Георгий Шенгели - Собрание стихотворений

• Название: Собрание стихотворений
• Автор: Георгий Шенгели
• Жанр: Поэзия

Хронологически собранные стихотворения и поэмы «ученого поэта», стиховеда, переводчика Георгия Шенгели, пришедшего в русскую поэзию на излете Серебряного века и запечатлевшего его закат, являют собой образец культуры, эрудиции и отточенной литературной техники эпохи.

На основе электронного сборника сайта «Век перевода» (http://www.vekperevoda.com/books/shengeli/).

---

30. IX.1953 — 10.V.1955

КОРРОЗИЯ

Время цедя сквозь тысячи книг,
Что прочитал ты и вновь читаешь,
Так странно думать, что ты — старик
И ничего уже не ожидаешь.
И не всё ли равно, что сказал Платон
И какие глубины в интегралах Эйнштейна?
Вот на креслах — видишь? — протерся кретон,
И к обеду тебе не достали портвейна!
Да! Большим негодяем был этот король!..
Да! В прелестной каретке ездила фея!..
Как хорошо, что зубную боль
Можно лечить отваром шалфея.
Нет, не волнуйся, никуда не спеши;
За окнами — дождик; тучи нависли…
О, это выветривание души,
О, эти каверны воли и мысли!

28. IX.1955

«Я не был там… Швейцария, Люцерн…»

Я не был там… Швейцария, Люцерн;
И крупный дождь по улицам горбатым,
И в снятой мной полупустой квартире
Прохлада, полутьма и тишина.
И я один. И я довольно молод.
И я еще не думаю о смерти,
И здесь я на коротком перепутье:
Потом поеду в Рим или в Париж,
Или еще куда-нибудь, — неважно.
Мне хорошо, что будущего нет,
И прошлое забыто на вокзале…
Себе гербом избрал бы якорь я
С обломанными навсегда клыками!..

1955

СОН

Я в лодчонке плыву по холодной хрустальной реке.
Это, верно, Иртыш. А направо ступенчатый город
Низбегает к воде. И баркасы лежат на песке,
И на барке подплывшей скрипуче работает ворот.
А поодаль шумит аккуратно подстриженный сад,
И воздушное здание — замок Английского клуба –
Раздвигает листву; на веранде бильярды стоят
И зеленым сукном отражаются в зеркале дуба.
Там бывал я и знаю: там ряд ослепительных зал;
В синем бархате штор голубеют просторные окна;
Там звенит серебро; там пластронов сверкает крахмал
И сигарного дыма клубятся и тают волокна…
Там, наверно, отец… Бородой вороною струясь,
К «золотому столу» он садится, громадный и властный,
И мелок по сукну заплетает небрежную вязь,
И большая рука управляет колодой атласной…
Ах, туда бы, к отцу! Он придвинет мне теплый лафит,
Он расспросит меня; он мне денег без счета отвалит.
Все расписки мои он движеньем бровей устранит;
Мне он жизни вдохнет, — неисчерпною силою налит.
Всё он может!.. Одно лишь, одно недоступно ему:
Он не видит меня, уносимого светлой стремниной,
Равнодушной рекою, — куда-то, — в полярную тьму,
Из которой назад не вернулся еще ни единый.

26. VII. — 31.X.1955

«Он знал их всех и видел всех почти…»

Он знал их всех и видел всех почти:
Валерия, Андрея, Константина,
Максимильяна, Осипа, Бориса,
Ивана, Игоря, Сергея, Анну,
Владимира, Марину, Вячеслава
И Александра — небывалый хор,
Четырнадцатизвездное созвездье!
Что за чудесный фейерверк имен!
Какую им победу отмечала
История? Не торжество ль Петра?
Не Третьего ли Рима становленье?
Не пир ли брачный Запада и русской
Огромной, всеобъемлющей души?
Он знал их всех. Он говорил о них
Своим ученикам неблагодарным,
А те, ему почтительно внимая,
Прикидывали: есть ли нынче спрос
На звездный блеск? И не вернее ль тусклость
Акафистов и гимнов заказных?
И он умолк. Оставил для себя
Воспоминанье о созвездьи чудном,
Вовек неповторимом…
Был он стар
И грустен, как последний залп салюта.

8. XI.1955

«Четыре года мне. Я наряжен в черкеску…»

Четыре года мне. Я наряжен в черкеску
И в шелковый бешмет. А ну-ка, посмотри,
Какие на груди сверкают газыри,
Как на кинжале чернь рисует арабеску!
Пусть братья дразнятся! Я мигом, им в отместку,
Кинжал вонзаю в стул — и раз, и два, и три, –
И — пополам клинок!.. И как тут ни ори,
А тащит бабушка меня за занавеску.
Не драть — переодеть: «Ну что за маскарад?»
Но я реву. И тут ко мне подходит брат
И, сжалившись, меня на подоконник ставит:
«Гляди!» — И вижу там, где солнце дали плавит, –
Каких-то взгорий зыбь. И слышу в первый раз
Названье, ковкое и звонкое: «Кавказ».

