Андрей Упит - В лоне семьи

• Название: В лоне семьи
• Автор: Андрей Упит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

---

На душе у Катрины творится такое, что ей хочется повернуть, убежать, спрятаться от этого человека. Страшная тоска сжимает сердце, дрожащие веки опускаются сами собой.

Но Мартынь уже услышал шаги. Как только порыв ветерка прижал дым к земле, он уставился в темноту.

— Ты, Катрина? Это ты там? — спрашивает он. У Катрины дрожь пробегает по спине — таким непривычно чужим кажется его голос. Откликается она, только когда на нее падает свет костра.

— Да, я… Твой костер прямо к нам в окно светит… Не могла уснуть…

— Я тоже не могу… — Мартынь поворачивается и сдвигает поленья.

Катрина садится на пень в нескольких шагах.

— Думала, зайдешь сегодня вечером… Совсем загордился.

— Загордился… — Мартынь угрюмо усмехается. — Говоришь, словно маленькая. Чего я пойду, — отец на меня сердится! А что, нет?

— Ну… — уклончиво говорит она. — Не так уж сердится, чего там. Так, погорячился немного. Я гляжу, он тоже тебя ждет. Приходи завтра.

— Знаю, чего он ждет! — отрывисто говорит Мартынь. И слова его действуют на девушку, как прикосновение холодного железа к голому телу. — Завтра мне некогда… А ты ногу поранила.

Катрина рассеянно глядит и видит, что с пальца стекает темно-красная капля.

— В Риге был? У барина?

Мартынь отвечает не сразу.

— Был… С чем приехал, с тем и уехал. Зря только потратился.

Оба опять умолкают.

— Ничего не добился… у барина?

— Говорит: кто не хочет работать, пусть уходит. Охотников, мол, хватит. Он, мол, говорил, что потом отдаст землю на выкуп, а слово его стоит больше, чем десять писаных контрактов… Ха-ха-ха! Слово! Приозерцы уже узнали, чего стоит барское слово.

Он садится и без всякой нужды сердито переворачивает поленья. Костер как будто затухает, а потом разгорается еще ярче.

— Ты ему не нагрубил?

— Нагрубил? Нет, нарочно я ему не грубил. Кто же посмеет грубить барину? Ну, а мужик мужиком и остается.

— Я вот все думаю… Зачем тебе, Мартынь, понадобилось сразу так?.. Ведь сгонит… А ты столько уже сделал. Твой участок кто-нибудь другой возьмет.

— Пускай лучше сейчас берет, чем потом. Пусть берут, мне не жалко. — Мартынь стремительно встает, размахивает руками, глаза у него блестят. — Что это за люди? Что за люди! — Он обводит вокруг рукой. — Ходят, как околдованные, как с завязанными глазами. Словно скоты безропотные — идут, куда их гонят! А я не могу на это спокойно глядеть. Пойду искать — есть ли еще на свете правда или нет? Я думаю, что правда есть. Просто людям лень ее искать. Но может быть, чтобы закон велел одному двенадцать лет пни корчевать, с голоду подыхать, а другому потом сгрести все нажитое им добро в свои бездонные закрома.

— Что ты хочешь делать, Мартынь? Боюсь я…

— Вы все боитесь. Вам на голову наступят, и то вы слова не скажете. Не могу я на это спокойно глядеть. Пойду искать правду, подам жалобу и от нас и от приозерцев… Я… я сам не знаю, что сделаю. Только не успокоюсь, пока ноги носят. До самого Петербурга дойду… Я не боюсь.

Катрина обхватывает голову руками. Она не в силах отвести испуганный взгляд от Мартыня. Сердце так бьется, что удары его отдаются в ушах. Она вся дрожит — вероятно, от ночной прохлады… Она видит по лицу Мартыня, что с мечтой о счастье покончено. Человек этот проснулся для борьбы, может быть, безуспешной, даже опасной борьбы, — но назад он не повернет. А сама она — она будет ему только помехой.

Мартынь говорит еще долго, сбивчиво, непонятно… Но все та же главная мысль сквозит в его словах. Катрина смутно улавливает ее значение, но внимательно, жадно ловит каждое слово. Серая стена в низине как будто осела. Зарозовел над ней тусклый небосвод. Катрина медленно встает, медленно расправляет смятую юбку. Мартынь умолкает и, посмотрев на девушку, переводит взгляд на гаснущий костер, мысленно продолжая незаконченный разговор.

— Надо идти… — говорит Катрина, и сама удивляется: какой у нее странный голос! Словно ей страшно быть рядом с Мартынем. Но она берет себя в руки и произносит смело и громко:

— Проводишь меня немного?

Мартынь встает. Лицо его, уже не освещенное костром, в мягком предутреннем сумраке кажется еще более угрюмым.

— Все боятся… — говорит он тихим, хрипловатым голосом. После каждой фразы губы сжимаются, как будто он решил никогда больше не размыкать их. — А я не боюсь… Должна быть правда на свете. Не верю, что правды нет. Пойду искать… для нас всех. Скажу отцу, чтобы не сердился… Он меня еще вспомнит… И ты тоже…

Внезапно он осекается. Да, а как же Катрина, как быть с ней? Мартынь останавливается у ржаного поля и почти испуганно, широко раскрытыми глазами смотрит на Катрину.

