Данил Корецкий - Принцип каратэ

• Название: Принцип каратэ
• Автор: Данил Корецкий
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1988
• ISBN: ISBN 5-235-00017-Х

В книгу вошли две повести молодого ростовского писателя. Автор строит их, несколько отходя от канонов и принципов детективного жанра, не придавая большого внимания столь устоявшейся в жанре традиции внешней событийности. Он «исследует» души своих героев, стремится показать истоки их нравственной деградации. Все они — люди «своего круга», погнавшиеся за мишурой: деньгами, вещами, кажущимся авторитетом. Не понимая, что, ничем большим не подкрепленная, их жизненная позиция шатка, они приходят к преступлению, как Золотов в повести «Свой круг», или к запоздалому осознанию своей человеческой несостоятельности (Колпаков в «Принципе каратэ»).

---

— О чем именно?

— Да обо всем. Я свою судьбу вспоминала, как бедствовала в войну, как одна детей поднимала. Глаша за свое — она на фронте лиху хлебнула. Он про плавания рассказывал, про страны ихние... Парень неплохой, ничего не могу сказать. Главное — выпимши редко бывал, и то в последнее время. А девиц этаких, — хозяйка сделала неопределенный жест, — вообще никогда не водил.

Я открыл чемодан. Английский шерстяной свитер, джинсовый костюм в пластиковом пакете, кипа ярких маек с броскими рисунками, два платья, несколько мотков мохеровой пряжи, очень красивые женские туфли и две пары босоножек, отрез переливающейся всеми цветами радуги ткани.

— Шерше ля фам, — многозначительно проговорил Валек.

— А может — обычная спекуляция, — сказал Генка.

— Упаси Боже! — замахала руками Клавдия Дмитриевна. — Глаша, скажи! Не спекулировал он! Соседка просила: «Морячок, продай какие-нибудь хорошенькие вещички для дочери, все равно, мол, привозишь». А он ответил: «На продажу не вожу».

— Вообще-то все вещи — одного размера, — сказал я Генке. И обратился к хозяйке: — А девушка у него была?

— Чего не знаю, того не знаю, врать не буду.

На дне чемодана — несколько открыток со стереоэффектом, россыпь шариковых ручек, значки, магнитофонные кассеты, блоки жевательной резинки. Больше, кажется, ничего. Хотя вот, в углу... Странно!

Я с недоумением рассматривал вытянутый колбаской мешочек из необычной зеленой ткани — плотной, упругой, напоминающей клеенку или тонкий пластик. «Молния», тесемочки, крючки, петельки... Похоже, самодельный.

— Что это такое? — спросила молчаливая сестра хозяйки.

— А это товарищ Федора принес... — ответила Клавдия Дмитриевна. — А для чего — не знаю.

— Какой товарищ? — перехватил я инициативу.

— Такой представительный, из горисполкома. Валерий! Вот отчества не помню.

— Почему «из горисполкома»?

— Он же сам и говорил.

— А почему вы думаете, что это он принес?

— Да я как раз заглянула спросить что-то, вижу, он разворачивает, крутит перед лампой, вроде Феде показывает, дверь скрипнула — сразу убрал. А для чего она?

— Часто он приходил к Петренко? — рискуя прослыть невежливым, я оставил вопрос без внимания.

— В последнее время частенько.

— А не знаете, что у них за дела?

— Дела взаимные. Федя перед экзаменами волновался: желающих много, конкурс большой. Валерий помочь обещался, говорил, на заочном отделении у него есть свои люди. Но ему тоже от Федора чего-то надо было — все его уговаривал, коньяком угощал, золотые горы сулил. Дескать, совсем по-другому жить будешь, хозяином жизни станешь, тогда Зойка сама к тебе прибежит! А тот в ответ — ей совсем другое нужно, не в деньгах дело и не в тряпках. Валерий смеется: ничего, другие набегут, целая толпа, отбою не будет, останется только выбирать!

— А о чем шла речь?

— Вот этого не скажу. Я же только отрывки разговора слышала.

— И какое впечатление производил на вас Валерий?

— О, видать, человек влиятельный, со связями. Такой если захочет — все сможет. И за нас обещал похлопотать, чтоб скорей квартиру дали.

Ай да Золотов! Услышь он эту восторженность в тоне Клавдии Дмитриевны, был бы на седьмом небе от счастья. Меня так и подмывало разочаровать ее, но я сдержался.

Оформил протокол обыска, потом записал показания Клавдии Дмитриевны и, прогнозируя дальнейший ход событий, предупредил, что придется ее еще побеспокоить и вызвать в прокуратуру. Дверь в комнату запер и опечатал.

Вернувшись на службу, мы с Вальком и исправно отдежуривший на телефоне Петр принялись рассматривать зеленый мешочек. Я сжал его в кулаке, потом бросил на стол — ткань расправилась, принимая прежнюю форму. Расстегнул «молнию», пошарил внутри, нашел шов, с усилием — упругий материал пружинил — отрезал ножницами небольшой кусочек, положив в пепельницу, поднес спичку. Ткань оплавлялась, но не горела.

