Евгений Анисимов - Генерал Багратион. Жизнь и война

• Название: Генерал Багратион. Жизнь и война
• Автор: Евгений Анисимов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03282-8

В пантеоне выдающихся полководцев нашего Отечества князь Петр Иванович Багратион занимает одно из почетных мест. Потомок древних грузинских царей, любимый ученик Суворова, он был участником всех крупных войн своего времени, прославился во многих кампаниях и погиб от раны, полученной в Бородинском сражении, так и не пережив оставление Москвы. Его биография — это прежде всего история войн, которые вела Россия в конце XVIII — начале XIX века. Между тем личная, частная жизнь П. И. Багратиона известна совсем не так хорошо. Мы не знаем точно, когда он родился, как начал военную службу, которой отдал без остатка всю свою жизнь; немало загадок и в истории его взаимоотношений с царской семьей, особенно с великой княжной Екатериной Павловной, хотя именно здесь, как считают, таятся причины опалы, постигшей Багратиона незадолго до рокового 1812 года. О вехах жизни П. И. Багратиона — полководца и человека, а также об истории России его времени рассказывает в своей новой книге известный российский историк, постоянный автор серии «Жизнь замечательных людей» Евгений Викторович Анисимов.

---

Долгое время самой удобной позицией считалась излучина Западной Двины у местечка Дрисса, заранее превращенная в укрепленный лагерь по проекту генерала Фуля. Когда же в конце июня 1812 года 1-я Западная армия подошла к Дриссе, многим генералам стало ясно, что закрепляться здесь нельзя, иначе армии грозит разгром. В тогдашней нервной обстановке заговорили, естественно, об измене, предательстве, которые привели армию в ловушку. Но, как справедливо выразился в письме домой близкий к Александру I генерал Армфельд, «все думают, что главную роль здесь играет измена, никто не предполагает, что это просто глупость». Участник событий А. X. Бенкендорф писал, что соперничавший с Фулем генерал Паулуччи якобы прямо сказал Фулю: «Этот лагерь был выбран изменником или невеждой — выбирайте любое, ваше превосходительство»57. Но Клаузевиц, хорошо знавший тогдашнюю обстановку (он служил под началом Фуля), говорил не о глупости и тем более не об измене. Он считал, что создание этого лагеря явилось плодом умозрительных, оторванных от жизни размышлений («игры мыслей») ближайшего военного советника Александра I. Как «человек кабинетный», генерал Фуль был далек от представлений о реальности. Укрепленный лагерь у Дриссы, в котором должна была засесть 1-я Западная армия ввиду превосходящих сил противника, не имел эшелонированной обороны, а главное — армия, войдя в него, оказывалась прижатой к берегу Западной Двины и не могла свободно отойти с этой позиции. Такое положение лагеря превращало его в ловушку, подобную той, в которую за его лет до этого попал Петр Великий на Пруте во время Русско-турецкой войны 1711 года. И хотя прообразом Дрисского лагеря были укрепленные лагеря Фридриха II (особенно Бунцельвицкий лагерь времен Семилетней войны), здесь не было такой мощной крепости, какая имелась возле Бунцельвицкого лагеря. А лишь в сочетании с крепостными сооружениями, цитаделью, мощной артиллерией и магазинами подобный лагерь позволял полевой армии пересидеть любого противника и совершать против него эффективные выпады.

Александр — полководец неудач

В начале июля в Главной квартире решалась судьба армии. Сам Александр, по словам А. А. Щербинина, в тот момент «начинает сомневаться, созывает военный совет, коего все члены… доказывают, что лагерь этот должен быть погибелью и гробом нашей армии»58. Как писал Армфельд, решающим стало обращение к императору семнадцати генералов, собравшихся 1 июля у генерала Тучкова 1-го. Обсудив ситуацию, они единодушно просили государя отправить Фуля в отставку и срочно переменить план действий. Александр прислушался к мнению генералитета и согласился на отступление армии вверх по Западной Двине к Полоцку, а потом к Витебску и Орше — месту предполагаемой встречи с армией Багратиона. В тот же день армия покинула лагерь на Дриссе. Вскоре возле него показались французы. С опаской они приближались к внушительным земляным укреплениям. «У многих, — писал вюртембержец доктор Роос, — вероятно, тогда при приближении к этому необыкновенной высоты окопу, имевшему значительное число амбразур, тревожно билось сердце. Чем ближе подходили мы к укреплению, тем тише мы становились, не слышно было ни стука оружия, ни отхаркивания, ни кашля, ни одна лошадь не ржала. Каждую минуту мы ожидали огненный привет со стороны этого окопа. Вдруг тишина сменилась каким-то бормотанием и затем перешла в хохот. Не оказалось ни пушки, ни солдата в этом колоссальном окопе»59. Французы, занявшие лагерь, тотчас его разрушили60.

По-видимому, именно тогда, после ухода из Дрисского лагеря, навсегда закончилась полководческая деятельность Александра I. Несомненно, он был уязвлен уничтожающей критикой плана Фуля со стороны большинства генералов. Ведь это был, в сущности, его, императора, план, взлелеянный долгими раздумьями и советами с Фулем. Впрочем, по мнению В. М. Безотосного, здесь не обошлось и без «византийства»: вряд ли император Александр, никому никогда не доверявший, мог ставить только на Фуля; фигура прусского генерала «была выбрана как подходящий объект критики военных кругов… генералитет ругал не императора, а его глупого советника», и на самом деле план Фуля должен был маскировать подготовку к наступательной войне61.

