Людмила Бояджиева - Ужин с кумиром

• Название: Ужин с кумиром
• Автор: Людмила Бояджиева
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

В крупном приморском курортном городе юная барменша придорожного кафе по прозвищу Миледи мечтает стать актрисой. Ради этого она готова на любые авантюры. Жертвой Миледи и ее приятеля Феликса становится некий инкогнито, проводящий ночи в элитарном казино. Под маской азартного игрока Феликс распознал супер-звезду эстрады Тимирова и задумал вместе с Миледи организовать свою, не бескорыстную, мистификацию. Миледи проводит романтическую ночь с кумиром, все подробности которой которой снимает на видео Феликс. Шантаж удался! Но девушка не на шутку влюбляется в свою жертву и выходит из игры. Да и «кумир» оказывается лишь двойником «звезды». Но хеппи-энд неизбежен.

---

— Нет, Юр, я понимаю, Кашперовский какой-нибудь, это да. Но ведь актеришко поганый… И такой тяжелый случай — типичный гипноз.

— Очнись, Миледи! Кто бы от меня так млел. Обрати внимание: для тебя у ГАИшников увел — по спец заказу. В кабинете у самого начальника висела. Для моей девушки выклянчил за честные глаза и ящик пива в придачу, — Юрка с хрустом развернул под носом Миледи афишу. На алом глянце, искрящемся то ли звездами, то ли разрывными пулями, был изображен Кинг в обнимку с красноволосой красоткой. Крупным шрифтом шла надпись: «Кинг и Энн Тарлтон в мюзикле „Игра“». Огненная секси в крайне рискованном корсаже, грозившем выпустить на всеобщее обозрение поражающие воображение прелести, так и льнула к жадно глядящему на нее герою. Очнувшись, Миледи несколько секунд изучала афишу и не сдержала стон. Одно дело знать, что обнимает кумир не тебя, совсем другое — увидеть это поганое объятье, отпечатанное двухмиллионным тиражом. Вот она — беспощадная реальность — Тимиров и Тарлтон — партнеры, любовники, супруги! Ужасно, ужасно, уже 23, а кроме бредовых иллюзий и хлипких надежд — ничего! Жизненный опыт — сугубо негативный. Героические усилия воли — безрезультатны. Экзамены в театральные московские вузы завалены два года подряд — и в Щепку и в Щуку и в Гитис. Просто выть хочется, отчего они там так и не поняли, что это она — та самая лучшая, которой блистать и блистать, покорять и покорять — самая звездющая звезда — Ирина Гладышева — Миледи…

Она с детства знала — в ней есть нечто особенное. Хотя на придирчивый женский взгляд ничего такого в Ирочке не было: худенькая, подвижная как воробышек с восторженным взглядом блестящих глаз. Но стоило Ире появиться в компании или даже в тоскливой и душной старорежимной еще секции Гастронома, как мужские взгляды притягивались к ней с преданным ожиданием. «Флюид в тебе есть, — горестно констатировал ревнивый приятель Витя. — Это неизлечимо и на всю жизнь. Вроде блядство, но не обыкновенное, как у всех, а с вывертом». Он имел в виду не сексуальные отклонения подруги, а некие трудно формулируемые особенности ирочкиной индивидуальности. Феномен этой юной особы состоял не только в том, что она двигалась изящней и легче других — сногсшибательно ярких, удачливых, смеялась заразительнее и громче самых остроумных и образованных, что ухитрялась одеваться с шутливой стильностью, превосходя эффектом более богатых и смелых. Колдовство заключалось в другом: от Ирочки исходил мощный незримый сигнал — призыв к бесшабашному празднику.

В родном городке Иры у самого Черного моря, жизнь била ключом. Бесконечное курортное разгулье кружило головы, обостряло жадность к радостям жизни и лихо обламывало. Местное население, составлявшее, в основном, того или иного рода обслугу отдыхающих, существовало с ощущением второсортности на пиршестве жизни. С таким положением смирялись к зрелым летам. Молодняк же воспринимал существование, как глобальный, беспрерывный круговорот развлечений и радостей. Кто же думал, что какой-нибудь отдыхающий, шикарным жестом швыряющий деньги направо и налево, вырвался на пару недель отдыха после семи лет беспросветного вкалывания где-то в неуютных уголках родины? Вырвался, оттянулся на всю катушку и исчез, чтобы вновь погрузится в темноту шахтерских недр или зловоние вредных рудников. Один кутящий курортник сменял другого — и не было им конца. Не было придела и амбициям, с которыми вступали на жизненную стезю юные, энергичные, смелые, взращенные на теплом побережье. У Гладышевой ставка на преуспевание имела веские основания. Шансы ее выросли после школьной постановки «Трех мушкетеров», смело осуществленной со старшеклассниками учительницей французского Вандой Алексеевной. Собственно, была разыграна лишь первая сцена и то вся перекроенная «для конкретных исполнителей». Юный гасконец под гогот зрителей не слишком умело дрался на постоялом дворе за честь своего сивого мерина, а потом влюблялся в прекрасную незнакомку по имени Миледи. Только дама эта, даром, что в юбках и локонах, не наблюдала за событиями из кареты. Она тоже дралась с ним на шпагах, пела шансонетку на мотив шлягера Патрисии Каас и даже бегло изъяснялась по-французски. У красавицы целовали затянутые перчатками руки камзольные кавалеры, падали к ее ногам, в чем-то клялись и обещали мстить. В первом ряду голубели подкрашенные синими чернилами букли местной знаменитости — ветеранши сцены Одиллии Поликарповны. Именно она помогла Ванде Алексеевне достать в театре приличные костюмы и даже посетила спектакль. Сам директор школы обратил внимание, что престарелая звезда несколько раз ударила сухими ладошками, блеснув тяжелыми перстнями. Это уже было настоящее признание — на высшем уровне. Но замечательным было другое: на молодежном небосклоне появилась звезда — Миледи и вокруг нее вращался теперь весь тусовочный планетарий. И пошла у Ирки слава на весь город, вроде как у коронованной королевы красоты.

