Данил Корецкий - Принцип каратэ

• Название: Принцип каратэ
• Автор: Данил Корецкий
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1988
• ISBN: ISBN 5-235-00017-Х

В книгу вошли две повести молодого ростовского писателя. Автор строит их, несколько отходя от канонов и принципов детективного жанра, не придавая большого внимания столь устоявшейся в жанре традиции внешней событийности. Он «исследует» души своих героев, стремится показать истоки их нравственной деградации. Все они — люди «своего круга», погнавшиеся за мишурой: деньгами, вещами, кажущимся авторитетом. Не понимая, что, ничем большим не подкрепленная, их жизненная позиция шатка, они приходят к преступлению, как Золотов в повести «Свой круг», или к запоздалому осознанию своей человеческой несостоятельности (Колпаков в «Принципе каратэ»).

---

Я достал заранее приготовленное постановление, разложил на неудобном столе бланк протокола допроса.

— Вам предъявляется обвинение в умышленном убийстве гражданина Петренко, то есть в преступлении, предусмотренном статьей сто третьей Уголовного кодекса РСФСР...

Привычно выстреливая казенные обороты, я завершил процедуру установленным вопросом.

— Признаете ли вы себя виновной и что можете показать по существу обвинения?

Вершикова цинично скривила губы.

— Показать-то кое-что могу, а вот сто третью брать не собираюсь! Дело-то как было: посидели, потрепались, выпили, музыка там и все дела... Валерка с Галкой наверх поднялись, а Федун ко мне полез... Я и так, и этак: нет, не хочу, отстань, вырываюсь — куда там!

С Вершиковой произошла удивительная метаморфоза. То же отекшее, голое без косметики лицо с рубцами от жесткой свалявшейся подушки, мятый-перемятый вельветовый сарафан, двойник того, что был на Марочниковой, но она сама неуловимо изменилась, разительно отличаясь от Вершиковой на первом допросе и даже от самой себя пятнадцать минут назад, когда ее только ввели в следственный кабинет. Хотя я не сразу определил, в чем же состоит эта перемена.

— Вижу — плохо дело: хватает за разные места, платье срывает, выдралась кое-как, отскочила к стенке, там этот ножик висит... Схватила, выставила — не подходи! А он налетел с разбегу...

Составляя протокол, я незаметно наблюдал за обвиняемой. Она снова закурила, на этот раз не спросив разрешения, и, раздумчиво выпуская дым сквозь плотно сжатые губы, остановившимся взглядом словно бы продавливала неровную шероховатую стену.

Внимательно прочитала протокол, спокойно, с заметной удовлетворенностью подписала, по-хозяйски убрала сигареты в крохотный, с кнопочкой, нагрудный карман и, подчиняясь короткому жесту возникшей в дверях женщины в зеленой форме, вышла не попрощавшись.

Я наконец понял, что изменилось: она держалась очень уверенно, как человек, принявший трудное решение и готовый следовать ему при любых обстоятельствах.

Возвращаясь в прокуратуру, я обдумывал результаты допроса. Многое в нем мне не понравилось.

Не понравилось запоздавшее на два дня расчетливое признание.

Не понравилось, как Вершикова говорила: слишком напористо и зло, будто была не обвиняемой, а обвинителем.

Не понравилась резкая смена настроения.

И самое главное, не понравилось, что названный ею мотив, такой убедительный и подходящий к ситуации, Золотов уже пытался исподволь подсунуть следствию.

А постоянно действующий где-то в затылочной части мозга компьютер каждую секунду, независимо от моей воли решающий различные ситуационные задачи, разбирающийся в переплетении причинно-следственных связей, ищущий логическое обоснование всем действиям и поступкам людей, с которыми приходилось иметь дело, проверяющий достоверность слов, взглядов, жестов, неторопливо отбирал неувязки и несуразицы, подтверждающие обоснованность интуитивных сомнений.

При задержании Вершикову по общему порядку освидетельствовали, осмотрели одежду — никаких царапин, кровоподтеков, ссадин, разрывов швов и тому подобных следов борьбы обнаружено не было.

Ни дежурному следователю, ни мне на первом допросе она не могла внятно объяснить причин происшедшего. Не помню, не знаю... А сегодня — полная ясность, четкая картина, уверенные показания. И все на голом месте! Нет, так не бывает... Обычно случается наоборот: в горячке преступник выкладывает такое, о чем впоследствии стремится «забыть»... А в данном деле и вовсе чепуха — получается, что Вершикова скрывала оправдывающий ее мотив!

Погруженный в размышления, я поднялся по ступенькам, не заходя к себе, прошел в канцелярию.

— Шеф на месте?

Маргарита, не отрываясь от бумаг, покачала головой.

— Вам Фролов звонил раза четыре. И еще будет.

И точно — не успел я войти в кабинет, раздался звонок.

— Как жив-здоров, Юрий Владимирович?

