Юрий Безелянский - Знаменитые писатели Запада. 55 портретов

• Название: Знаменитые писатели Запада. 55 портретов
• Автор: Юрий Безелянский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-29184-7

Новая книга Юрия Безелянского посвящена знаменитым западноевропейским и американским писателям. По существу — это своеобразная литературная мини-энциклопедия, написанная живым разговорным языком, с цитатами из произведений писателей и подробностями их личной жизни. Книга предельно информативна, познавательна и рассчитана на широкий круг читателей.

---

Отрицательно относился Тувим к военщине. В стихотворении «К генералам» он писал:

Бомбовержцы, какой вы оставите след,
Хроме дыма, пожаров, увечий!
Но огнями живыми
Через тысячу лет
Наших слов будут рваться картечи!

Так бросьте же притворяться львами,
Смешные люди, на львов не похожие!
Помните: здесь генералы мы сами,
Мы сами, задумчивые прохожие.

Мощная критика обрушилась на Тувима за это стихотворение, его назвали «беспримерным по своей большевистской наглости хулиганским рекордом Тувима». Поэт стоял по другую сторону социальных баррикад, борясь стихом против власти и ее генералов, против богатых и довольных жизнью.

Мой боже, молюсь я жарко,
Мой боже, молюсь я сердечно
За горечь всех оскорбленных,
За дрожь ожидающих тщетно,
За невозвратность мертвых,
За отчаяние одиноких,
За скорбь никому не нужных,
За безнадежно просящих,
За высмеянных, гонимых…

И далее в стихотворении «Литания»: «за выгнанных, обойденных… за слабых, униженных, битых…» Поэт молился «за беды их, за обиды, печали и неудачи».

В сентябре 1939 года гитлеровские войска вступили в Польшу. «Меня выбросило сперва в Париж, потом в Португалию, затем в Рио-де-Жанейро (чудо из чудес), наконец в Нью-Йорк… А должно было забросить в Россию», — писал Тувим в одном из своих писем. Но, может быть, Тувима хранил Господь, что не забросил его в Россию, ибо в этом случае его могла ожидать Катынь.

В 1944 году Юлиан Тувим написал обращение, озаглавленное «Мы — польские евреи». Вот несколько выдержек из этого блестящего публицистического выступления:

«И сразу я слышу вопрос: „Откуда это мы?“ Вопрос в известной степени обоснованный. Мне задавали его евреи, которым я всегда говорил, что я — поляк. Теперь мне будут задавать его поляки, для подавляющего большинства которых я был и остаюсь евреем. Вот ответ тем и другим. Я — поляк, потому что мне нравится быть поляком. Это мое личное дело, и я не обязан давать кому-либо в этом отчет. Я не делю поляков на породистых и непородистых… Я делю поляков, как евреев, как людей любой национальности, на умных и глупых, на честных и бесчестных, на интересных и скучных, на обидчиков и на обиженных, на достойных и недостойных. Я делю также поляков на фашистов и антифашистов… Я мог бы добавить, что в политическом плане я делю поляков на антисемитов и антифашистов, ибо антисемитизм международный язык фашистов… Я — поляк, потому что в Польше родился, вырос, учился, потому что в Польше узнал счастье и горе, потому что из изгнания я хочу во что бы то ни стало вернуться в Польшу, да даже если мне будет в другом месте уготована райская жизнь…»

Сделаем паузу. Наберем снова воздуха и продолжим страстный монолог Юлиана Тувима:

…Я слышу голоса: «Хорошо. Но если вы — поляк, почему вы пишите „мы — евреи“?» Отвечу: «Из-за крови». — «Стало быть, расизм?» — «Нет, отнюдь не расизм. Наоборот. Бывает двоякая кровь: та, что течет в жилах, я та, что течет из жил. Первая — это сок тела, её исследование — дело физиолога. Тот, кто приписывает этой крови какие-либо свойства, помимо физиологических, тот, как мы это видим, превращает города в развалины, убивает миллионы людей и в конце концов обрекает на гибель свой собственный народ. Другая кровь — это та, которую главарь международного фашизма выкачивает из человечества, чтобы доказать превосходство своей крови над моей, над кровью замученных миллионов людей… Кровь евреев (не „еврейская кровь“) течет глубокими, широкими ручьями; почерневшие потоки сливаются в бурную, вспененную реку, и в этом новом Иордане я принимаю святое крещение — кровавое, горячее, мученическое братство с евреями… Мы, Шломы, Срули, Мойшки, пархатые, чесночные, мы, со множеством обидных прозвищ, мы показали себя достойными Ахиллов, Ричардов Львиное Сердце и прочих героев…. Мы, с ружьями на баррикадах, мы под самолетами, которые бомбили наши убогие дома, мы были солдатами свободы и чести. „Арончик, что же ты не на фронте?“ Он был на фронте, милостивые паны, и он погиб за Польшу…»

В эмиграции Юлиан Тувим начал колдовать над огромной поэмой «Цветы Польши» — это нечто среднее между «Евгением Онегиным» Пушкина и «Дон Жуаном» Байрона, своеобразная энциклопедия польской жизни. После возвращения на родину Тувим активно работал, был увлечен театром, выпустил антологию польской поэзии, сборник сатирических произведений «Пером и перышкам», много переводил — «Медного всадника» Пушкина, «Горе от ума». Грибоедова, «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова, еще Бальмонта, Брюсова, Блока… А еще Тувим проявил себя как детски поэт.