12. XII.1955

ПЕДАГОГИКА

Раз — топором! И стала рдяной плаха.
В опилки тупо ткнулась голова.
Казненный встал, дыша едва-едва,
И мяла спину судорога страха.
Лепечущие липкие слова
Ему швырнули голову с размаха,
И, вяло шевелясь, как черепаха,
Вновь на плечах она торчит, жива.
И с той поры, взбодрен таким уроком,
Он ходит и косит пугливым оком,
И шепчет всем: «Теперь-то я поэт! –
Не ошибусь!» И педагогов стая
Следит за ним. И ей он шлет привет,
С плеч голову рукой приподымая.

1955

Дополнение

Из сборника «Еврейские поэмы» 1919 года

Семиты

Разомкнут горизонт, и на простор из плена
Прибоем яростным летят сыны земли.
В излогах берегов воздвигнулись кремли,
Сидона гавани и молы Карфагена.

А на глухой восток, где каменная пена
Ливанских гор горит, вся в щебенной пыли,
В горящий зноем горн упорно залегли, –
В двенадцать областей, — ревнивые колена.

Их черные глаза во глубь обращены,
Считают вихри сил в провалах глубины,
Где в темном зеркале мерцает лик Йе-говы.

Где наковальнею и молотом душа
Сама в себе плотнит навечные оковы,
Вдали от вольных вод безвыходно греша…

Пустынник

Полуднем пламенным, средь каменных долин,
Где тонко вьется нить безводного Кедрона,
Сбивая посохом горячий щебень склона,
Он тихо шествует, безвыходно один.

Присев в пустой тени иссушенных маслин,
Томительно глядит в просторы небосклона,
И в пепел древних глаз, в бездонное их лоно
Роняет яблоки незримый райский крин.

И в глину твердую втыкая грузный посох,
Он вновь идет путем, хрустящим на откосах,
Пустыню вечную отпечатлев в глазах.

И рыжим золотом под этим бледным небом
Плывет верблюжья шерсть на согнутых плечах,
Там, где Фавор прилег окаменелым хлебом.

Моисей

Ты родился в раскатах грома
Под Фараоновым бичом.
В обмазанном смолой Содома
Корыте над глухим прудом
Лежал, качаемый волною,
Тая косноязычный крик,
И в зной, налитый тишиною,
Его послать не мог язык,
Стесненный Б-жией рукою.
Возрос. И при дворе царя,
Колышим гневом неуемным
И волей сдавленной горя,
Ты встал проклятием огромным.
Клокоча и кипя как горн,
Ребенок на путях витийства,
Ногами попирая терн,
Ты первое свершил убийство.
Бежал. Обжег песком пустынь
Подошвы с натруженной кожей
И видел в зное облик Б-жий
Неизглаголемых святынь.
Ведя верблюда к водопою,
Минуя каменистый склон,
Неопалимой купиною
Ты был навеки опален.

Багряное железо сердца,
Как воск, оттиснуло печать.
И казней громовую рать
Обрушил ты на иноверца.
Как скалы непреодолим,
Звал тьму и воды полнил кровью,
Проказу сеял, веял дым,
Твоим веленьем Серафим
Прошел по каждому становью
С мечом губительным своим.
И темной смертью потрясая,
Ты одолел неравный торг,
И плен трехвековой расторг,
И вывел свой народ из края,
Где каждый глиняный кирпич
Замешен был на детской крови,
Где истекал в бессильном зове
Непрекращающийся клич.
И сорок лет в песках пустыни
Твой вился, твой метался след,
И ропоты, и крик гордыни, –
Ты сокрушал их сорок лет.
Ты медного воздвигнул змия,
Ты золотого сжег тельца,
И пеплом воды ключевые
Заквасил ты, и до конца
Их пили павшие в пороках.
В теснинах, на горах высоких
В борьбе с напором вражьих сил
Ты встал в молении трехдневном
И, к небесам в упорстве гневном
Вздев руки, их окостенил.
И говоря в синайских громах
С железногласым Б-жеством,
Ты выбил в каменных отломах
Законы вековым резцом.
И яро раздробив скрижали
У ног отпадших сыновей,
Вновь шел ты в громовые дали
Средь вулканических зыбей.
И Б-гу рек: — Не смей карать их!
А если нет — то и меня
Извергни в огненных проклятьях
Из вечной книги бытия! –
И к утру, помертвев в печали,
Ты головы поднять не мог.
А над тобой покорный Б-г
Чеканил новые скрижали.

Ависага