Лидия Алексеева - Горькое счастье: Собрание сочинений

• Название: Горькое счастье: Собрание сочинений
• Автор: Лидия Алексеева
• Жанр: Поэзия
• Год: 2007
• ISBN: 5-902312-93-0

Лидия Алексеева (1909-1989), двоюродная племянница Анны Ахматовой, - одна из крупнейших русских поэтесс Балкан, с 1949 года до самой смерти жила в Нью-Йорке. При жизни издала пять тонких поэтических сборников, притом последний включал практически только избранное из прежних. После ее смерти хозяин квартиры, где она жила, поспешно сжег ее архив, однако благодаря многолетним розыскам были обнаружены около ста стихотворений, не вошедших в сборники, множество поэтических переводов, рассказы, что и дало возможность открыть книгой Лидии Алексеевой новую серию - "Серебряный век. Паралипоменон", иначе говоря - "Пропущенные страницы Серебряного века".

---

ЯЛИК

Там, где лодки на причале
Чуть поводят сонным дном,
На песке смоленый ящик
В блеске черном и тугом.

Бьет о берег влажным хрустом
И назад шипит прибой.
Теплый воздух пахнет густо
Высыхающей смолой.

Пахнет сочно, пахнет звонко, –
Черным блеском говоря
Сердцу чайки и ребенка,
Ялика и дикаря.

В ЗАХОЛУСТЬИ

За черешнями свежеющего сада
Золотая облачная стыль.
Промычало, протопталось стадо,
Поднимая розовую пыль.

У калиток, меж крапивы чахлой,
Поплескали звездчато водой, –
Беглым ливнем улица запахла
И молочной сладостью парной.

Замутился рдяный жар стекольный,
Острой струйкой зазвенел комар…
И неспешно с выси колокольной
Медным яблоком упал удар.

«Так тебя нетерпеливо…»

Так тебя нетерпеливо
Весело и тайно жду –
Словно вместе крали сливы
В вечереющем саду, –

И теперь в мою неволю,
В утомительную ложь
Ты мне краденую долю
Непочатою несешь.

ВЕЧЕР

Солнце ниже, ласковей, янтарней…
В нем медовое дыханье лип,
Теплый запах хлеба из пекарни
И дверей ее певучий скрип.

Печь внутри пылает зевом красным
Ярче, ярче… И блеснет тогда
В небе обесцвеченном и ясном
Легкой каплей первая звезда.

Перед сном скликаясь в гуще сада,
Защебечут разом воробьи
И уснут. И с медленной отрадой
Мирный день сомкнет глаза свои.

«К земле приникнув, теплой и шершавой…»

К земле приникнув, теплой и шершавой,
Пью мягкий шорох ветра надо мной.
Так тонко пахнут сохнущие травы –
Ушедшим детством, счастьем, тишиной –

Всем, что в потемках жизни растеряла –
И вот вдохнула в травяном тепле.
Ведь мне, покорной, надо очень мало
Для грустной благодарности земле.

«Ежевика, комары…»

Ежевика, комары,
Теплый рокот дома;
В роще крики детворы:
«Дома, дома!» – Дома?..

Нет, такому не бывать,
Всё взлетело дымом.
Не мечтай, моя тетрадь,
О неповторимом.

СЕСТРЕ

Промолчав, улыбнешься мне:
Не ответишь ненужно-резко.
У тебя цветы на окне
И узорная занавеска.

Хорошо с тобой отдохнуть
Помечтать в кружевном затишье, –
И опять в мой жестокий путь,
И опять всё круче и выше…

Голубеет моя гора,
Встал туман прохладный и тонкий.
Вот и ночь. Помолись, сестра,
О твоей бездомной сестренке.

«От жизни отойдя в сторонку…»

От жизни отойдя в сторонку,
Ее, как поезд, пропустив,
Я проводила тех, кто жив,
Платочком помахав вдогонку.

Так тихо на пустом перроне.
Быть может, поезд был во сне?
И ты, в исчезнувшем вагоне,
Как он, как жизнь, приснился мне?

«Адам и Ева изгнаны из рая…»

Адам и Ева изгнаны из рая
В пределы скорби, страха и забот.
Здесь смертью веет тишина ночная
И солнце лаской смертоносной жжет.

