Андрей Упит - Homo sapiens

• Название: Homo sapiens
• Автор: Андрей Упит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

---

— Женщины очаровательнее всего тогда, когда они сердятся, — спокойно философствует Ялмар Серенгард, предоставляя глазам своим то наслаждение, о котором он только что говорил в такой форме, что Марта снова вспыхивает и закрывает лицо передником. — Нет, я ничего не забыл. То есть мое внешнее «я», может быть, и забыло, но в глубине моего существа каждое переживание и каждое наслаждение лежит и выкристаллизовывается в ожидании часа поэтического экстаза, чтобы подняться из глубин на вечный свет ослепительного искусства.

— Не бреши! Говори так, чтобы человек мог тебя понять! — снова вспылила Марта, но тут же спохватилась.

Ялмар Серенгард снисходительно улыбается: «Tout comprendre, c'est tout pardonner»,[5] как сказано в иностранном словаре… то есть как говорит французская поговорка. Как можете вы, смертные, понять ход мыслей и манеру выражаться, свойственные олимпийцу…

Он умолкает, ибо взгляд его приковывается к бутылке на подоконнике. Ялмар несколько раз поворачивается к ней, потом, взяв ее, вертит в руках.

— Это, несомненно, беленькая…

— Ты… видно, только насмехался надо мной… — тихо говорит Марта. Но в голосе ее звучит та угроза, которая слышна в реве тигрицы и в мяуканье кошки, когда человек слишком близко подходит к ее логову.

Ялмар Серенгард занят своим делом — он берет с подоконника чайный стакан, наливает в него из бутылки, пьет, крякает.

— Кошмарный напиток! И тем не менее мы, богом избранные жрецы, вынуждены его пить, ибо народ еще не дорос до своего совершеннолетия и не может еще выплачивать нам пенсию вечности или, по крайней мере, выписывать на праздник для нас, избранных, по бочонку вина из Венгрии, Къяхты или Малаги. Нам полагается нектар и амброзия, а мы вынуждены пить эту вонючую, гнусную монополку!

Наливает и снова пьет.

— Ты не думай, что я тебя презираю, — словно вспомнив о ее словах, обращается он к Марте. — Ничуть. Я принадлежу к тем людям, девиз которых: «Пользуйся мгновением». Наслаждаться там, где представится случай и при любых обстоятельствах. Поди же сюда!

— Что? Куда?

— Иди, сядь ко мне на колени.

— Что? К тебе на колени?

— На колени! Я говорю — на колени. Ты не стесняйся. Мы, поэты, умеем найти каплю меда даже в самых простых полевых цветах. Мы признаем даже самую простую, нестилизованную, хаотическую, варварскую красоту. Иди же!

Правой рукой он наливает из бутылки, пьет, а левой тем временем берет руку Марты и тянет девушку к себе.

И тут происходит то, что уже сотни раз происходило в подобного рода случаях — нечто совершенно неизысканное и варварское.

— Пусти, скотина, — кричит Марта не своим голосом и вырывается. От злобы и волнения лицо ее на мгновение совершенно побелело. — Обманщик! Подлец!

Она поворачивается и выбегает из комнаты, будто у нее под ногами земля горит. От неожиданности Ялмар Серенгард проливает оставшееся в стакане себе на рукав.

В дверях появляются старик и старушка. Они подходят к Ялмару Серенгарду, то и дело оборачиваясь в сторону выбежавшей Марты.

— Что это вы? Поссорились? — озабоченно спрашивает старушка.

— Между нами подобных отношений быть не может, — демонически усмехаясь, отвечает Ялмар Серенгард. — Слишком велика дистанция между нами. Я стою на вершине Гималаев, а она в самой низине Ганга… А вы-то знаете, что такое — Ганг? А?

Старушка смущенно теребит передник.

— Я… Я… Может, знала в былые времена… Нынче голова у меня дырявая. Может, ты, старик, помнишь? Ты ведь раньше повсюду бывал…

Старик чешет затылок.

— Позабыл… Да, раньше — раньше другое дело. Где я только не бывал! Ездил до самой Валки, до эстонцев, землю литовцев объездил вдоль и поперек. На Псковском шоссе там, в одном месте, была Ганская мельница — может, это и есть…

Ялмар Серенгард переводит взгляд со старушки на старика и обратно. Иронически улыбается, наслаждаясь плодами своего интеллектуального превосходства. Но когда старик замечает, что бутылка в руках сына принимает горизонтальное положение, он, подавляя смущение, придвигает стул и садится.

— А! — с радушной улыбкой говорит он. — Попробовал? Это хорошо. Взрослому человеку надо выпить — это я всегда говорил. Выпей, выпей и мне налей! Это я для тебя вчера принес бутылочку.

Ялмар Серенгард пьет, но забывает налить отцу. Стакан он держит в руке.

— Но разве ты не закусишь? — Старушка подходит ближе к столу. — У меня в печи превкусная телятина. Пироги есть… Да что это я разболталась! Подавать надо, и все тут.

