Маркус Вольф - Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

• Название: Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки
• Автор: Маркус Вольф
• Издательство: Междунар. отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-7133-0958-4

Общепризнанно, что разведка ГДР, завоевавшая славу одной из лучших и наиболее эффективных в мире, во многом обязана своими достижениями ее бессменному руководителю — Маркусу Вольфу.

Эту книгу с напряжением ждали давно и во многих странах и особенно в нашей стране — самой близкой для автора, не говоря, конечно, о его родной Германии, стране, где он вырос и работал, с которой теснее, чем с кем-либо, был связан как шеф сильнейшей из дружественных разведок.

Уже нет ГДР, но борьба, в которой участвовал М. Вольф, продолжается — теперь уже против мстительной «юстиции победителей».

Публикуемая книга — это тоже часть его продолжающейся борьбы, а не сглаженные временем мемуары.

Резкая, драматичная, правдивая, полная достоинства книга Маркуса Вольфа займет одно из самых видных мест в мировой литературе о разведке.

Сын известного писателя Фридриха Вольфа, М. Вольф свободно владеет словом, его захватывающее, остроумное повествование будет интересно читателю любого возраста и профессии.

---

При пересечении границы в направлении Карловых Вар один из моих сыновей из соображений безопасности ехал с Андреа в “вольво”, а я на некотором расстоянии в “ладе”, которую вел мой тесть Гельмут Штиншь. Пограничник бегло посмотрел наши документы и пропустил нас. Когда он потерял нас из виду, мы остановились на ближайшем повороте и радовались, как дети, и хотя тесть и теща тревожились за нас, они могли теперь, успокоившись, вернуться.

Уже вскоре в газетах появились мои фотографии, но никому из всех, кто имел со мной дело, не приходило в голову, что я и есть исчезнувший генерал-полковник Вольф. Путь в Израиль был для нас закрыт, как мы узнали, когда осведомились в Вене, пришли ли билеты, заказанные израильской газетой. Впервые я попал в Израиль по приглашению газеты “Маарив” только в 1996 году.

Из Австрии я написал Горбачеву (см. приложение), но не получил ответа, и тогда я достал секретный номер и произнес кодовое слово. Спустя два дня русский курьер ожидал Андреа и меня на венгерской границе и проводил нас через Венгрию и Украину в Москву.

Мы приехали туда измученные, но и с облегчением от того, что недели нашего бегства кончились. Вскоре я был принят в Ясеневе Леонидом Шебаршиным. Конечно, мы выпили по рюмке за мою свободу, однако встреча была напряженной. Моему хозяину было крайне неприятно, что его служба не могла добиться у президента действенной поддержки для друга. Странным мне показалось то, что Владимир Крючков, тогдашний председатель КГБ, передал мне через Валентина Фалина привет и рекомендацию ни в коем случае не возвращаться в Германию. Я очень быстро понял, что в Кремле были различные мнения относительно моего пребывания в Москве. С одной стороны, мое прошлое обязывало предоставить мне убежище, с другой — мое присутствие ни в коем случае не должно было мешать отношениям с объединенной Германией или как-то осложнить их. Таким образом, получалось, что друзья из КГБ, которые прежде читали по глазам и исполняли любое мое желание, теперь в ответ на вполне определенные пожелания не говорили “нет”, а просто молчали.

До августа 1991 года мы с женой жили просто, но достаточно комфортабельно. Мы общались с семьей моей сестры, со старыми и новыми друзьями. Я писал эту книгу и собирал рецепты и материалы для книги о русской кухне. Два раза нас навестили мой сын Саша и дочь Андреа от первого брака Клаудиа. Летом мы были приглашены в дом отдыха в Ялте, на побережье Черного моря. Во время экскурсии в Севастополь мы проезжали мимо роскошной резиденции, в которой размещался Горбачев и где несколько позже он принимал незваную делегацию своих товарищей по политбюро, которые ему сообщили, что в Москве произошел путч, инсценированный ставленником Горбачева Крючковым.

Крючков никогда не был для меня желательным кандидатом на пост председателя КГБ. Он представлялся мне слишком ограниченным, типичным аппаратчиком, в интеллектуальном отношении не сравнимым с Андроповым. Но я никогда и в мыслях не допускал, что человек его калибра мог ввязаться в такую бездарную акцию.

Эта попытка путча укрепила меня и Андреа в решении не откладывать больше возвращение в Германию. Меня несколько раз посещали адвокаты, чтобы обсудить варианты возвращения. В конце августа я обратился к Шебаршину, который возглавил КГБ после арестованного Крючкова. Он выглядел крайне усталым и очень напряженным, но участливо выслушал то, что я ему сообщил, и сказал с жестом, выражавшим беспомощность: “Миша, ты сам видишь, что тут происходит, ты всегда был для нас верным другом, но в настоящий момент мы ничего не можем для тебя сделать. Кто мог бы подумать, что все так получится! Езжай с Богом”.

