Эмилиян Станев - Дикая птица

• Название: Дикая птица
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1978

Написано, вероятно, в охотничьем хозяйстве «Буковец» в 1944–1945 гг. Вспоминая об этом времени, Станев говорил: «В 1944 г. я по собственному желанию отправился в горы, чтобы восстановить большое охотничье хозяйство, где еще сохранился олень… Направленный туда Союзом охотников и рыболовов, я провел там чудесный год».

В повесть вошли элементы рассказа «Весенние страсти» (см. т. I настоящего издания). Впервые — в книге «Дикая птица. Фокер» (София, 1946), которая была удостоена премии министерства народного просвещения. Претерпев несколько редакций, повесть в окончательном виде была опубликована в книге Э. Станева «Повесть о лесе» («Повеет за едиа гора». София, 1968). На русском языке публикуется впервые.

---

Она лишь один-два раза встрепенулась, будто мир, который таился в ней, властно звал ее на волю… Она падала на цементный пол, а охотник поднимал ее и клал на лавку. Пока она наконец не забралась под нее.

Всю ночь до нее доносились шум воды, ударяющейся о стенки засады, кряканье подсадных уток и тихие голоса двух охотников. Когда раздавался выстрел или же приподнималась тяжелая крышка, она вздрагивала и жадно прислушивалась к звукам, идущим снаружи…

2

Начинало светать. Через крышу шалаша просачивался утренний свет. Охотники погасили фонари и убрали все дощечки, которыми были прикрыты бойницы.

Она не видела охотников, только слышала их голоса. Мир человека, который так ее угнетал, продолжал довлеть над всем ее существом. Болело раненое крыло. На груди запеклась кровь. Но она постепенно забыла и о боли, и о страхе перед людьми. Ее тонкий слух стал различать все звуки, которые доносились снаружи. Она отличала грубое кряканье подсадных от тихого крика диких уток, которые время от времени пролетали стаями над болотом. Она расслышала гоготание диких гусей, которые пронеслись высоко в небе на юг, звонкий свист нескольких красноножек, веселый хохот разбуженных бекасов, пронзительный писк чибисов. Все эти голоса, долетавшие из родного мира, рождали в ней тревогу и жажду свободы. Но терпение, которому она научилась, заставляло ее лежать молча и неподвижно.

Хотя она ничего не видела, но знала, что сейчас дует северный ветер и что над равниной собирается дождь.

Постепенно утка научилась распознавать голоса охотников. Они были для нее совсем непонятны. Она слышала в них звуки, которые ее пугали и вместе с тем волновали. Она привыкла лишь к голосам диких птиц и животных, которые выражали простые, примитивные вещи. Она знала, что означает стрекотание сорок (когда они чуяли опасность или когда им попадалась добыча), карканье ворон, свист чибисов и крик обыкновенных бекасов. Заслышав усилившийся шум реки, она тут же догадывалась, что уровень воды поднялся, а оперение помогало ей определять атмосферное давление лучше, чем самый точный барометр. Однако ее существо не в состоянии было постичь сложные звуки человеческого голоса. Голос этот ошеломлял как грохот водопада, мог заставить не только затаиться от страха, но и внимательно прислушиваться. Когда-то, на огромной русской реке, она каждый день наблюдала из тростника за рыбаками, проплывающими мимо нее на лодках, слышала говор людей в поле, их пение. Тихими летними вечерами, когда река, казалось, застывала, а ее черные, сверкающие воды стояли, как заколдованные, она вздрагивала, внезапно начинала бить по воде крыльями, быстро нырять и крякать, словно хотела напомнить миру о себе, о своем существовании. И пока ее не ранили и не поймали, она не боялась людей, которые мирно проходили берегом. К тому же она только сейчас ощутила так близко их присутствие. Она слышала дыхание охотников, улавливала их малейшие движения, которым сами они не придавали значения. Она уже различала их голоса: один был более хриплый и низкий. Она страшилась именно его, возможно потому, что он принадлежал охотнику, который ее поймал; но больше всего ее пугало то, что они перешептывались. Щелканье прикладов пугало ее меньше, чем этот полный напряжения шепот, за которым обычно следовали выстрелы.

Грянул выстрел, охотники зашевелились, крыша приподнялась, и она услышала, как кто-то шлепает по воде. Через несколько минут на грязные доски упало окровавленное тело селезня, мокрое и еще теплое. Она узнала своего сына, но не шелохнулась и, словно удивляясь, продолжала неподвижно и задумчиво сидеть на прежнем месте. Тонкая перепонка на ее веках, опускаясь, прикрывала глаза — она смотрела в одну точку. Потом затаилась и больше не двигалась.

Наконец охотники собрались уходить. Они отвязали подсадных уток, сложили их в один мешок вместе с убитыми птицами, убрали вещи и ружья. Она увидела, как их огромные сапоги удаляются по ступенькам железной лесенки, и услышала, как захлопнулась крышка. Они забыли про нее.

