Эмилиян Станев - Дикая птица

• Название: Дикая птица
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1978

Написано, вероятно, в охотничьем хозяйстве «Буковец» в 1944–1945 гг. Вспоминая об этом времени, Станев говорил: «В 1944 г. я по собственному желанию отправился в горы, чтобы восстановить большое охотничье хозяйство, где еще сохранился олень… Направленный туда Союзом охотников и рыболовов, я провел там чудесный год».

В повесть вошли элементы рассказа «Весенние страсти» (см. т. I настоящего издания). Впервые — в книге «Дикая птица. Фокер» (София, 1946), которая была удостоена премии министерства народного просвещения. Претерпев несколько редакций, повесть в окончательном виде была опубликована в книге Э. Станева «Повесть о лесе» («Повеет за едиа гора». София, 1968). На русском языке публикуется впервые.

---

6

Как-то после обеда, когда апрельское солнце припекало особенно сильно и в тишине раздавалось жужжание насекомых, утка с селезнем, невидимые в траве, спали подле лужицы.

Вдалеке от них паслись стада, по лугам разгуливали аисты, а в теплых лужах квакали лягушки.

Днем утка отложила последнее яйцо и в последний раз вернулась к своему другу.

Жужжание насекомых их убаюкивало, а сильно разряженный воздух сладко дурманил, делая их ленивыми. С реки доносились песня пастушонка и глухие удары вальков, которыми крестьянки колотили белье. Молодой жеребенок с ржанием носился по лугу — он словно удивлялся тишине в этот прекрасный весенний день. Бекас вонзал длинный клюв в вязкую землю подле лужи и разглядывал в воде собственное брюшко. Над равниной торжественно проплывала тень облака. Тогда жужжание насекомых стихало, но вскоре возобновлялось с нарастающей силой. И опять пригревало солнце, ржал жеребенок и стучали вальки.

Сзади послышался шум. Пробежал какой-то зверь.

Уткой овладело беспокойство. Селезень проснулся, прислушался и снова задремал.

Утка по шелесту травы тут же распознала человека в тяжелых сапогах. Он приближался к лужице. Бекас затаился в кустике зелени. Селезень встрепенулся и задрал голову. Взлетать было поздно. Над высокой травой показалось обгоревшее на весеннем солнце лицо мужчины, после мелькнула его зеленая одежда.

Утка забралась в густую траву и, вытянув шею, распласталась по земле. Селезень застыл на месте.

Шаги приближались. Охотник остановился и что-то сказал. За ним показалась собака с отвислыми ушами и курчавой, лохматой шерстью. Она направилась к луже. Черный нос блестел на солнце. Неожиданно собака замерла, тело ее напружинилось, а неподвижный взгляд словно приковало к луже.

Тогда охотник сказал что-то резко и властно.

Собака присела и сделала неуверенное движение.

В следующее мгновение с криком взлетел бекас.

Сильным ударом его опрокинуло в воздухе. Белое брюшко блеснуло на солнце, и он рухнул в траву.

Вслед за ним с испуганным кряканьем тяжело поднялся селезень.

Снова раздался выстрел. Со спины селезня сорвало горсть перьев. Что-то схватило его, поволокло, тело перевернулось в воздухе и гулко ударилось о землю, по ту сторону лужи…

Перепуганная до смерти, утка вывернулась из-под самых ног охотника.

Она взмыла над равниной и, увидев своего друга в пасти собаки, полетела к небольшому болоту. Бесшумно опустилась на полуостровок, прислушалась и осторожно приблизилась к гнезду».

Огромное и белое, как снег, облако заслонило солнце. Над равниной простиралась его тень…

7

Тучи комаров кружились у нее над головой, когда она сидела на яйцах. Сюда наведывалась цапля и часами глядела на нее злобным желтым глазом. Поблизости вертелся и черный, как уголь, ворон, намереваясь выпить ее яйца. Но утка лежала на них целыми днями, вжавшись всем телом в гнездо. Лишь к вечеру, когда цапля и ворон удалялись, она вставала и отправлялась за кормом.

На лугах, обуреваемые страстью, кричали кеклики. С огромного болота доносились многочисленные птичьи голоса. До утра надрывалась рыжая цапля, окрестность оглашалась свистом куликов.

Утка день и ночь сидела на яйцах. Долготерпеливая, как сама природа, она не шевелилась, боясь привлечь внимание ястребов. Но когда наступал вечер и равнина затихала, она оставляла на несколько минут гнездо, а чтобы яйца не остывали, прикрывала их пухом со своей груди.

Потом она снова возвращалась. На протяжении трех недель, каждое утро, здесь она встречала рассвет. Каждый вечер и каждую ночь над смолкшей равниной светила луна — то огромная, круглая, словно осклабившаяся, то щербатая, далекая, окруженная смутным сиянием.