Между тем против моего преемника по службе, ведущих сотрудников разведки берлинским судом высшей инстанции было выдвинуто обвинение. В этой ситуации я ни в коем случае не хотел избежать своей доли ответственности, Я мог бы подождать до октября и с гарантией свободного проезда выступить в качестве свидетеля на процессе против руководителя внешней контрразведки моей службы, чтобы потом уже решить, останусь я в стране или нет. Однако, чтобы подчеркнуть добровольность моего возвращения, я сознательно не стал дожидаться этого срока.

Сначала мы опять поехали в Австрию, так как я хотел перед пересечением границы Федеративной республики проконсультироваться со своими адвокатами. Спустя несколько дней после нашего приезда из Москвы стало известно, что я сделал остановку в Вене, и пресса устроила прямо-таки адский спектакль. Чтобы остановить весь этот шум и гам, я обратился к венским властям и сообщил, что в обозримое время намерен покинуть страну.

24 сентября 1991 г. я пересек границу в Байериш Гмайн, где федеральный прокурор, напротив которого мне предстояло много месяцев сидеть в зале суда, уже ждал меня. По его лицу было видно, как он торжествует, наконец добравшись до меня. В небольшом отеле в присутствии моего адвоката он предъявил ордер на арест и задержал меня. На двух бронированных “мерседесах” нас везли в Карлсруэ, мимо моего родного города Штутгарта, который я не видел с 1933 года.

Следственный судья в Карлсруэ аннулировал приказ об аресте с некоторыми условиями, однако федеральный прокурор немедленно подал протест сенату Федерального суда, который отменил предписание следственного судьи и, в свою очередь, предписал мой немедленный арест. Так незадолго до полуночи этого насыщенного событиями дня я оказался в качестве подследственного в тюрьме Карлсруэ в одиночной камере с двойной решеткой.

Через одиннадцать дней тюрьмы меня отпустили, но за такой огромный залог, который я смог внести с большим трудом и лишь благодаря солидарной помощи друзей. Освобождение сопровождалось еще некоторыми каверзными условиями.

В тюрьме Карлсруэ я прочитал в газетах слова министра юстиции Кинкеля, сказанные к первой годовщине объединения: в немецком объединении, сказал он, нет ни победителей, ни побежденных. Берлинская судебная палата настолько убедительно обосновала свои сомнения о соответствии обвинений против моих сотрудников международному праву, что она обратилась в Федеральный конституционный суд, потребовав принять принципиальное решение относительно законности подобных процедур. Другие же суды выносили приговоры. Таким образом, господствовала правовая неразбериха.

Как и при решении многих спорных проблем, возникших после объединения, в моем процессе речь шла в конечном счете о принципиальном вопросе: было ли воссоединение объединением двух суверенных государств или поглощением одного государства другим, при котором побежденный подчиняется победителю?

Уже до моего процесса, а тем более во время судебных заседаний усиливались критические голоса общественности. Даже бывшие противники из западногерманской разведывательной службы выражали свое недоумение. Хериберт Хелленбройх, бывший президент БНД, заявил: “Процесс против Вольфа я считаю противоречащим конституции. Вольф занимался разведкой по поручению тогдашнего государства… Обвинять его теперь… в измене родине лишь потому, что его можно схватить, — такое трудно доступно пониманию. Эта как бы имеющая обратную силу возможность подвергнуть аресту равносильна принятию уголовного закона, имеющего обратную силу. В обвинении каждого, кто шпионил в пользу ГДР, в измене Федеративной республике есть своя логика, но логика очень странная”. Нечто подобное можно было услышать и от бывшего шефа военной контрразведки адмирала Эльмара Шмелинга, который к тому же вообще ставил под вопрос существование разведывательной службы после окончания холодной войны.

По прошествии семи месяцев мой процесс в Верховном земельном суде в Дюссельдорфе поздней осенью 1993 года близился к концу. Были выслушаны более тридцати свидетелей и экспертов, зачитано множество документов. Позади судейских кресел грудились штабеля папок. К тому, что было уже известно, не добавилось ничего нового. Лишь в начале процесса был приобщен единственный неизвестный эпизод — Топаз. Во время процесса был раскрыт и арестован Райнер Рупп, наш главный источник в штаб-квартире НАТО в Брюсселе. По этому и другим арестам наших источников в Федеративной республике я понял, что содержащиеся на дискетах картотеки с наиболее секретными данными нашей разведки попали через ЦРУ в руки западных служб, которым удалось расшифровать эту информацию. Потом я узнал, что один прежний сотрудник нашей разведки выдал кодовые имена наших брюссельских источников 1990 года западногерманской разведке, которая с помощью заложенной в дискетах информации смогла идентифицировать Топаза.

На моем процессе было доказано то, что вообще никогда не подвергалось сомнению, — то, что я был руководителем эффективной разведывательной службы и в этом качестве встречался с людьми, которых можно называть агентами. При этом я заявил, что в соответствии с законами и конституцией ГДР я беру на себя полную ответственность за деятельность подчиненных мне сотрудников.