— «Молния» и крючки пластмассовые, — сказал Петр, рассматривая непонятный предмет. — А если эту штуку свернуть и завязать тесемки, то крючки совпадут с петельками, застегнуть — и получается вот что...

Мешочек напоминал теперь кружок колбасы, болтающиеся веревочки усиливали сходство.

— Такой запах я когда-то слышал, — Валек поднес к лицу пепельницу, принюхался, потом обнюхал мешочек.

— Да, точно! В техникуме после третьего курса проходили практику на радиозаводе, там стенд с токами высокой частоты огорожен ширмой из диэлектрической ткани. Однажды случайно прижег паяльником — вот и запомнил запах! Она только другого цвета была и потолще.

— Раз ты такой опытный, объясни, для чего эта штука нужна, — въедливо спросил Петр.

Валек передернул плечами.

— Наверное, чехол какого-то прибора или детали... А может, изолирующий пакет...

— Разберемся! — Я быстро отпечатал короткий запрос.

— Сейчас Петр сходит в НИЛСЭ[1], и физики дадут точную справку!

Действительно, ответ был получен в тот же день:

«Представленное изделие изготовлено из синтетической ткани, применяемой в электро- и радиотехнической промышленности для защиты от вредных излучений».

Но зачем такое «изделие» понадобилось Золотову и Петренко?

Последние восемь лет из своих двадцати девяти Федор Петренко плавал. Вначале в каботаже, потом стал ходить за границу. Сейчас его сухогруз заканчивает профилактический ремонт, значит, была возможность допросить членов команды.

После бесед с замполитом и старпомом я вызвал тех матросов, которые близко знали убитого.

Начальство недолюбливало Петренко: его называли анархистом и демагогом, это означало, что держался он независимо, чинов и рангов не признавал, позволял дерзкие шуточки, любил «резать правду-матку». Товарищи по команде отзывались о нем, в общем, хорошо: душа нараспашку, смелый, рисковый, немного склонен к авантюрам. Слов на ветер не бросает, уживчив — для дальних рейсов это немаловажно.

Больше всего рассказал о Федоре его сосед по каюте Василий Егоров — здоровенный парень с красным, задубелым от ветра лицом.

— Я с Федькой давно плаваю, жили всегда дружно. Отца у него не было, мать два года как умерла, дворником работала, выпивала. В газетах пишут — неполная семья с ненормальной обстановкой — причина преступности подростков. А причина-то вот где... — Егоров постучал кулаком в грудь. — В самом себе причина-то. Каждый сам себя делает. Федька речное ПТУ закончил, на баржах, буксирах плавал, потом курсы всякие, открыли визу. Но парень заводной, из уличных, я таких люблю, хотя лез на рожон, сам нарывался на неприятности. Замполиту при всех сказал: «Вот вы нас агитируете, капиталистов критикуете, а почему в инпортах все чемоданы ихними товарами набиваете?» — Он недоуменно покрутил головой. — К чему такое говорить! Раз — и прилепили ему «безответственные высказывания»! Грозились вообще списать... — Егоров вздохнул. — Вот вы не говорите, что с ним случилось, ну да, может, правда нельзя...

— Скажите, Петренко собирался учиться дальше?

— Появилась у него такая идея. Ни с того ни с сего. У него случались завихрения всякие... Раз зашел в каюту, а он панель отвинчивает. Снял, посмотрел и на место поставил. Я говорю: «Ты чего?» А он отвечает: «Смотрю, нет ли здесь тараканов».

Свидетель округлил глаза и сделал паузу, чтобы я тоже почувствовал всю нелепость такого поведения.

— А вы?

— А я говорю: «Ты лучше пойди в трюм, крыс погоняй, если больше заняться нечем. А тараканы у нас пока еще не завелись». В общем, чудаковатый был парень, ну а кто совсем без причуд? У каждого что-то свое. Курить можно?

Егоров достал пачку иностранных сигарет, щелкнул диковинной зажигалкой. В рабочих, со сбитыми пальцами руках эти атрибуты «красивой жизни» смотрелись совершенно чужеродно.

— Я думаю, учиться он из-за Зойки надумал, — вслух размышлял свидетель, выпуская дым. — Вначале вроде все у них складывалось, а потом... Мамаша воду мутила, графиню из себя строила, да и сама Зойка начала носом крутить. Она пединститут заканчивает. Федька и решил ее догонять.

Найти девушку Федора не составляло большого труда. Институт, имя, размер одежды — сорок шестой, обуви — тридцать седьмой. Правда, занятие хлопотное, но я располагал двумя помощниками, которые с энтузиазмом занялись розыском и нашли Зою уже к полудню.

В тот же день ее мама нашла меня.

Когда в кабинет вошла увядающая женщина с надменным лицом и положила на стол повестку, я несколько удивился: по возрасту и внешнему виду она не походила ни на одного из вызванных свидетелей.

— Что это такое? — грозно спросила она.

— Повестка, по-моему, — разобрав написанную почерком Валька фамилию и имя — Крольченко Зоя, я уже понял, в чем дело, и мог детально предсказать дальнейший ход этого визита.