Маркус Вольф - Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

• Название: Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки
• Автор: Маркус Вольф
• Издательство: Междунар. отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-7133-0958-4

Общепризнанно, что разведка ГДР, завоевавшая славу одной из лучших и наиболее эффективных в мире, во многом обязана своими достижениями ее бессменному руководителю — Маркусу Вольфу.

Эту книгу с напряжением ждали давно и во многих странах и особенно в нашей стране — самой близкой для автора, не говоря, конечно, о его родной Германии, стране, где он вырос и работал, с которой теснее, чем с кем-либо, был связан как шеф сильнейшей из дружественных разведок.

Уже нет ГДР, но борьба, в которой участвовал М. Вольф, продолжается — теперь уже против мстительной «юстиции победителей».

Публикуемая книга — это тоже часть его продолжающейся борьбы, а не сглаженные временем мемуары.

Резкая, драматичная, правдивая, полная достоинства книга Маркуса Вольфа займет одно из самых видных мест в мировой литературе о разведке.

Сын известного писателя Фридриха Вольфа, М. Вольф свободно владеет словом, его захватывающее, остроумное повествование будет интересно читателю любого возраста и профессии.

---

В 1969 году Юлиус был не только депутатом бундестага, но и членом Совета Европы и важных комитетов обоих парламентов. Наш человек пригласил его в поездку по Советскому Союзу, которая состоялась летом 1969 года. Для углубления конспирации он получил заграничный паспорт ГДР на другую фамилию. Так как я в то же время проводил отпуск на Волге, была запланирована “случайная” встреча с Юлиусом. До тех пор на Западе не знали, как я выгляжу. Поэтому я и смог поначалу вьщать себя за важного представителя правительства, а потом предоставить все ходу разговора.

Мы попросили советских коллег об организационной помощи. Наши партнеры в Волгограде — бывшем Сталинграде — предложили мне виллу, которая была построена для встреч Хрущева с зарубежными государственными деятелями. Осмотрев здание, ще бросались в глаза плюшевая обивка мебели и хрустальные люстры, я счел его малопригодным для нашей цели и выбрал другое место — уединенный уголок, рай для рыболовов, который посещали в первую очередь пенсионеры. Мой водитель как-то раз уже привозил меня в это волшебное убежище.

Ощущение уюта у костра, почти культовая церемония приготовления ухи, которая потом была торжественно съедена, быстро заставили меня забыть об убожестве старых домиков из досок и ржавого гофрированного железа, служивших нам пристанищем. После того как рыболовы постепенно почувствовали доверие к странному немцу, который мог быть и русским, начался задушевный разговор до глубокой ночи — из тех, которые случались у меня в России только вдалеке от городов, особенно в Сибири.

В избе, искусно построенном из бревен доме одного из моих новых друзей, должна была состояться встреча с Юлиусом. Его привезли теплоходом на подводных крыльях. На мое приветствие он ответил очень сдержанно, не оттаяв и тогда, когда я провел его по деревне и показал прекрасные иконы в местной церкви. Я был в растерянности до тех пор, пока наш человек, сопровождавший Юлиуса, не рассказал мне о причине сдержанности. Они посетили мемориал в Волгограде и заглянули в книгу для гостей, в которой я незадолго до этого сделал запись, назвавшись своим настоящим именем и указав звание. Представитель правительства Вольф превратился в генерала госбезопасности.

Тем не менее вечером я привел Юлиуса в деревянный дом, где все уже было подготовлено к его приему. Стол был щедро уставлен самыми изысканными русскими закусками, в том числе большим количеством икры. Когда настроение поднялось, подали уху с пирогами, а затем пельмени, в приготовлении которых мы, бывало, состязались с братом. Я переводил разговор между Юлиусом и хозяином дома — одним из тех типичных русских рабочих, которые, несмотря на недостаток образования, говорили ясно, без недомолвок и обиняков и потому убедительно. Он рассказывал о войне, на которой погибли оба его сына. Слово “мир”, порядком затасканное в политике, в этот вечер обрело свое исконное человеческое звучание.

Когда в маленькой комнате собралось еще с десяток гостей, хозяин достал из шкафа свой старый баян, и мы стали слушать задушевные напевы, в которых полнее всего и выражается “русская душа”.

Этот незабываемый вечер все еще определял атмосферу следующего дня, когда я беседовал с депутатом о его сотрудничестве с нами. Я часто говорил своим советским друзьям: вы скрываете ценнейший капитал — простого русского человека!

Юлиус словно забыл о своей обычной сдержанности. Для политика, постоянно действующего на людях, готовность к конспиративной двойной жизни была нелегким шагом, но он его сделал, хотя я ясно показал всю рискованность такого решения. В лице Юлиуса мы обрели еще одного важного человека в рядах СДПГ, причем как раз тогда, когда Вилли Брандт стал федеральным канцлером.

