Маркус Вольф - Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

• Название: Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки
• Автор: Маркус Вольф
• Издательство: Междунар. отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-7133-0958-4

Общепризнанно, что разведка ГДР, завоевавшая славу одной из лучших и наиболее эффективных в мире, во многом обязана своими достижениями ее бессменному руководителю — Маркусу Вольфу.

Эту книгу с напряжением ждали давно и во многих странах и особенно в нашей стране — самой близкой для автора, не говоря, конечно, о его родной Германии, стране, где он вырос и работал, с которой теснее, чем с кем-либо, был связан как шеф сильнейшей из дружественных разведок.

Уже нет ГДР, но борьба, в которой участвовал М. Вольф, продолжается — теперь уже против мстительной «юстиции победителей».

Публикуемая книга — это тоже часть его продолжающейся борьбы, а не сглаженные временем мемуары.

Резкая, драматичная, правдивая, полная достоинства книга Маркуса Вольфа займет одно из самых видных мест в мировой литературе о разведке.

Сын известного писателя Фридриха Вольфа, М. Вольф свободно владеет словом, его захватывающее, остроумное повествование будет интересно читателю любого возраста и профессии.

---

Важнейшей целью интенсивных политических контактов между Бонном и Восточным Берлином было, конечно, создание, в противоположность атмосфере иррациональности в отношениях двух великих держав, некоей общегерманской оси разума.

Хонеккер и его окружение пытались, насколько возможно, скрывать германо-германские переговоры на различных уровнях от недоверчивого любопытства советского посольства в Восточном Берлине. В той мере, в какой эти контакты не ускользали от сотрудников и источников моей службы, я узнавал подробности больше из Бонна, нежели от посвященных лиц в Берлине.

Запланированный визит канцлера Гельмута Шмидта в ГДР после однозначного вето Москвы стал для Хонеккера нереальным. Подобное же давление на Шмидта с целью отказа от встречи исходило и из Вашингтона. Канцлер это сделал, избавив тем самым председателя Государственного совета от мучительной необходимости отменить свое приглашение.

Наши источники, близкие Ведомству федерального канцлера, и после выхода из игры Гййома продолжавшие снабжать нас достаточной информацией, давали знать, что Гельмут Шмидт против своей воли и зачастую вопреки более разумным соображениям уступал давлению Вашингтона. С другой стороны, подтверждалось мнение Андропова о том, что в конечном счете лояльность по отношению к Вашингтону брала у канцлера верх над всеми остальными соображениями. Когда США потребовали от ФРГ бойкотировать Олимпийские игры в Москве летом 1980 года, в руководстве СДПГ разразился скандал. Во время кризисного заседания у канцлера в апреле 1980 года, согласно нашей информации, Шмидт пригрозил отставкой, чтобы получить согласие на бойкот. Требование США экономических санкций против Советского Союза было на этом заседании отвергнуто большинством собравшихся социал-демократов. Брандт, Венер, Бар и Апель решительно высказались против санкций. Только Ханс-Юрген Вишневски одобрил их.

Первым, кто нас проинформировал об этом заседании, был Герберт Венер. В тот же день он пригласил к себе адвоката Фогеля и продиктовал сообщение для Эриха Хонеккера: “Мы ведь тянем за один канат. Я ему (Хонеккеру) обещал предостеречь вас от возможной опасности войны. С сегодняшнего дня я знаю, что она приближается, даже, возможно, уже кипит”. Венер оценивал положение, как в “1914-м”. Он потерял доверие к канцлеру и настоятельно просил Фогеля: “Скажите другу моей юности, что Шмидт находится в дебрях заблуждений. Выпутается ли он из них и каким образом, всякое возможно”.

В кризисном 1980 году Хонеккер попытался выступать по отношению к Москве как равноправный партнер. Он вновь выразил озабоченность концентрацией вооружений, солдат и ядерных ракет на территории ГДР, но переоценил свое влияние. Мильке тоже еще надеялся остановить гонку атомных вооружений на границе между двумя германскими государствами и воспрепятствовать размещению советских ракет.

Мне всегда была ясна уязвимость Советского Союза перед лицом американской политики силы и гонки вооружений. Президентство Картера доставило много забот Кремлю. Человек, непредсказуемый для нас, он представил рекордный военный бюджет на сумму свыше 157 млрд. долларов, которые он инвестировал в ракеты MX и “Трайдент”, в крылатые ракеты и атомные подводные лодки. Один из ведущих советских ядерных стратегов доверительно сказал мне, что не хватит ресурсов всего нашего союзного лагеря, чтобы выдержать такое.

Затем, когда слабоватый Картер был заменен размахивающим саблей антикоммунистом Рейганом, советское руководство увидело реальную опасность упреждающего атомного удара НАТО. Размещение носителей атомного оружия на немецко-немецкой границе означало драматическое сокращение подлетного времени в случае ядерного нападения НАТО.

