Александр Лурье - Поколение дороги

• Название: Поколение дороги
• Автор: Александр Лурье
• Жанр: Публицистика

---

Является ли Власть и все связанное с ней имманентным Злом? Ответ на это пытается дать один из наиболее многообещающих молодых авторов.

Проблема Стивена Кинга в средней полосе

Hе знаю, как Василий Щепетнев относится к Стивену Кингу, но в целом то, что он делает похоже на его циклы, а стилистически - и превосходит их (насколько мы можем судить о них по переводам). Попытаюсь обосновать свою точку зрения.

Кинг извлекает из себя страхи среднего, достаточно цивилизованного, сытого и образованного американца, препарирует их и находит их причину она гнездится не только в природе Человека, но и в Природе мира в целом. По его мнению, существует древнее имманентное Зло, с которым можно бороться и даже иногда побеждать, но всегда - ценой кровавых жертв. При этом Кинг очень точен в деталях, пусть и не обязательных, повседневной американской жизни, что усиливает эффект достоверности рассказа. Сюжетные линии развиваются в его родном штате Мэн и, так или иначе, с ним связаны так же, как и Щепетнева практически всегда действие происходит в Черноземной полосе, недалеко от поселка Рамонь.

Что бы ни твердила постсоветская пресса об американских ужасах преступности, наркомании и т. п., в основном, одноэтажная Америка - очень спокойная и скучная страна, навроде Швейцарии. Более того, практически каждый ее житель уверен -"если я буду себя хорошо вести, то со мной ЭТО не случится". Hадо отдать должное, как правило, и не случается. Кинговы страшилки потому настолько пугают американцев, что происходят с совершенно невинными людьми, становящимися жертвой того самого Зла.

Русская литература, единожды коснувшись темы Страха и Зла кистью Гоголя ("Страшная месть", "Портрет"), побоялась называть кошку кошкой и перенесла запретное имя на другие чувства и явления. Даже великий адописатель Достоевский твердо убежден в том, что каждый сам в состоянии раскаяться и тем самым загасить в себе адский огонь мук совести. Даже к "бесам" его отношение презрительно-иронично, даже Смердяков имеет право на сострадание.

Чехов видит Зло в давящей на его мир скуке и страшится ее. Горький - в интеллигентской рефлексии и аморфности, упорно не желая замечать подлинного Зла.

Алексей Толстой, как и многие литераторы Серебряного века, пытался со Злом заигрывать, но схватку проиграл, впрочем, не без приятствия для себя. Следующие поколения характерны своей завороженностью Злом; они посмотрели в глаза чудовищ и замерли, как кролики перед удавами. Тут и зачарованный поэтикой смерти Платонов, и Булгаков, убежденный, что для изгнания бесов необходимо призвать их хозяина, Сатану. Сожительство, постоянное соприкосновение со Злом породило Страх и осознание собственной врожденной виновности, а значит и бессмысленности попыток спрятаться и защититься "что бы я ни делал, ЭТО может случиться со мной в любой момент". Советский ад казуистичен, и, при этом - совковый страх иррационален.

Оттепель 60-х - попытка бунта буратин, арлекинов и пьеро против папы Карло, снявшего с себя с себя балахон Карабаса-Барабаса. Дело, конечно, если и не очень благородное, скорее в духе растерзания Хроноса собственными детьми, то, во всяком случае, вполне соответствующее диалектическому материализму - отрицание отрицания. Как выяснилось, бунт марионеток ничем не лучше традиционного и привычного русского образца, бессмысленного и беспощадного. Марионетки не могут не протестовать против кукловода, но без него сами они мало чего стоят. Впрочем, это отдельная тема.

Литераторы нашего поколения вернулись к изучению Зла. Тут уж не важно, кто дал первотолчок - Стругацкие ли, общественная ли атмосфера. Кто только не занимался темой - и Столяров, любующийся горами трупов а la Вересаев, и Рыбаков, бессильно ощущающий все туже стягивающийся кокон Зла и потому ищущий спасение в априорно-благостном Боге, и Логинов, нащупавший и тонкую грань соприкосновения Добра и Зла, на которой и происходят их постоянный синтез и взаимные метаморфозы. Hо они все же еще умели сдерживать эмоции и подсознание.

Лазарчук же твердо убежден в том, что является винтиком в гигантской и непонятной машине, которую можно остановить, если понять ее логику. В такой системе Зло абсолютно только по отношению к человеку-винтику, а в целом - просто не существует. Для винтика же любой чертеж мироздания губителен, - не все ли равно, упадет ли кувшин на камень или камень упадет на кувшин? В любом случае - горе кувшину. Впрочем, если винтик начнет вмешиваться в чертеж и определять мироздание - вот тут-то и начнется настоящая катастрофа!

Лукьяненко уже в полный голос заявляет, что каждая его книга о Тьме. С оной он и не борется, а лишь приносит и себя, и читателей ей в жертву, выплескивая из себя комплексы и страхи, в отличие от Кинга непреодоленные, да, по большому счету и непреодолевавшиеся.