Кто не знает об артисте
Тралиславе Трулялинском!
А живет он в Припевайске,
В переулке Веселинском.
С ним и тётка — Трулялетка,
И дочурка — Трулярюрка,
И сынишка — Трулялишка,
И собачка — Труляляка.
Есть у них еще котёнок,
По прозванью Трулялёнок,
И вдобавок попугай —
Развеселый Труляляй!..

Но из всех жанров главный для Тувима всё же сатира. Его афоризмы, или фрашки, пользовались и продолжают пользоваться с большим успехом. К примеру, о женщинах: «Добродетельная девица не гонится за женихами. Где это видано, чтобы мышеловка гналась за мышью?» Или: «Как умны были женщины, если бы обладали всем тем разумом, который мужчины из-за них потеряли». И последний вздох: «Как жаль, что я не знал вас 20 лет тому назад». Ну а 40–50 тем более…

Еще в 20-е годы Юлиан Тувим мечтал поехать в Советский Союз. Он приехал в Москву весной 1948 года и с приступом язвы попал в Боткинскую больницу. А подлечившись, уехал домой, так что в Москве он увидел только номер гостиницы в «Национале» да больничный в Боткинской. В духе своих сатир. Под занавес немного лирики:

А может, снова, дорогая,
В Томащув на день закатиться.
Там та же вьюга золотая
И тишь сентябрьская длится…

В том белом доме, в том покое,
Где мебель сдвинута чужая,
Наш давний спор незавершенный
Должны мы кончить, дорогая.

«Безумья капелька запала в мой тусклый мозг игрою радуг», — как-то заметил о своем творчестве Тувим. Он умер относительно рано, в расцвете сил, не успев докончить «Цветы Польши», в 59 лет — 27 декабря I953 года.

Давно нет с нами Юлиана Тувима, но его золоченые фразы и шутки продолжают доставлять нам удовольствие. А если вам нездоровится, можно утешаться его мудрым изречением: «Здоровье — только одно, а болезней тысячи». А если повезет не вам, а другому, то и тут на помощь придет Тувим: «Брось счастливчика в воду — и он выплывет с рыбой в зубах».

Ну, и пусть! Ему — рыба. Вам — улыбка. Это тоже неплохо. И спасибо за всё Юлиану Тувиму.

Прозаики

Беседовать с писателями других веков — почти то же, что путешествовать.

Рене Декарт

Писать — значит читать себя самого.

Макс Фриш

Начинаешь писать, чтобы прожить, кончаешь писать, чтобы не умереть.

Карлос Фунтэс

Жизнь чаще похожа на роман, чем наши романы на жизнь.

Жорж Санд

Вечный Дон Кихот

Не так давно Нобелевский комитет в Осло провел опрос среди ведущих писателей мира по поводу лучшего произведения мировой художественной литературы. Лучшим был назван «Дон Кихот». История о «рыцаре печального образа» сумела опередить произведения Достоевского, Шекспира, Толстого и Кафки. А раз так, то давайте вспомним и порассуждаем о Сервантесе и Дон Кихоте.

Сначала об авторе. Неизвестно, когда точно родился Мигель Сервантес де Сааведра, но точно известна дата его крещения — 9 октября 1547 года. В биографии великого писателя много белых пятен. Первый биограф Сервантеса Григорио Маянс, составивший его жизнеописание в начале XVIII века, простодушно заявлял, что обстоятельства жизни Сервантеса достоверно неизвестны. И все же канва жизни Сервантеса представляется такой.

Сервантес родился в городке Алькала-де-Энарес, недалеко от Мадрида. Он был младшим сыном бедной, но знатной семьи идальго. Маленькому Мигелю достались только рассказы деда и отца о былом величии фамилии. «О! бедность, бедность, — восклицает Сервантес в „Дон Kиxoтe“, — к чему ты гнездишься по преимуществу между гидальго и дворянами? К чему ты заставляешь их класть заплаты на башмаки свои и на одном и том же камзоле носить пуговицы всякого рода: костяные, шелковые, стеклянные?..»

Учился Сервантес в коллегии иезуитов в Вальядолиде, потом в Мадриде. Был солдатом испанской армии. Отличился в морской битве с турками при Лепанто, где был ранен в грудь и левую руку, оставшуюся парализованной «к вящей славе правей». В 1575 году был захвачен пиратами и продан в рабство алжирскому паше. После неудачных попыток бегства Сервантеса выкупили миссионеры, и он вернулся в Мадрид.