В другой правящей партии — СвДП мы из-за ареста Хансхайнца Порста, которого в 1968 году выдал его личный секретарь, потеряли важный источник. Поэтому пришлось больше концентрироваться на связях с председателем СвДП Эрихом Менде (псевдоним Лось). К бывшему функционеру гитлерюгенда и кавалеру рыцарского креста мы направили друга юности под псевдонимом Оттер. Так как Оттер регулярно приезжал из ГДР к председателю СвДП, Менде должен был понять, что его собеседник был связан с официальными инстанциями ГДР. Тем не менее он оказался настолько готов поделиться информацией, что отчеты о встречах в конце концов составили целые тома.

По мнению моего сотрудника, ответственного за контакты с Менде, этот политик проявлял столь сильную материальную заинтересованность, что следовало попытаться осуществить прямую вербовку. Он указывал на темные источники, к финансовым услугам которых Менде уже прибегал, в частности фирму ИОС, занимавшуюся мошенническими капиталовложениями. В конце концов я не согласился с предложенным планом операции, придя к противоположному выводу: дела председателя СвДП и без того идут настолько хорошо, что он не зависит от сравнительно скромного гонорара из нашего кармана. Кроме того, неудача в вербовке только повредила бы Хансхайнцу Порсту.

В конце концов мы располагали и другими связями в СвДП, в частности с оргсекретарем партии в Бонне Карлом-Германом Флахом, с политиками некоторых земельных объединений, с издателем информационного бюллетеня СвДП и не в последнюю очередь со старым либералом Вильямом Бормом, который с начала 60-х годов был важным источником. Наши связи были столь многослойны, что мы, пусть даже в скромных масштабах, могли влиять на политику партии. Так, на моем столе лежал проект речи, которую перед бундестагом нового созыва надлежало произнести его председательствовавшему по старшинству Вильяму Борму, — мы дополняли и корректировали этот документ. Кстати, по нашим каналам я заранее получил и первую речь канцлера Брандта, имевшую принципиальное значение, но был, правда, лишен возможности что-либо изменить в ней.

Анализ э. той речи и обширной информации из лагеря нового правительства стал нелегким делом. Только при ретроспективном взгляде становится вполне понятным, что приход к власти социал-либеральной коалиции стал поворотным пунктом в послевоенной немецкой политике. Тоща у нас такой ясности не было. Конечно, мы внимательно наблюдали за Брандтом еще в бытность его министром иностранных дел большой коалиции. Наши источники в МИДе давали почти полную картину, например мы получили протоколы конференций послов под председательством Брандта, состоявшихся в Японии, Чили и в Республике Берег Слоновой Кости. При этом мы отмечали активные выступления Брандта в пользу нераспространения ядерного оружия, за сокращение вооруженных сил и снижение напряженности в отношениях между Востоком и Западом.

Но нам еще было не до конца ясно, что приход к власти социал-либеральной коалиции начал эру самостоятельной национальной политики Федеративной Республики Германии. Несмотря на сильное сопротивление справа и растущее недоверие союзников, Брандт осуществлял собственную концепцию реальной политики, которая вывела Федеративную республику на роль самостоятельного партнера в западном союзе.

Поначалу в руководстве СЕПГ не было единства относительно оценки нового боннского правительства. Конфронтационная политика Аденауэра и его сотрудничество с бывшими нацистами создали ясный образ врага. Для многих в ГДР не подлежало сомнению, что этому курсу следовало предпочесть путь к социализму. Четкая линия фронта заколебалась, когда канцлером стал антифашист Брандт, протянувший Востоку руку примирения. Распространялся страх перед влиянием социал-демократических идей и “идеологической диверсии”, прежде всего на интеллигенцию в ГДР.

Еще перед своим избранием на пост канцлера Брандт дал понять в доверительном разговоре с одним из наших важнейших источников, сколь большую роль играла для него разрядка в отношениях с Советским Союзом. По разным каналам мы узнали, что доверенные лица Брандта, среди них Эгон Бар, поддерживали контакты с советскими собеседниками. Советы вообще не информировали своих немецких союзников о начавшемся сближении с ФРГ или делали это только поверхностно.

Правда, я и не зависел от информации из Москвы. Благодаря источникам в западногерманском МИДе, в посольствах, а также в партиях социал-либеральной коалиции я располагал примерно той же информацией, что и министр иностранных дел в Бонне. Один из этих источников время от времени участвовал в переговорах, которые вел в Москве Эгон Бар. Таким образом, я был всегда в курсе переговоров.

Нам даже удалось установить подслушивающие устройства в доме Эгона Бара. Там мы прослушивали его столь же тайные, сколь и откровенные, а часто и веселые беседы с советскими партнерами. Подчас даже раньше федерального канцлера я узнавал, с каким искусством переговорщики продвигали свое дело по конспиративным каналам. Запуск “жучков” в его дом, что нам удалось сделать во время ремонта, был редкой удачей. Такого рода операции, несмотря на большие затраты средств и сил, завершались успехом весьма не часто. Прошло некоторое время, и все микрофоны в доме Бара разом замолчали. Я могу предположить, что наши советские друзья что-то заметили и предупредили Эгона Бара, так как Москву совсем не устраивало, чтобы руководство ГДР узнало слишком много о сближении между СССР и Бонном.