Рахмат Файзи - Его величество Человек

• Название: Его величество Человек
• Автор: Рахмат Файзи
• Издательство: "Детская литература"
• Жанр: Детская проза
• Год: 1985

---

—Очень спешу. Примите вот это, распишитесь.— Она быстро скрылась, оставив Батыру вызов для разговора с Москвой.

«Что это значит? — заволновался Батыр.— Хорошо, что матери нет дома, кто знает, что хочет сообщить отец,— думал он.— И в то же время как скрыть это от нее? Может, что случилось? »

Нужно было дождаться детей . из школы. Охваченный тревожным предчувствием, Батыр мерил шагами просторный двор. От волнения у него пересохло в горле. Он взял чайник и глотнул прямо из носика. Чай потек по подбородку, залил рубашку. Теперь надо было переодеваться. Батыру стало смешно: до чего же он неловок! Надо взять себя в руки — совсем раскис. «Ну на что это похоже?.. О вызове пока говорить никому не буду, узнаю, в чем дело, тогда скажу»,— решил Батыр и, чтобы отвлечься, включил радио. Но репродуктор не работал. Про себя обругал Колю: «Ну, лентяй, еще позавчера просил его наладить. Опять придется идти слушать последние известия в чайхану».

С улицы послышался голос Сарсанбая, и вскоре дети появились во дворе.

—Что-то вы рано,— удивился Батыр, пряча в карман телеграмму.

—У нас последнего урока не было, ака,— объяснила Ляна.

—Не шумите только. Я отлучусь по делу,— сказал Батыр, подхватил костыли и вышел со двора.

...Батыр сидел в кресле в углу большого зала.

Он видел, как, улыбаясь, из кабин выходят люди, как они нервничают и кричат в трубку, когда плохо слышно, но почти не реагировал на это, поглощенный своими мыслями. Время тянулось медленно. Батыр ждал уже два часа, а его все не вызывали. Казалось, из тревожного забытья его могла вывести только одна фраза, брошенная в микрофон усталой дежурной: «По вызову Москвы пройдите в кабину...»

—Алло! Алло! Ташкент! Ташкент! — звонко сказала телефонистка.

—Ташкент слушает...

—Говорите...

Он услышал далекий голос отца.

—Ассалому алейкум, дададжан, как вы доехали, как здоровье? — внезапно охрипнув, спросил Батыр.

—Батыр! Как жив-здоров, сынок, все ли живы-здоровы?

—Спасибо! Все ли в порядке, дада? — Батыр немного успокоился.

—Все в порядке, сынок, все в порядке. К тому же добрая весть.

Много позже, когда Батыр вспоминал эту минуту, ему казалось, что отец говорил слишком просто, обыденно.

—Что, дада? Алло! Алло! Слушаю! Что такое, дада,- какая весть?

—Рядом со мною Кадырходжа, твой Ваня-амаки. Они тоже подтверждают, что весть замечательная.

—Хорошо, хорошо.

—Слушай меня внимательно. Ты когда-нибудь видел, чтобы умерший воскрес?

Сердце у Батыра рванулось и с неистовой силой забилось в груди.

—О чем вы, дада? — еле слышно спросил юноша, вытирая ладонью взмокший лоб.

—Слушай меня! Салтанат жива!

—Не шутите, дада. Говорите о деле,— сказал, задыхаясь, Батыр.

—Это не шутка, она жива.— Отец замолк.

—Дада, дада, что вы говорите?! — на весь зал кричал Батыр, не понимая, почему молчит отец.— Это правда?

—Такими вещами не шутят, сынок! — вновь явственно послышался голос Махкама-ака.— Внимательно слушай меня.— Справившись с волнением, он заговорил более связно: — Салтанат, оказывается, не утопилась, а убежала от горя и обиды, что ее секрет стал достоянием гласности. А кое- кто и злословить начал... Она уехала к своей подруге Вале, вместе с ней пошла в партизаны. Хотела написать домой, да попала в окружение. После освобождения они решили и теперь уж ничего не сообщать, просто сесть в поезд и приехать да обрадовать всех...

—Где вы ее встретили? — кричал в трубку Батыр, боясь, что их вот-вот прервут.

—На вокзале. По счастливому совпадению, они уже находились на вокзале, когда подошел наш поезд. Вот девушки и подошли к нему — просто из интереса, увидеть своих, кто приехал, а возможно, и знакомых встретить... Салтанат меня первой увидела, бросилась ко мне, разрыдалась. Валя тоже в слезы. Кадырходжа и Ваня-амаки были тут же. Стали утешать девушек. Короче говоря, сынок, до вечера мы были вместе. Узнай, когда прибудет поезд, вышедший из Москвы позавчера в девять, и встречай...

—Да, да, да, да...— повторял потрясенный Батыр.

—Сейчас же иди к Абдухафизу. Найди Арифа-ата, обсудите вместе, как сообщить обо всем этом Кандалат-биби. Посоветуйся и с мамой. Сердце у Кандалат-биби больное. Понял, сынок? До свидания! Передай всем привет...