Весь дикий мир дарован нам на муку,
На черный труд. А горестный покой, –
Когда сжимаешь любящую руку
Усталою и любящей рукой,

Когда, без слов всю душу отдавая,
Родным и скудным греешься теплом, –
Последний дар утраченного рая
В огромном одиночестве земном.

«Дни летят, летят, не уставая…»

Дни летят, летят, не уставая,
Спотыкаясь, падая, спеша, –
А за ними еле поспевает,
Словно изумленная, душа.

И беспомощно влачится с ними
То в надежде робкой, то в тоске,
Как котенок на весенней льдине
В черной и взволнованной реке.

«Догорали елочные свечи…»

Догорали елочные свечи,
Пахло воском и паленой хвоей.
На дворе был светлый, синий вечер,
Озаренный снегом и луною.

Там, в морозной тишине, далёко
Поезда колеса простучали…
Я одна, но я не одинока –
Ты всегда со мной в моей печали.

«Остановилось солнце надо мной…»

Остановилось солнце надо мной
В молчании горячем и блаженном.
День светится сухой голубизной
И пахнет роща теплым, легким сеном.

Стучится дятел в гулкую кору,
И стрекоза на стебельке застыла…
Так странно знать, что скоро я умру,
Что я умру – и будет всё, как было.

И маленький упрямый муравей
Оступится под тяжестью былинки,
Переползая след ноги моей,
Последний след на солнечной тропинке.

И на коре березы волос мой
Всё будет виться и дрожать, играя,
Меня последней ниточкой живой
С оставленной землей соединяя.

«За мной гудок стремительный и грубый…»

За мной гудок стремительный и грубый,
Упругий гул: «Посторонись! Сотру!..»
Ты вся откинулась. Раскрыты губы,
И пестрый шарф трепещет на ветру.

И нет тебя. Лишь черная долина,
Да горный кряж в пылающей красе,
Да пыльный запах теплого бензина
Над призрачно белеющим шоссе.

ДАЛМАЦИЯ

Здесь море дышит тяжкой синевой –
В текучих блестках солнечного крапа.
Над ним обрыв рыжеющий. С него
Агава свесилась когтистой лапой.

Всё то же небо знойно–голубое
В зубцах, в бойницах крепостной стены,
А там, внизу, – то белый взрыв прибоя,
То миг солоноватой тишины.

И в тишине – прозрачный, легкий звук
Далекой песни, тающий, как эти
Живые брызги на песке столетий,
Как горизонта синий полукруг.

В ДОРОГЕ

В соснах солнечного сада
Разорвалось сердце звоном, –
Сохнет мертвая цикада
На пороге раскаленном.

Но душа ее в напеве
Из скорлупки вышла тесной
И теперь звенит на древе
Нашей родины небесной.

«Тонкий посох в руках, надо мной голубая пустыня…»

Тонкий посох в руках, надо мной голубая пустыня,
Ветерок в волосах, и весь мир – как родная страна:
Только в нем ничего-ничего не имея отныне,
Я впервые любить его мыслью и сердцем вольна.

Как росистый цветок, отделенный от ветки осенней
И свершающий в солнце последний, чудесный полет,
В свете славы Твоей так скольжу я, подобная тени,
Но весь мир в моем сердце пылающей каплей цветет.

«Лег черной глыбой, грубой и сырой…»

Лег черной глыбой, грубой и сырой,
Обломок горный в белом водопаде
И расчесал седое серебро
На две живых, на две кипящих пряди.

Разорванные грузною скалой,
Они сольются снова в пенном звоне,
Чтоб унести стремительно и зло
Свой зыбкий бег от каменной погони.

Но недвижим обломок древних гор,
Упрямо вросший в грохот и струенье,
Как в вечность устремленный взор
Поверх земного, тленного цветенья.

«Раскрыв тяжелый старый чемодан…»

Раскрыв тяжелый старый чемодан,
В его морщинистой и проржавевшей пасти,
В пыли и мусоре, я обрела роман, —
Он начинался прямо с пятой части.

Старинный перевод. Звучал его язык
Чуть-чуть неточно, важно и манерно.
Вот кто-то подчеркнул: «любовь – роскошный миг» –
И четко приписал: «Увы, как это верно!»

А в тонкой затхлости слежавшихся страниц
С зачитанными мягко уголками —
Сухая роза дедовских теплиц
Прозрачными крошилась лепестками.

«На дне морском, куда не смеет луч…»