— А я не могу тебе помочь? — тихо говорит она потупясь. Жалобная улыбка трогает ее губы.

— Ты? Чем ты мне поможешь! Ты мне будешь только обузой… — и, сам испугавшись последних слов, умолкает.

В нем впервые пробуждается предчувствие: то, что он замыслил, разрушит все, что было до сих пор, перевернет его жизнь. Словно он должен броситься в водоворот. В душе зазвенела какая-то нежная струна. И становится так тепло и грустно… Его мучат сомнения…

Но Катрина, видно, опередила Мартыня — она себя переборола.

— Конечно, обузой, — говорит она твердо и берет жесткую руку Мартыня. — Ты обо мне не беспокойся, я как-нибудь… Делай, что задумал. Только будь поосторожнее, сам знаешь, какие теперь времена.

С минуту оба молчат. Мартынь обнимает Катрину. Никогда еще он не прижимал ее так горячо к сердцу. Когда она потом бежит через ржаное поле к дому, голова у нее слегка кружится.

У дверей Катрина оглядывается. Мартынь стоит на том же месте. В предрассветном сумраке фигура его кажется такой же серой, расплывчатой и неподвижной, как и пни, которые один за другим возникают из мглы.

Отец лежит в своем углу с раскрытыми глазами, в зубах у него трубочка. Он, видно, давно уже не спит.

— Где ты шатаешься по ночам? — спрашивает он сердито, вынимает изо рта трубочку и, не вставая, сплевывает. — Где была?

Катрина не в силах даже взглянуть в его сторону. Она чувствует, какая пропасть разделяет отца и Мартыня. Один прирос к своей вырубке, работает до потери сознания, терпит голод и не смеет поднять голову, подумать о том, что было позади и что впереди, в будущем. Другой стряхнул с себя цепи трусливого долготерпения, бросил все, даже ее, и ушел искать справедливости для себя и для других. Сердце Катрины не мечется меж двух огней. Она знает, откуда берется та сила, которая даже черный, обгорелый пень заставит выпустить молодые, зеленые побеги. Она чувствует, как эта чудодейственная, волшебная сила захватила и ее, коснулась губ, лба. Грудь ее наполняет чувство непонятной, до сих нор не изведанной гордости.

Не раздеваясь, падает она на постель. Но сон не приходит: уже поздно. По всему телу пробегают мурашки. Она лежит с открытыми глазами и ждет, когда в маленьком окошке блеснет первый солнечный луч. Тогда можно будет встать…

— Ночью у Мартыня была? — спрашивает отец.

Отложив косу, он садится на охапку свежескошенной травы и ест принесенный Катриной завтрак.

У нее в руках грабли. Она пришла ворошить вчерашнее сено, отгрести от пней и куч хвороста — после обеда можно будет метать его в копны. Катрина стоит спиной к отцу.

— У Мартыня.

— Ну, что он? Все на своем стоит?

— Конечно. Сегодня утром ушел.

— Р-рехнулся мальчишка. То-то я смотрю — у шалаша ни котелка, ни мотыги, одни грабли валяются. Добром он не кончит. Ну, что поделаешь — у каждого своя голова.

Катрина настораживается. В голосе отца уже не чувствуется ни задетого самолюбия, ни злости на то, что мечты его пошли прахом. А ведь он никогда так быстро не забывал обид.

— Всем будет лучше, — говорит она неопределенно, желая выведать его мысли.

Отец смеется. Это уж и вовсе странно… Катрина может припомнить все случаи, когда он смеялся. Она уходит, думая о том, что отец что-то прячет от нее за этим смехом.

На вырубке косят рожь.

Катрина одна в поле. Отец у опушки боронит новь под рожь. Копны стоят близко друг к другу. Неубранным остался только маленький клочок. А рожь-то в нынешнем году, что лозняк. Со звоном отскакивает коса от сухих и крепких стеблей. Если завтра не будет большой росы, можно начать с рассвета, и к вечеру все будут убрано. Взглянув на солнышко и сдвинув цветистый красный платочек на затылок, Катрина начинает новый ряд. Будто в сердцах подымает и опускает руки.

Коса со звоном отскакивает от сухих и крепких стеблей. Наискосок ложатся охапка за охапкой.

Уже в который раз Катрина слышит знакомый звук: словно кто-то вдруг трогает пальцами струну цитры. Случайно приподняв голову, она сразу выпрямляется и замирает с занесенной косой в одной руке и поднятыми граблями — в другой. От опушки отец прокладывает прямую борозду через участок Мартыня. Катрина стоит и смотрит, потом бросает косу и грабли. Затенив рукой глаза от солнца, сама себе не веря, всматривается еще пристальнее. Может быть, она ошиблась? Ведь отец боронил новину… откуда же взялась соха, да еще на участке Мартыня! Но какое там ошиблась! Она за версту узнает и лошадь и сгорбленную фигуру отца.