Махкам-ака положил трубку и облегченно вздохнул. Теперь Батыр знает, что счастье вернулось к нему.

Кадырходжа взглянул на часы и начал торопить Махкама-ака и Ивана Тимофеевича — пора было идти на заседание.

Колонный зал Дома Союзов после перерыва снова наполнялся людьми. Группами входили в широкие двери представители областей и республик и рассаживались, неторопливо, деловито переговариваясь.

Махкам-ака расстался с друзьями и прошел в комнату президиума. Здесь собирались те, кто сидел вместе с кузнецом на сцене за крытым красным кумачом столом. Махкам-ака в лицо знал уже всех, он приветливо разговаривал с новыми знакомыми, расспрашивал о житье-бытье, испытывая великую гордость от того, что он, простой кузнец из далекого Узбекистана, сидит здесь, среди известных государственных деятелей, имена которых он не раз встречал в газетах.

К Махкаму-ака подошел один из товарищей, ответственных за проведение конгресса.

—Папаша,— мягко сказал молодой человек,— просят, чтобы вы выступили.

—Просят? Кто просит? — удивился кузнец.

Молодой человек достал несколько записок и прочитал их

Махкаму-ака.

—От кого они? — не понял кузнец, услышав незнакомые фамилии.

—От сидящих в зале.

Махкам-ака растерялся.

—Ведь я никогда в жизни не выступал,— сказал он, чувствуя, что опять, как и при разговоре с Батыром, у него перехватывает горло.

—Ну вот, теперь и выступите. Вас будет слушать весь мир.

—Нет, нет, я не могу. У нас есть руководитель делегации, пусть он и говорит.

—Что вы, папаша! Разве можно не откликнуться на эти просьбы!

Махкам-ака развел руками и, так ничего и не решив, занял свое место в президиуме.

Когда председатель назвал первого оратора, у кузнеца екнуло сердце, и на сцену поднялся седобородый ученый в очках. Он разложил перед собой исписанные листки бумаги и заговорил гладко, без запинки. Махкам-ака все больше волновался. «У меня же нет никаких записей... Не знаю, о чем говорить... Может, этот парень подскажет...»

Словно читая мысли кузнеца, молодой человек подсел к нему.

—Ну как, папаша?

—Сынок, как же мне выступать? — шепотом спросил Махкам-ака.

—Расскажите о своих детях, папаша, о том, как вы их усыновили,— посоветовал молодой человек.

—Да нет, как можно хвалиться в присутствии посторонних? — Махкама-ака бросило в жар, он оттянул ворот рубашки.

—А вы не хвалитесь. Скажите про то, что есть.

—Кто нуждается в этом, сынок?

—Это самое главное, папаша, самое важное,— убеждал кузнеца парень.

—Нет у меня никаких записей,— упирался Махкам-ака, в ужасе представляя, как он растеряется, когда предстанет перед залом.

—И не надо. Я буду рядом с вами.

—Будете подсказывать?

Парень улыбнулся:

—Нет, если хотите, буду переводить. Можете говорить по-узбекски. Договорились? — Молодой человек, считая, что уговорил кузнеца, отошел.

Махкам-ака никак не мог собраться с мыслями. Почему-то в эту минуту вспомнились — один за другим — все дети. Он видел их глаза, слышал их смех...

Ученый закончил свое выступление под громкие аплодисменты. Председатель снова встал.

—Слово предоставляется человеку, усыновившему четырнадцать детей, осиротевших в войну, ташкентскому кузнецу Махкаму Ахмедову.

Махкама-ака бросило в дрожь. Лоб покрылся холодным потом, ноги стали непослушными, кузнец никак не мог встать. Зал аплодировал. Аплодисменты нарастали, и внезапно все люди поднялись. Молодой человек в замешательстве держал Махкама-ака за локоть.

—Вам дали слово,— сказал он с тревогой.

Махкам-ака снял поясной платок, вытер мокрый лоб и неуверенно, как в тумане, пошел к трибуне. Аплодисменты смолкли. Кузнец почтительно поклонился залу, благодаря за внимание. Помолчал и, словно разговаривая с близким другом, раздумчиво начал:

—Всю жизнь я проработал кузнецом, делал подковы и подковывал ими лошадей. Я люблю свою профессию. Много подков я изготовил, много подковал лошадей. Я старался, делал на совесть и уверен, что ни одна из подкованных мной лошадей не упала...— Махкам-ака перевел дыхание. Зал слушал его в полной тишине. В переводе не было нужды — кузнец говорил по-русски.— И вот нас всех постигла беда. Большая беда. Фашисты вцепились своими когтями в миллионы мирных людей. В особой опасности оказались дети. Не могли мы с женой спокойно смотреть на это, взяли в свой дом несколько сирот. Если у меня хватит сил и сам я смогу быть подковой для моих детей, если они пойдут по жизни, не оступясь, не падая, если я услышу их сильные, уверенные шаги,— значит, я достиг своей главной цели...