В качестве ответного шага на новую ситуацию Москва разработала план, включавший в себя все государства Варшавского договора. Он получил кодовое название РЯН (аббревиатура слов “ракетно-ядерное нападение”). Этот план должен был дать возможность незамедлительно сообщить на центральный пульт, а оттуда в Москву о любом признаке готовящегося атомного нападения НАТО. Был разработан каталог признаков, по которым можно было бы судить о подготовке нападения. Наши источники в натовских штабах, в ФРГ и США были соответствующим образом проинструктированы. Наивысший приоритет имело наблюдение за базами ракет “Першинг-2” и крылатых ракет, местонахождение которых мы уже установили и сообщили в Москву.

Для выполнения этой задачи штаб нашей разведки был расширен. Он получил специально оборудованное место дислокации, которое должно было быть оснащено спецсвязью со своим партнером в Москве. Министр приказал всем подразделениям госбезопасности незамедлительно сообщать Главному управлению разведки о признаках подготовки к нападению. Специальной рабочей группе министра было поручено форсировать строительство запасного командного бункера на случай войны. Для руководства разведки в Госенских горах, юго-восточнее Берлина, был вырыт противоатомный бункер. Я не очень верил в пользу подобных сооружений. Расположенные в них маскировочные объекты, впрочем, превосходно годились для каких-нибудь общественных мероприятий и для размещения гостей.

Проведение же мероприятий в рамках плана РЯН требовало много времени и сил. В середине 80-х годов нажим Москвы относительно сроков работ стал постепенно ослабевать. Анализ важных сообщений, которые мы получали от нашего источника в НАТО Райнера Руппа, давал нам основание полагать, что непосредственной угрозы ядерно-ракетного нападения нет.

Москва должна была быть довольна той военной и военно-политической информацией, которую мы ей доставляли. В то же время данные, которые мы получали от наших советских коллег, были значительно скромнее. Несмотря, однако, на эту диспропорцию, мы никогда не считали себя только помощниками-исполнителями Москвы. В военной и стратегической областях мы с полным сознанием признавали ведущую роль Советского Союза. Тем не менее разочаровывало то, как советские союзники, подобно оккупантам, размещали в ГДР атомные ракеты. Нам было известно, где должны стоять ракеты НАТО. В то же время где и когда в наших лесах будут спрятаны советские ракеты, наши друзья не сообщили ни самому Хонеккеру, ни Мильке. И вполне понятно, почему за несколько недель до ввода советских ракет Мильке сказал мне: “Даже не возникает и вопроса, что мы тратим миллиарды и вырубаем наши леса для стартовых площадок. Ты увидишь, они еще будут договариваться”. Ни он, ни кто-либо другой из государственного руководства не могли воспрепятствовать вырубке просек и полян в лесах и тому, что ракеты под прикрытием темноты ввозили замаскированными под лесовозы.

В сущности, мы, немцы, в качестве статистов принимали участие в военных играх супердержав. Я так никогда и не узнал, были ли планы относительно упреждения предполагаемого нападения противника с нашей стороны. Во всяком случае, кремлевское руководство нас в такие планы не посвятило бы. Ядерные стратеги обеих сторон, конечно, знали, что от Германии, даже при ограниченной атомной войне, осталось бы лишь поле, усеянное радиоактивными развалинами.

В то лето 1980 года, когда призрак 1914 года бродил по Европе, а моя служба мобилизовывала все свои возможности на Западе, чтобы своевременно узнать о предполагаемой опасности, за нашей спиной в Польше возникала новая угроза. Усиление забастовочного движения, которое в июле и августе привело к образованию профобъединения “Солидарность”, имело очевидные экономические причины: произвольные повышения цен на продукты переполнили чашу терпения рабочих.

21 августа 1980 г., в 12-ю годовщину вступления государств Варшавского договора в Чехословакию, Мильке вызвал меня на совещание по вопросу о положении в Польше. По сравнению с 1968 годом существовало принципиальное различие: тогда интервенция была реакцией на политику руководства в Праге во главе с Александром Дубчеком, в Польше же движение исходило снизу. Руководство в Варшаве стремилось успокоить своих союзников. В полученной министром информации из Варшавы было заявлено, что правящая Польская объединенная рабочая партия мобилизовала своих членов и контролирует положение. Мильке сомневался, что политическое руководство сможет сдержать “контрреволюцию”. После совещания с Хонеккером в конце августа он предложил мне, чтобы я, используя свои хорошие связи, сам на месте оценил обстановку.

Я согласовал сроки с моим старым знакомым Франчишеком Шляхчичем, который при Тереке стал вторым человеком в ПОРП, с Мирославом Милевским, заместителем министра внутренних дел, и с моим коллегой Яном Словиковским, руководителем польской разведки. В самолете я еще раз просмотрел короткое резюме информаций о Польше западногерманской разведки и МИДа. По сообщениям одного из наших лучших агентов в Бонне, руководство СДПГ хотело знать, действительно ли от западногерманской разведки и окружения Франца-Йозефа Штрауса исходит инициатива срыва переговоров забастовочного комитета с польским правительством и для этой цели якобы выделено 400 тыс. марок.