— Твоими молитвами, Степан Сергеевич. Обвинение Вершиковой предъявил, статкарточку сейчас заполню. Еще вопросы есть?

— Какой-то ты сердитый, — огорчился майор. — Я же не только из-за карточки... И потом — отчетность есть отчетность!

— Ладно, не обращай внимания, это я так — от усталости...

Закончив разговор, занялся текущей работой, стараясь рассеять неудовлетворенность и раздражение, оставшиеся после допроса Вершиковой. Зажал в специальный станок пухлую кипу документов: протоколы, фототаблицы, справки, характеристики, ходатайства, постановления — проколол их длинным толстым шилом, прошил суровой ниткой. Получился аккуратный том толщиной в несколько сантиметров. На обложке написал фамилии обвиняемых: «Акимов, Гоценко» и статью: «144, ч. II».

За этим занятием и застал меня модный в городе адвокат Пшеничкин, которого молва включила в так называемую «золотую пятерку» самых сильных, выигрывающих безнадежные дела защитников.

Подтянутый, дорого, но неброско одетый, он выглядел гораздо моложе своих пятидесяти трех. Разве что седина и морщина на лбу выдавали возраст.

— Я принял поручение на защиту Марины Вершиковой, — Пшеничкин положил на краешек стола небольшой синий квадратик: ордер юридической консультации, подтверждающий его полномочия по данному делу. — Вы разрешите немного поинтересоваться ходом следствия?

Держался он всегда учтиво, корректно, чем выгодно отличался от многих адвокатов, подчеркивающих свою принадлежность к лицам свободной профессии вольным поведением, переходящим, если вовремя не одернуть, в фамильярность и панибратство.

— Пожалуйста, в пределах дозволенного...

Визит Пшеничкина меня удивил. Его буквально осаждали верящие в чудеса клиенты, и он сам выбирал для себя процессы, как правило, неординарные, сложные, представляющие профессиональный интерес и приносящие шумную известность. Дело же Вершиковой было рядовым, ничем не примечательным, явно не подходящим для мэтра его ранга.

— Когда планируете закончить расследование?

— Пока трудно сказать.

— Странно, — Пшеничкин потер переносицу. — Меня в таком пожарном порядке просили заняться защитой, что я думал — это вопрос дней...

— Кто просил? — поинтересовался я.

Пшеничкин замешкался с ответом.

— Надеюсь, никаких тайн я не выпытываю? Просто удивительно, что вы взялись за столь обычное дело!

Оценив намек на высокий профессиональный уровень, адвокат чуть заметно улыбнулся.

— Самое заурядное дело может оказаться необычным. А здесь необычно уже то, что мне позвонил завотделом горисполкома Чугунцов и попросил подключиться. Иначе, честно говоря, я бы не взялся. Работы очень много и вообще...

При чем здесь горисполком? Какое отношение Вершикова имеет к Чугунцову? Или он к ней? Полная чепуха... Ладно, потом, нельзя ломать строй «светской» беседы.

— А кто заключал соглашение, оплачивал защиту?

— Сразу после звонка пришел сотрудник горисполкома — Валерий Федорович. Сказал, что друг Вершиковой. Но скорей всего там нечто большее, чем дружба. — Пшеничкин засмеялся. — Следователь есть следователь. Я пришел задать вам несколько вопросов, а получается наоборот.

— Это случайность, — я сделал сконфуженный вид. — Не собирался у вас ничего выяснять.

— Но выяснили, — многозначительно сказал адвокат. — Что дело не такое простое, как кажется на первый взгляд. Впрочем, эти сложности не относятся к юридическим, а потому меня не интересуют.

Скажите лучше, почему вы тянете с окончанием следствия? Преступление налицо, надо только выяснить мотивы и дать оценку... По какой статье вы ее привлекаете?

— По сто третьей.

Пшеничкин поморщился.

— Вечная следовательская перестраховка. Там возможны только два варианта: неосторожность или превышение пределов необходимой обороны. Статья сто пятая — до двух лет, сто шестая — до трех. Обе статьи предусматривают возможность и менее строгих наказаний: исправительных работ, условного осуждения. Когда я изучу дело, станет ясным, какой из них придерживаться. Но то, что в действиях Вершиковой нет состава такого тяжкого преступления, как умышленное убийство, — очевидный факт! — Адвокат расстегнул толстую папку из натуральной кожи, извлек лист бумаги, осторожно положил на стол. — Поэтому прошу приобщить к делу ходатайство об изменении меры пресечения.

Я просмотрел аккуратный машинописный текст:

«...учитывая, что Вершикова имеет постоянное место жительства, работы, ранее не судима, характеризуется положительно... Освободить из-под стражи под подписку о невыезде».

Внимательно наблюдавший за моим лицом Пшеничкин слегка наклонился вперед. Насколько незаметно он перешел к официальному тону, настолько легко вернулся к дружески-непринужденному.