Приведенная исследователем версия кажется вероятной, но излишне усложненной, — в жизни обычно все выглядит проще: недаром армия в конечном счете пришла в лагерь, придуманный Фулем и одобренный государем. Для нашего сюжета важно, что общий протест генералитета не только переменил прежнее намерение царя засесть в лагере и совершать выпады против Наполеона, но и похоронил тот план «фланговых ударов» 2-й армии, которому всеми силами сопротивлялся Багратион. Как осторожно писал А. X. Бенкендорф, заботившийся о явно подмоченной репутации Александра I как полководца, «император, слишком скромно еще оценивавший собственные военные способности, поверил в этом отношении голосу своей армии и, к счастью, покинул Дрисский лагерь, предав его общей критике»62.

Надо отдать должное русскому императору. Он не упорствовал в следовании своему плану, а, переступив через гордыню, нашел мужество отказаться и от плана, и от Фуля. А ведь мог, будучи самодержцем, пренебречь мнением профессионалов и угробить армию, а вместе с ней и Россию. Примечательно, что еще накануне Александр не только принял решение дать генеральное сражение, но даже приурочил его к юбилейной дате — дню полтавской победы 27 июня 1709 года, о чем известил войска особым указом: «Русские воины! Наконец вы достигли той цели, к которой стремились… Нынешний день, ознаменованный Полтавской победой, да послужит вам примером! Память победоносных предков ваших да возбудит к славнейшим подвигам. Они мощною рукою разили врагов своих, вы, следуя по стезям их, стремитесь к уничтожению неприятельских покушений на веру, честь, отечество и семейства ваши. Правду видит Бог и ниспошлет на вас благословение Свое»61. Вскоре планы переменились, и битвы в день полтавского юбилея не произошло.

Седьмого июля, когда армия достигла Полоцка, Александр незаметно покинул войска и уехал в Смоленск и далее в Москву. Это не было поступком труса — напрасно обвиняла в этом государя его младшая сестра Екатерина Павловна. В отъезде царя было заложено разумное, рациональное начало. Накануне он получил письмо, подписанное тремя своими приближенными — А. А. Аракчеевым, А. Д. Балашовым и А. С. Шишковым. Авторы письма призывали государя покинуть армию и не рисковать собой во имя предстоящей, несомненно долгой, борьбы с неприятелем. Они писали, что страна нуждается в организации длительной обороны, а подданные — в моральной поддержке, ибо при малейших успехах неприятеля «сама внутренность государства, лишенная присутствия государя своего и не видя никаких оборонительных в ней приготовлений, сочтет себя как бы оставленной и впадет в уныние и расстройство, тогда когда бы, видя с собою монарха своего, она имела сугубую надежду: первое — на войски, второе — на внутренние силы, которые, без всякого сомнения, мгновенно составятся окрест Главы Отечества, Царя». Другая причина, по которой советники считали отъезд государя необходимым, состояла в том, что император, находясь при войсках, не предводительствует ими, передав начальство военному министру, но тот, в присутствии государя, «не берет на себя в полной силе быть таковым с полной ответственностью». Пожалуй, именно в осознании этого факта и заключалась главная причина решимости Александра покинуть армию. Позже император писал сестре Екатерине, что «пожертвовал для пользы моим самолюбием, оставив армию, где полагали, что я приношу вред, снимая с генералов всякую ответственность, что я не внушаю войскам никакого доверия». По словам Александра, он хотел вернуться в армию, если бы не Кутузов, — «отказался от этого намерения лишь после этого назначения, отчасти по воспоминанию, что произошло при Аустерлице из-за лживого характера Кутузова»64.

Впрочем, Александр I все же сыграл выдающуюся роль в этой войне. Во-первых, он с самого начала войны (и даже до ее начала) принял твердое решение не искать мира с Наполеоном, как бы тяжелы ни были обстоятельства. По словам Г. Ф. Паррота, проректора Дерптского университета, с которым государь виделся в марте 1812 года, Александр сказал ему: «Я, конечно, не заключу постыдного мира, скорее похороню себя под обломками империи»65. Как говорил император чуть позже полковнику А. Ф. Мишо, «Наполеон или я, он или я, но вместе мы царствовать не можем. Я узнал его: он более меня не обманет»66. Неслучайно, посылая из Свенцян А. X. Бенкендорфа к Багратиону, царь велел передать главнокомандующему 2-й армией, что «ничто не заставит меня положить оружие, пока неприятель будет в наших пределах»61. Это же государь повторял много раз, отрезая себе и своему окружению путь назад, к миру с завоевателем. То, что царь просил передать свою политическую волю главнокомандующему одной из армий, и в такой форме, крайне важно. Тем самым он подтверждал твердость и серьезность своих намерений, пресекал у всех подданных даже тень сомнений в том, что они проливают кровь не ради нового позорного Тильзита, а во имя независимости Родины, Отечества, которому действительно грозила смертельная опасность.