Она спешит к печи, достает блюдо с мясом, покрытое опрокинутой миской, и решето с пирогами.

— Отведай, сыночек, отведай, — подбадривает Ялмара старик.

— Телятина… пироги… — Ялмар Серенгард с уничтожающей иронией кривит рот и смотрит на стол. — И нет ни ножа, ни вилки!

— И правда, сыночек, нет у нас этих самых вилок-то. А нож — о господи! Ножа тоже нет! Старик, дай-ка ты свой ножик. А ну-ка, живо! Отведай, сыночек, пирогов моих. Из самой белой пшеничной муки испекла.

Старик вынимает из кармана штанов нож, открывает его, обтирает и кладет на стол. Ялмар Серенгард принимается за еду, но ест с таким кислым видом, что кажется, будто все существо его полно пренебрежения к каждому куску, который он отправляет в рот.

Старушка стоит около сына и, сложив под передником руки, смотрит на него. Счастливая улыбка на ее лице говорит о том, как она рада, что сын не побрезговал ее угощением.

Старик откашлялся и облокотился на стол.

— Нынче у нас хороший год… Весь сарай доверху набили сеном… да. И сено лучше, чем летошнее. Осока местами по сих пор… Осоку, правда, скотина не любит, но ничего, на подстилку…

— Когда есть клевер, скотина осоку не ест, — вмешивается старуха. — А когда нету — и стебелька не оставит. Как в летошний год — не хватило и в ясли положить.

— Ну, как же. Скотина тоже может разбаловаться, как и человек. Когда полно добра, — худое не ценят… Да… Но вот не знаю, как рожь нынче наливаться будет: когда цвела, налетел ветер да с ливнем. Это добра не сулит. Посеять мы хорошо посеяли. Пар подняли, боронили вовремя… Навоза, правда, маловато было… а известное дело, когда навоза нет, нет и хлеба…

Ялмар неожиданно закрывает рот рукой. И непонятно — подавился он или смеется.

— Что с тобой, сынок? Поперхнулся? Надо по спине похлопать. — И старушка делает попытку подойти к нему.

— Ты лучше выпей, тогда все пройдет, — советует ему старик.

Ялмар Серенгард отталкивает руку старушки и принимает совет старика — наливает стакан и пьет.

— Да-да… вот они какие дела, — снова начинает старик. — На позапрошлой неделе продали годовалого барана и двух ягнят. Цены за них настоящей не дали, но пришлось все-таки продать… Надо было уплатить подушную подать. В этом году большая подушная подать: пять рублей с копейками. Д-да… За тебя тоже внесли. Скажи-ка, Юкум, как это получилось, что ты за прошлый год не уплатил подать? Разве писарь не прислал тебе извещение?

— Нет.

— Вот тебе и раз! Что за человек! И за что только волость ему деньги платит! Говорят, ему еще пятьдесят рублей прибавили. А ведь он даже не сообразит извещение послать!.. И знаешь, Юкум, столько мы с этим сраму натерпелись, столько сраму… Пошел я в волость, а писарь этот самый, будь он проклят, писарь этот и показывает мне: вот полюбуйся, твой сын занесен в список должников. Я, говорит, в полицию сообщу, этапом велю его вернуть в волость. Прихожу я домой и говорю своей старухе: так, мол, и так, мы срамить свое дитя не дадим. Что бы там ни было, а уплатим. Ведь сын же нам отдаст.

— Да! — подтверждает старушка. — И я говорю, приедет Юкум, он нам вдвое, а то и втрое больше отдаст. Ведь этакое жалованье получает, что ему пять-шесть рублей!

Ялмар Серенгард ест уже лениво. Но все же, заглянув еще раз в миску, он как бы нехотя берет пальцами еще кусок.

— Пять-шесть рублей… Разве это деньги? Это подаяние нищему! Пять, шесть тысяч должен был бы мне народ ежегодно выплачивать. А впрочем — мне наплевать на деньги! Мне деньги не нужны! Я не раб мамона.

Старик весело смеется.

— Ну и шутник же наш Юкум: ему деньги не нужны! Послушай, старуха, что это ты тащишь? Ах, да… она все с барахлом своим возится!

А старушка тем временем вынула что-то из-под кровати. С торжественной таинственностью, сияя от радости, осторожно несет она сверток и кладет на стол.

— Вот, сыночек… полотно… сама ткала, да шить не стала: ведь я не знаю, какие рубашки носят в городе. А это — две пары носков…

— Ты только погляди! — Старик, улыбаясь, указывает на подарки. — Так вот над чем ты просиживала ночи напролет, А я-то и не догадывался!

Ялмар Серенгард скосил глаза на разложенные перед ним вещи. Он потянулся и небрежно пощупал полотно рукой.

— Подумаешь, добро какое…

Старушка вздрагивает и сникает. Старик от неожиданности закашлялся.