Ирина Степановская - Реанимация чувств

• Название: Реанимация чувств
• Автор: Ирина Степановская
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-50054-3

Доктор Валентина Толмачёва, Тина, любила свою непростую и не очень благодарную работу и с большой теплотой относилась к коллегам, которые вместе с ней работали в отделении реанимации самой обычной больницы.

По сути, это и была ее семья – так уж получилось, что, кроме работы, у Тины ничего не осталось – с мужем они с самого начала были разными людьми, а потом и вовсе стали чужими. Сын-подросток тоже отдалился от нее.

А потом – крах, катастрофа! – работы тоже не стало.

Но когда закрывается одна дверь, непременно открывается другая. Оказывается, можно просто жить, радуясь простым мелочам, и, конечно, любить.

Ранее роман издавался под названием «День за ночь».

---

– Как у тебя первая операция прошла? Ты в гинекологии был? – спросила она, когда Ашот уже готовился нажать на кнопку.

– Нормально. Но было две операции. Одна плановая ампутация матки, а потом трубная беременность с разрывом срочно по «Скорой». Так что мне ставьте две галочки. Кстати, что у нас в больнице с кровью? Там тоже не было крови третьей группы. Потом, правда, нашли. А то, представьте, тоска. Молодая женщина, двое детей. Из брюшной полости литра полтора крови откачали. На «Скорой» ехали полтора часа. Говорят, из-за каких-то начальников дорогу перекрыли, даже «Скорую» не пропускали.

– В гинекологии крови не было? Ну вот, наверное, нашу и взяли. Там в процедурной Маринкина подружка работает. Маринка сегодня получит по шее.

– А без крови могли бы ту женщину потерять!

– Да, в нашей работе не знаешь где хуже, где лучше! А если мы своего больного потеряем?

– А что с ним случилось-то? Я же с этими операциями ничего не знаю!

– Вот ты нам после операции и расскажешь, что с ним случилось. Мы с Валерием Павловичем думаем, что или язва прободная, или диффузное кровотечение из пищевода.

Они приехали в хирургию.

– Ну, давай, толкай!

Каталка, к счастью, выкатилась без сучка без задоринки. Ашот и Тина почти бежали по коридору к операционным. На секунду Ашот обернулся.

– Там без меня много не пейте по случаю дня рождения!

– Я и забыла. Не будем. Ни пуха!

– Начальство к черту не посылают! Пока! – Он открыл дверь в операционную ногой и вместе с каталкой скрылся из глаз.

«Вернется один или с больным, неизвестно, – подумала Тина. – Да разве же все предугадаешь? Откуда они могли знать про это кровотечение? Сам господь бог про это не знал. Хоть бы все обошлось!»

Она вернулась в отделение и пошла по палатам. Сначала зашла к Нике. Там дежурила Мышка.

– Ну что?

– Температура поднялась. Тридцать девять.

– Как мы все и думали, началась пневмония, – констатировала Тина и стала слушать легкие. Потом взяла в руки лист назначений. – Антибиотики все есть?

– Есть. – На Мышку тоже было жалко смотреть. Она еще не приучилась спокойно относиться к неизбежному. Маленькое личико посерело от волнений и усталости и от бессонной ночи.

– Много у тебя будет еще таких больных, – сказала ей Тина. – Довольствуйся тем, что мы делаем все, что можем. Больше сделать для нее просто нельзя.

– Я понимаю, – ответила Мышка. Ника лежала перед ними беспомощным биологическим объектом, ничего не чувствуя, ничего не осознавая. Сознание опять покинуло ее, и это было, наверное, к лучшему. Хриплое, тяжелое дыхание мехами клокотало в тонкой груди, и было удивительно, как такое хрупкое тело может производить такие громкие и грубые звуки.

– Мать ее утром приходила, – продолжала Тина. – Хочет забрать ее в «Склиф».

– Мать? – удивилась Мышка. – Она выписалась из больницы, что ли?

– Откуда? Из больницы? – не поняла Тина.

– Так когда мы с Аркадием Петровичем девочку принимали, мы спросили у фельдшера «Скорой», где родители. «Скорая» же ее из дома забирала. А фельдшер сказала, что девочка дома была одна, так как ее мать находится в больнице в тяжелом состоянии, якобы с больным сердцем, и девочка, кстати, все повторяла, что если мать узнает, что случилось, то у нее сердце не выдержит!

– Так мать действительно находится в больнице?

– Я точно не знаю. Фельдшер сказала, что у квартиры был такой вид, будто там были гости, везде накурено, море пустых бутылок. Но дома девочка была одна. Это фельдшер очень четко сказала, я запомнила. Еще она сказала, что, видимо, все испугались и убежали. Ладно, что еще кто-то сообразил «Скорую» вызвать и дверь открыть, потому что сама бы девочка не смогла. Она просто обезумела от боли, шока, не знаю, еще от чего. Кричала что-то невнятное…

– Знаешь что, – сказала Валентина Николаевна задумчиво, – предупреди всех. Если вдруг меня в отделении почему-либо не будет, девочку никуда никому не отдавать. До тех пор пока не появится настоящая мать. Или лицо, которое предъявит какие-нибудь официальные документы. Паспорт, например. А лучше дождаться следователя. Пусть он все выяснит, кто мать, кто не мать. А наше дело лечить.

