все же встала, поправила на плечах платок и вышла из беседки.

— Всего доброго! — крикнул ей вслед Юрис.

Она обернулась.

— Всего хорошего. Но ты не уходи!

Он ничего не ответил. Хозяйка постояла немного и ушла.

Отец прислонился к косяку.

— Когда думаешь уходить? — спросил он.

— Сейчас же. Карл уже приказал…

— Ну, на эту ночь оставайся, я тебя не гоню. Уйдешь завтра. Надо же выспаться.

— Благодарю за любезность, но я уж как-нибудь обойдусь.

Отец закашлял.

— Да, — сказал он, выпрямившись. — Теперь ты можешь обойтись без нас и без нашей любезности, но было время, когда не мог… Почему ты не мог обойтись без меня, когда учился?

— Ты подсчитал, во сколько тебе обошлось мое ученье?

— Нет, это трудно сделать.

— Так вот, я скажу тебе, что ты напрасно считаешь меня своим должником. Если вспомнить, сколько я зарабатывал уроками и сколько из этих заработков отдавал вам, то окажется, что я ничего не должен.

Отец зашевелился.

— Сыновнее уважение — вот что ты мне должен.

— Да вы любое уважение переводите на деньги. А денег я ни тебе, ни Карлу не должен.

Наступило молчание. Юрис смотрел на отца, и тот даже в темноте чувствовал его взгляд. Крикису стало жарко, заныло сердце. Несколько минут он не знал, что делать, что сказать. За его спиной поскрипывали гнилые деревца.

— Ничего… — забормотал он изменившимся голосом. — Я тебя ни в чем не упрекаю… ни в чем. Но ты хоть скажи, о чем вы говорили с Лизой… с моей женой?

— А! О чем мы говорили с Лизой? Зачем тебе это знать? Почему ты не спросишь прямо? Тебя ко всем бедам в придачу еще и ревность мучит… Да еще к собственному сыну!.. Чего только в этом доме не увидишь. Задохнешься тут! — Он обхватил обеими руками голову, затем стремительно вскочил со скамьи, пытаясь сдержаться. — Нет, я не буду сердиться. Мне тебя жаль. Мне тебя от души жаль, отец!

— Я жалкий человек, Юрис, — ты правду говоришь. Подлый человек и пьяница. Но ты не суди меня. Чего только я не натерпелся от этой женщины…

— Не рассказывай, я не хочу слушать. Отойди и выпусти меня. — Он отстранил отца и вышел из беседки. Ему были противны эти взаимные жалобы. С каждой минутой ему становилось здесь все невыносимее. Он пошел к дому. Опять крыжовник и сорные травы цеплялись за его платье, хлестали по ногам.

Хозяйка, постелив постель, сидела у окна и смотрела во двор. Когда вошел муж, она и бровью не повела. Он постоял посреди комнаты, прижал руку ко лбу, к груди, видимо, хотел что-то сказать, но затем тяжело повалился на постель, и стало тихо.

Хозяйка засмеялась про себя: она знала, что его мучит ревность, и радовалась этому — радовалась злой, греховной радостью. Она искоса взглянула на лежавшего мужа. От отвращения мурашки пробежали у нее по телу. Затем она опять повернулась к окну и стала ждать Юриса. Он должен прийти, хотя бы проститься… Через полчаса она так сидя и уснула.

Юрис долго стоял во дворе, погруженный в свои мысли.

«Отчий дом, отчий дом…» — повторял он про себя чуть ли не в сотый раз, но его сознание словно заволокло туманом. Он уже не мог вдуматься в смысл этих слов. Все переживания и впечатления этого дня как-то спутались и перемешались. Прошло довольно много времени, пока ночная прохлада не освежила его голову.

«Отчий дом…» Он разразился горьким смехом. Как заманчиво звучали эти лицемерные, коварные слова. Сколько разочарования и боли прячется за этой личиной! Сколько прекрасных стихов он читал о родине, об отчем доме! И все это звучало для него издевкой. Никогда его израненное сердце не было так грубо и больно задето, как здесь, в отчем доме, и людьми, которые были ему ближе всех. Да, должны быть ближе всех, но в эту минуту он чувствовал, что самые чужие для него люди на свете — отец, брат, сестра. Он боролся с собой, со своими чувствами. Равнодушно и спокойно хотел он уйти из этого дома, а сам чувствовал, что в нем против воли поднимаются и растут озлобление и ненависть. А Лиза?.. Ее он ненавидел больше всех. С отвращением он вспомнил, как она прижималась к нему, в беседке, вспомнил свое малодушие и вздрогнул от холода и страха. Он должен был бежать от нее, от самого себя… от самого себя, — это он еще раньше почувствовал. Какое ему дело до страданий Лизы и отца!