В засаде воцарился полумрак. Голоса охотников смолкли за каналом, но запах табачного дыма и пороха, которым был пропитан нагретый воздух, по-прежнему напоминал ей о их присутствии.

Тогда она устремилась по мокрым доскам вдоль изогнутой стенки, жадно вглядываясь в свет, который просачивался сквозь щели наверху. Но через несколько минут испуганно вернулась на прежнее место. Кто-то шел сюда.

Это возвращался один из охотников, чтобы забрать ее. Он открыл крышку, спустился по лесенке и с помощью прута подтянул ее к себе.

Схватив утку, он перевернул ее на спину и задумчиво посмотрел на нее. Лишившись опоры, она стала перебирать красными лапами.

Потом охотник стал подниматься по ступенькам, не выпуская ее из рук. Чтобы повесить замок на крышку, он зажал утку между колен. Раненое крыло заныло, и она крякнула.

При виде озаренной утренним солнцем равнины ее вновь потянуло на волю, и она попыталась освободиться, хотя чувствовала себя как в тисках. Но охотник уже запер крышку. Он взял утку и опустил ее на воду. Она всматривалась в нее, низко опустив голову, словно пила глазами. Увидела тростник, желтеющий на противоположном краю болота, услыхала шум реки и приметила полоску ила, где накануне вечером приземлилась вместе с детьми. И с новой силой в ней вспыхнула жажда свободы. Однако внешне она оставалась спокойной; приняла смиренный вид, хотя все ее внимание было сосредоточено на руке, которая ее держала. Она чувствовала на себе цепкие пальцы и безошибочно угадывала, когда они слегка ослабевают и когда сжимают ее еще крепче.

Охотник добрался до канала и недовольно посмотрел на стволы двух верб, перекинутых над водой с одного берега на другой. Перебросив через плечо ружье, он взобрался и уселся верхом на оба ствола, которые прогнулись под его тяжестью. Потом медленно и осторожно начал по ним продвигаться. Мутная и бурная вода заливала снизу его сапоги.

Птица всматривалась в воду и выжидала. Когда охотник был на середине канала, она вдруг почувствовала, что его рука дрожит и что пальцы держат ее некрепко. Тогда она напряглась, расправила крылья и, выскользнув из руки, упала в канал. Ее понесло вниз по течению. Она помогала себе изо всех сил здоровым крылом и быстро плыла к излучине, где виднелся подмытый водой берег.

Вскоре она услыхала, как следом за ней бежит охотник. Его сапоги чавкали по влажной земле. Она поняла, что он ее догоняет, и, добравшись до того места, где река подтачивала берег, скрылась под водой, высунув наружу лишь кончик носа, чтобы удобнее было дышать.

Охотник искал ее по течению. С берега доносились звук его шагов, крики товарища и его сердитый голос. Наконец голоса охотников смолкли в районе деревни. Тогда утка поплыла вверх по течению, потому что в памяти ее запечатлелось, что люди спустились по реке.

Она долго плыла, придерживаясь самого берега. Ее раненое крыло висело и цеплялось за воду, и приходилось плыть на одном боку.

Через час она добралась до болота и скрылась в тростнике.

3

С этого дня утка пряталась в тростнике. Она облюбовала себе бугорок, образованный из сгнивших стеблей растений, на месте старой засады, построенной здесь много лет назад, когда болото не было еще таким глубоким.

Тростник защищал утку от ветра и делал ее недоступной для глаз хищных птиц. Днем она хоронилась, а ночью отправлялась на болото, в поисках корма.

В первые дни зимы она была не одна. Каждый день и каждую ночь на болото садились стаями сотни водоплавающих птиц. Черные лысухи, чирки, шилохвостки и такие же, как она, утки кишмя кишели в тростнике. Самцы, красуясь в новых зимних нарядах, с бархатно-зелеными головками и дерзко поднятыми, в кудряшках, хвостами, прилетали с севера и востока изогнутыми, как луки, клиньями, гонимые холодным ветром. Прежде чем спуститься, они резвились над болотом, живописно красивые на фоне морозного вечернего неба. Утки дружным хором приветствовали их из тростника.

Ночью над болотом было видно, как вылетают искры из труб засад, в которых прятались охотники. Утром и вечером в дымке тумана над водой проносились с жалобным писком кулики, а над равниной кружили огромные стаи чибисов. Со всех сторон раздавались крики подсадных уток, один за другим гремели выстрелы. В тростник слетались самые разные раненые птицы. Одни сразу же падали здесь замертво, другие умирали потом, уставившись взглядом в одну точку.

Днем над болотом вились серо-коричневые луговые луни, оглашая криками окрестность, а болотные луни в зимних, белесого цвета, одеяниях медленно парили над тростником, выслеживая добычу. Порой сюда слеталось по пять — шесть ястребов. Они стремительно носились вверх-вниз, возбужденно кричали, завидев такое количество птиц и из всех сил старались выманить из тростника очередную утку. Болото было усеяно перьями и костями растерзанных птиц. Любая раненая птица, у которой не хватало сил сюда долететь, становилась жертвой хищников.