– Хорошо, я всем передам, – просто сказала Мышка.

– Приходила утром одна женщина, она показалась мне странной, – продолжала Валентина Николаевна. – Обычно матери так себя не ведут…

– А эта женщина сказала, что она мать Ники? – уточнила Мышка.

– Да… То есть я тоже точно не помню, – задумалась Тина. – Как же она сказала… «У вас тут наша девочка» или что-то в этом роде. – Перед глазами Тины всплыла хорошенькая точеная фигурка незнакомки в наброшенном на плечи халате. Копна блестящих черных волос, накрашенное лицо. Тонкая рука с браслетами и два пальца, протягивающие ей деньги. – Я не помню точно, что она сказала, – произнесла Тина, – но теперь я уверена, что это не мать. Кто это, я не знаю, но девочку без меня никому не отдавайте! Особенно с учетом того, что случай это криминальный.

– Почему криминальный?

– Ну прежде всего, любая попытка самоубийства – уже повод для криминального расследования. А в этом случае – много мелких деталей, которые не связываются. Ну, например, ты мне сказала, что девочка очень беспокоилась за свою мать. Беспокоилась и решила отравиться – не вяжется же? А потом, есть и объективные данные. Учись, ты должна уметь их различать. Вот, посмотри на ее лицо и шею, как располагаются следы от потеков кислоты? Ото рта они идут к затылку, горизонтально, а те, что спустились на шею, тоже потом стекли на заднюю поверхность к спине. Что это значит?

– Она лежала?

– Может быть… Во всяком случае, чтобы образовались такие потеки, положение тела должно быть горизонтальным. А сама посуди: лежа пить неудобно. Если бы ты захотела выпить кислоту, чтобы отравиться, что бы ты сделала? Ты взяла бы бутылку, запрокинула голову и смогла бы сделать глоток. Максимум два глотка.

– Почему так мало?

– Кислота сразу вызывает спазм гортани и пищевода. Ты стала бы кашлять, кричать, бегать за водой, звать на помощь, потом упала бы на пол и стала бы кататься от боли. Бутылку ты бы бросила или выронила, кислота бы разбрызгалась, несколько капель попали бы на кожу, но таких четких, глубоких потеков бы не было. И внутренний ожог располагался бы не дальше верхней трети пищевода. А здесь такое впечатление, что затеки попали и в трахею, и в крупные бронхи. Самой столько выпить эссенции невозможно.

– Что же это было? Кто-то хотел ее отравить?

– А это не наше с тобой дело, и предполагать что-либо бессмысленно. На это есть судебно-медицинский эксперт, следователь и суд. Не будем отбирать у них хлеб.

– Зачем же тогда нам надо это знать?

– Чтобы все описать в истории болезни. Ведь уголовное дело может быть заведено и не сейчас. Дай бог, больная поправится, уедет куда-нибудь, рубцы залечат, они изменят вид, какой же тогда документ останется? Наше с тобой творчество. Какими мы с тобой опишем повреждения, такими они и будут считаться навечно. Поэтому хирурги должны уметь описывать раны, травматологи – переломы, а мы – все, что попадается нам на глаза. Поняла?

– А кровоподтеки у нее на руках отчего? Значит, ее держали? Удерживали на полу или где-то еще, где должны быть следы кислоты?

– Деточка! – строгим голосом сказала Валентина Николаевна. – Повторяю: не наше дело. Следы пусть ищут те, кому это положено. А нам положено лечить. Все. А наблюдательность никогда не мешает, но без ненужных предположений. Поняла? Кстати, где сейчас Валерий Павлович?

– Он возится с повешенным. Привезли нового больного. И его наконец посмотрел отоларинголог. Доктора, я слышала, на повышенных тонах решали, куда его класть. Но лорик сказал, что к себе его не возьмет, потому что гортань цела, и Валерий Павлович решил открыть третью палату. Больного, правда, поместили пока во вторую на место того, с инфарктом, которого перевели в кардиологию.

– Ну, правильно, что оставили, – сказала Тина. – Рисковать не стоит. Пусть лежит у нас. В третью палату положим того язвенника, которого доставит Барашков после плановой резекции желудка, если его не возьмут в хирургию. А во вторую палату на свое место ляжет алкаш, которого Ашот привезет после срочной операции. Если, впрочем, нам всем очень повезет и он его все-таки привезет. И третьим там остается кавказец.

Из коридора донесся шум и крики.

– Что там такое? – Тина повернула голову в направлении коридора.

– Девчонки, наверное, ссорятся из-за того, кому мыть полы в третьей палате.

Ответ был риторический. Никто не хотел мыть полы за смешные деньги. Сестрам за мытье полов доплачивали даже не санитарскую ставку, а какие-то дурацкие тридцать процентов к зарплате. Поэтому Валентине Николаевне приходилось применять чудеса дипломатии, чтобы поддерживать в отделении чистоту. Тем временем шум заметно усилился.

– Нет, это не сестры. Это как раз буянит повешенный. – Валентина Николаевна и Мышка переглянулись. – Наблюдай за девочкой, а я пойду туда. – Тина быстрым шагом направилась в третью палату на помощь Валерию Павловичу. Краем глаза она отметила, что в коридор въехала сестра из приемного с маленькой тележкой, на которой перевозили жидкие лекарства. К ней подошла Марина и стала выгружать в холодильник банки с кровью.