Иногда шел дождь, и луга становились изумрудными, дурманяще пахло травами и теплой землей. Меж белых, уже летних облаков к земле широкими потоками устремлялись солнечные лучи, и колокольчики на шеях животных звенели все явственней и настойчивей. Шумела зелень, и тогда, казалось, было слышно, как растут травы. Наконец наступили теплые солнечные дни, и вода на болоте начала испаряться. По вечерам нестерпимо громко, пронзительно кричали лягушки, а стада приходили сюда в поисках прохлады.

Однажды утка приподнялась. Яйца стали трескаться.

Стоял полдень. Утка издала тихий, полный нежности звук. Она чувствовала, как под ней копошатся живые утята и слышала, как хрустит яичная скорлупа. Она пришла в волнение. Радостно забилось сердце. Все ее пылающее, как в лихорадке, существо охватило безудержное желание повести своих детей к реке.

И тогда на лугу показалась деревенская повозка.

Волы шагали не торопясь, покачиваясь из стороны в сторону. На фоне яркой, сочной зелени они казались почти белоснежными. В телеге сидели мужчина и женщина.

Они подъехали к самому болоту и остановились. Потом распрягли волов, те стали пастись, а мужчина принялся косить траву, которая была здесь высокой и свежей.

Утка слышала, как коса рассекает траву. Женщина примостилась на оглобле. До птицы донесся плач ребенка.

Мужчина приближался. Он обошел топь и вскоре очутился на островке. Над травой показалось его раскрасневшееся лицо* потом — расстегнутая рубашка и морщинистая на шее кожа. Его фигура медленно выплывала и надвигалась вместе с нарастающим звоном косы. Еще один взмах, и коса блеснула подле самого тела неподвижно лежащей птицы…

Мужчина задержал взгляд на утке и что-то пробормотал. Потом удалился.

Утка заметила, что он снова возвращается. Не успела она опомниться, как у нее над головой взметнулась пестрая одежда и накрыла ее. Она крякнула и забилась в руках мужчины. Потом до нее донесся голос женщины, которая о чем-то спрашивала.

Она почувствовала, как ее разворачивают и осторожно передают в другие руки. Эти руки прижали ее к чему-то теплому и мягкому. Ласковая улыбка на лице женщины и ее спокойный голос словно говорили о том, что ей нечего опасаться, и утка перестала вырываться.

Женщина положила ее на недавно вылупившихся птенцов и накрыла той же пестрой одеждой. И снова утка услышала, как звенит поблизости коса и как к ней равномерными шагами приближается мужчина.

Несколько раз к ней подходила женщина и осторожно ее гладила рукой через одежду.

Наконец звон косы смолк. Мужчина и женщина, собрав траву, готовились уезжать. Волы тяжело ступали по влажной земле. Снова заплакал ребенок. И опять кто-то подошел к ней и взял на руки. Она тут же догадалась — это был мужчина. Поняв, что ее разлучают с утятами, она закрякала и сделала попытку освободиться. Потом ее понесли к телеге и снова передали в руки женщины.

Супруги о чем-то заспорили. Вдруг ее грубо развернули и подбросили в воздух.

Очутившись на воле, утка описала небольшой круг и быстро вернулась к себе в гнездо. Не думая больше о людях, она устроилась подле птенцов и накрыла их крыльями.

Смеркалось. Луга стали темными. Только по-прежнему белели волы. И вдруг утка услыхала шаги женщины. Та подошла совсем близко, остановилась и заговорила ласковым голосом. Она держала на руках ребенка и показывала ему на лежащую дикую птицу. Утка вздрогнула, но не сдвинулась с места, словно понимала, что ее не тронут.

Когда люди удалились и скрип нагруженной травой телеги смолк в теплых майских сумерках, на западе остался лишь небольшой багровый диск — обещание завтрашнего рассвета.

Утка встала и повела за собой утят. Величиной с грецкий орех, они семенили, то и дело теряясь в траве. Мать вела их к реке, потому что скошенная трава уже не могла служить им убежищем.

Когда совсем стемнело, она взяла в клюв одного из утят: покачиваясь и прислушиваясь к каждому шороху, она перенесла его к реке и опустила на воду. Невидимая среди лугов, под покровом короткой майской ночи, она перенесла к реке одного за другим всех своих птенцов.

На рассвете, когда последний утенок был вне опасности, она поплыла по реке, в окружении выводка.

На небе продолжала светить денница — крупная и мерцающая, как капля горящего фосфора. В реке отражались редкие звезды и крохотные перистые облачка с розовеющими от зари краями. Вдали обозначились голубоватые контуры гор. Их покрытые снегом вершины сверкали в лучах восходящего солнца. Было тихо и прохладно. Река лениво несла свои воды меж склонившихся низко ив.

Окруженная детьми, утка плыла по течению, в направлении небольшой заводи, которая переходила в болото, поросшее тростником и камышами. Время от времени она окликала утят, будто просила их потерпеть еще немного…

Припекало солнце. Хотя на болоте стояла тишина, утка знала, что в траве копошатся сотни уток, которые, подобно ей, высиживают и оберегают своих птенцов, и не чувствовала себя одинокой среди трав и воды, где ее и детей подстерегали новые опасности.