Именно тогда она решила строить свое будущее в соответствии с принципом любимой героини: «Покорять и властвовать». Конечно, красивая дама может диктовать условия кардиналу и вступать в противоборство с королевой, но для этого она должна вначале стать леди Винтер. А что такое, в сущности, эта Винтер? Авантюристка, не всегда, впрочем, симпатичная, но неизменно блестящая, дерзкая, знающая лишь один смысл жизни — игру — вдохновенную игру с обстоятельствами, с королями и высокопоставленными интриганами, с любовью и смертью. Ее мир — огромная сцена, где героиня неизменно притягивает взоры и побеждает, даже погибнув. Ее уровень — высший круг, сливки исторического общества. Что бы выйти на такую орбиту, девочке с приморского курорта необходимо прежде всего «быть представленной ко двору», то есть войти в круг «хозяев жизни», а там уже развернуться, используя свои недюжинные способности.

Надо сказать — задача не простая для дочки медсестры, воспитывавшей дочь без мужского влияния.

Жили Гладышевы в низеньком деревянном доме, построенном еще дедом. Здесь, на окраинах города, у всех были такие — с верандочками под виноградовым пологом, в кипени ярко голубых, розовых, сиреневых, огромных, как качаны цветной капусты, гортензий. Понастроенные во дворах халупы сдавались отдыхающим, обеспечивая скудный сезонный достаток. Мать Иры работала медсестрой в ведомственном санатории — весьма уважаемая для всесоюзной здравницы профессия. Отец, несомненно, имелся когда-то, но сплыл до рождения дочери. Столичный офицер проводил отпуск в военном санатории и, честно говоря, жениться на молоденькой сестричке, делавшей ему ароматные эвкалиптовые ингаляции, не обещал. Потом у Клавдии, расставшейся с романтическими иллюзиями насчет бравого полковника, были другие спутники — постоянные и временные, даже обещавшие строить семью. Но все как-то не перепадало ей женское счастье. А дочка росла как бы сама по себе — ничего от матери не требовала, да и сама дочерними чувствами не пылала. Держала дистанцию независимости, что, видимо, было неотъемлемым качеством ее натуры. Не раз вызывали Клавдию Васильевну в райком комсомола, где чернявый носатый инструктор строго глядел на нее сквозь импортные, для тех лет страшно импозантные затемненные очки:

— Что делать-то будем, Клавдия Васильевна, а? Я за Ирину перед комитетом заступаюсь, но всему есть придел, так сказать… Так ведь и комсомольского билета лишиться можно. У нас же тут что? Передовой отряд, а не исправительная колония. У вашей дочери два привода в милицию. От них, знаете, прямая дорожка…

— Так она ж не виновата! Элка Копытько импортом спекулирует. У нее отец — завбазой, оттуда и дефицит. Элка, весь педсостав школы шмотками подкупила.

— Ну, это вы, уважаемая мамаша, преувеличиваете, — нахмурил инструктор кавказские брови, поскольку и сам имел от Копытько подношения в виде заграничных галстуков и даже остро модного черного батника. — За Эльвиру я не беспокоюсь. За не есть кому заступиться, если что… У вас же в семье, как я понимаю, с мужским влиянием напряженка. Нет, я обидеть не хочу, я на себе испытал эффективность мужского воспитания, в смысле этого дела… — он сделал вполне определенный жест, означавший порку ремнем по мягкому месту.

Клавдия тихо заплакала, комкая платочек. Обидно — Элкин отец целый год к ней тайком ходил, подарки носил — мыло в заграничных коробочках, индийскую шелковую шаль… И были, конечно виды увести мужика от жены, щеголявшей в импорте и говорившей таким зычным и темпераментным пугачевским голосом, что за три квартала было слышно. А кем была эта разъезжающая на «Волге» супруга завбазой? — непутевой троечницей, обжорой в прыщах — вместе ведь учились. И вот как удачно пристроилась. Все устроились, только Клавдия такая невезучая. Мать зануда скрипучая — кто с такой тещей уживется, ангел и то бы не выдержал. Иринку запилили: «не то одела, не так сказала, поздно пришла, рано ушла…» Вот девчонка из дома-то и бежит. От рук обилась, комсомольского вожака позорит.