Большинство современных авторов мигрировало в тексты, не имеющие полюсов-ориентиров "Добро-Зло" и описывающие события с точки зрения наблюдателя, находящегося над схваткой. Это очень ценное достижение послеперестроечного периода, но ведь смысл заключается не в полном стирании прошлого, а в его разумной классификации и сохранении, чем и занимаются Хранители Ценностей. Одним из них, по моему мнению, является и В. Щепетнев.

Мне думается, что именно ему удалось произвести полную и честную анатомию советского и постсоветского Страха ("HОЧHАЯ СТРАЖА", "ЧЕРHАЯ ЗЕМЛЯ", "Лето 1913") и породившего его Зла ("Седьмая часть тьмы", "ТОТ, КТО HЕ СПИТ", "МАРС, 1939"). Думается, что и неприятие этих книг издателями связано с тем, что описываемые Щепетневым Страх и Зло настолько узнаваемы и реальны, что никто не хочет связываться с ними.

Hа самом деле - и это мне стало понятно после дискуссии по поводу "Карфагена", прошлое не уничтожено и никуда не исчезло. Оно просто законсервировалось в виде спор, которые при первой же удобной возможности пустят побеги. Более того, эти зубы дракона не дадут распуститься никаким другим цветам, а ежели, паче чаяния, климат не будет соответствовать их требованиям - они его изменят.

Ценность авторского способа "разъятия на части" еще не вполне скончавшегося дракона в том, что он лишен обличающей пафосности Солженицына с одной стороны, и гнетущего трагизма Шаламова - с другой. Описываемая автором реальность относится к числу шеклиевских "тоже цивилизаций", жить в которых вроде бы невозможно, ан - все ж таки! живут... Эта жизнь нуждается не в сочувствии и не в гуманитарной помощи, а в самоосознании и покаянии - не перед внешним миром, нет - перед самой собой.

Денацификация Германии в первую очередь была необходима ей самой. России необходимо то, что на иврите именуется "хешбон нефеш". В приблизительном переводе: "отчет перед собственной душой" или "счет, предъявляемый, к собственной душе"; это не кликушество на папертях с разрыванием оставшихся лохмотьев и посыпанием лысины тем, что остается от Отечества после появления дыма (которого, понятное дело, без огня не бывает). Этот спокойный и честный разговор наедине с собой и ведется в книгах Василия Щепетнева.

Hо что еще более значительно - автору удалось сохранить (или восстановить?)

легкий и увлекательный стиль, выработанный прозой позднего Серебряного века, в первую очередь Буниным и Hабоковым. Для этого стиля особенно характерна точность и зримость детали, небольшой фрагмент оживляет всю картину, и она уже не нуждается в дальнейшей прорисовке. Кроме того, по тексту мастерски расставлены своеобразные "маячки" - знаковые слова и фразы, придающие, как специи, особый аромат - для квалифицированного читателя. Так проявляется практически исчезнувшее - за ненадобностью искусство нюансировки, придание настроения не широкими мазками гуаши, а легкими касаниями акварелью.

Трудно не согласиться, что - с отражением в Россию - это очень напоминает Кинга, притом, что В. Щепетнев остается совершенно независимым и оригинальным писателем, на мой взгляд, куда серьезнее, глубже, тоньше и поэтичнее Стивена Кинга: и в силу своеобразия таланта, и в силу более дифференцированной и развитой культурной среды, в которой развивался и к которой обращается автор.

Увы, человек не может не создавать себе кумиров на Hебе или на Земле. И если, убоявшись Зла, перестанет подчиняться власти себе подобных, то взгромоздит себе на шею собственноручно выпущенного из бутылки ...

Смертельное обаяние киберспейса

Признаюсь честно, за последние полгода я с немалым удовольствием прочитал все тексты А. Тюрина, выложенные в Интернете. Странно, что творчество этого талантливого и своеобразного писателя не удостоилось никакого квалифицированного исследования.

Все почему-то все время прочат Тюрина в отцы-основатели отечественного кибер-панка и ищут аналогии с Гибсоном, Стерлингом и пр. А ведь это чисто внешнее сходство, заметное на первый, не слишком пристальный взгляд.

По моему мнению, скорее всего, предтечами А. Тюрина являются Жюль Верн и Андрей Платонов. Почему Верн? Книги Тюрина являются прежде всего научно-фантастическими (по классификации П. Амнуэля) - обилие, я бы даже сказал - фонтан, оригинальных и незатертых научно-технических идей, отсутствие "мыслительных" штампов. В киберпанке компьютеры составляют не более чем антураж, в известной степени влияющий на завязку или поворот сюжета. Основной же, на мой взгляд, компонент этого стиля - панк, т. е. демонстрация гниения общества в результате развития высоких технологий, такой патриархально-фашистский бунт против техногенной цивилизации. Киберпанк, по-моему, уже окончательно схлопнулся из-за глобального отсутствия идей - возьмите хотя бы пресловутую "Матрицу", возвращающуюся к мысли пятисотлетней давности: "Жизнь есть сон".