Валерио Манфреди - Александр Македонский. Сын сновидения

• Название: Александр Македонский. Сын сновидения
• Автор: Валерио Манфреди
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2005
• ISBN: 5-9660-0249-5

— Что означает мое сновидение? — спросила Олимпиада у жрецов святилища…

— Твой сон означает, что рожденный тобой будет из рода Зевса и смертного человека. Сын, которого ты произведешь на свет, будет сиять чудесной силой, но как яркое пламя выжигает нутро лампады, так его душа может выжечь грудь, в которой заключена».

Предсказание сбылось. Сын царицы Олимпиады стал Александром Македонским.

---

Не успел он договорить, как ветерок, шелестевший листвой дуба, внезапно усилился холодным порывом с юга и за короткое время набрал такую силу, что пригнул кроны деревьев и вынудил жрецов накрыть головы плащами.

Ветер принес с собой густую рыжеватую дымку, которая заволокла всю долину, и Олимпиада тоже закуталась в плащ с головой и осталась неподвижно стоять посреди вихря, как статуя безликого божества.

Вихрь пронесся так же внезапно, как налетел, и когда дымка рассеялась, статуи, стелы и алтари, украшавшие священное место, оказались покрыты тонким слоем красной пыли.

Тот жрец, что заговорил последним, кончиком пальца коснулся пыли и поднес его к губам.

— Эту пыль принесло дыхание ливийского ветра, поднятого Зевсом-Амоном, у которого есть оракул среди пальм Сивы. Это чудесное знамение, поскольку два самых древних оракула на земле, разделенные огромным расстоянием, в один и тот же момент позволили услышать голос бога.

Твой сын уловил исходящие издалека призывы и, возможно, внял их посланию. Когда-нибудь он услышит их снова — в великом святилище, окруженном песками пустыни.

Выслушав эти слова, царица вернулась в Пеллу, столицу Македонии, и средь пыльных летом и грязных зимой улиц с робостью и тревогой стала ожидать того дня, когда у нее родится сын.

***

Схватки начались весенним вечером, после захода солнца. Женщины зажгли светильники, и кормилица Артемизия послала за повитухой и врачом Никомахом, который оказывал помощь еще старому царю Аминте и присутствовал при рождении немалого числа царских отпрысков, как законных, так и побочных.

Никомах знал, что время подошло, и был наготове. Он повязал передник, нагрел воду и велел принести еще свечей, чтобы было светлее.

Но первой приблизиться к царице он предоставил повитухе, так как в тот момент, когда женщина производит на свет сына, она предпочитает, чтобы к ней прикасалась другая женщина: ведь только женщина способна понять муки и одиночество, в которых рождается новая жизнь.

А царь Филипп в это время вел осаду города Потидея и ни за что на свете не покинул бы своих боевых порядков.

Роды были долгими и трудными, потому что Олимпиада отличалась стройным и хрупким сложением.

Кормилица то и дело вытирала пот:

— Наберись сил, девочка, напрягись! Вид твоего сына сотрет память о всех тех страданиях, которые ты сейчас испытываешь.

Она смочила царице губы ключевой водой, которую служанки постоянно сменяли в серебряной чаше.

Но когда, наконец, боль достигла такой силы, что Олимпиада едва не лишилась чувств, вмешался Никомах: он направил руки повитухи и велел Артемизии надавить на живот царицы, потому что у той самой уже не оставалось сил.

Врач приложил ухо к паху Олимпиады и услышал замедляющиеся удары маленького сердечка.

— Дави изо всей силы, — велел он кормилице. — Ребенок должен родиться сейчас же.

Артемизия навалилась всем своим весом на царицу, и та с громким криком, наконец, разрешилась от бремени.

Перевязав пуповину льняной нитью, Никомах быстро перерезал ее бронзовыми ножницами и протер ранку неразбавленным вином. Артемизия первая посмотрела в личико ребенка и пришла в восторг.

— Разве это не чудо? — приговаривала она, проводя по личику комочком шерсти, смоченной оливковым маслом.

Повитуха омыла головку младенца, а, вытерев ее, не смогла сдержать удивленного возгласа:

— У него волосы, как у полугодовалого ребенка, и они золотятся. Он похож на маленького Эрота.

Артемизия между тем надела на него крохотную льняную рубашонку, поскольку Никомах не велел туго пеленать младенцев, как это принято в большинстве семей.

— Какого цвета, по-твоему, у него глаза? — спросил он у повитухи.

Женщина принесла светильник, и глазки младенца засветились всеми цветами радуги.

— Не знаю, трудно сказать. То кажутся голубыми, а то темными, почти черными. Возможно, сказывается столь различная натура родителей…

Никомах тем временем занялся царицей, у которой, как это часто случается при первых родах, продолжалось сильное кровотечение. Опасаясь этого, он предусмотрительно набрал снега со склонов горы Бермий.

Сделав холодные примочки, врач приложил их к животу Олимпиады. Царица содрогнулась, обессиленная и измученная, но он продолжал держать ледяной компресс, пока кровотечение полностью не прекратилось.

А потом, сняв передник и вымыв руки, поручил царицу заботам женщин. Он позволил сменить ей простыню, вытереть с нее пот губкой, смоченной розовой водой, надеть на нее свежую рубашку из ее сундука и дал ей попить.

Потом Никомах показал матери малыша:

— Вот сын Филиппа, царица. Ты родила прекрасного ребенка.

И, наконец, вышел в коридор, где дожидался один из царских конников, готовый тут же отправиться в путь.

— Отправляйся, скачи к царю и скажи, что у него родился сын. Скажи, что это красивый, здоровый и крепкий мальчик.

Конник накинул на плечи плащ, перекинул через плечо переметную суму и бросился к выходу. Прежде чем он исчез из виду, Никомах крикнул вдогонку:

— Скажи также, что царица чувствует себя хорошо.

Воин не остановился, и вскоре во дворе послышалось ржание, а потом бешеный топот копыт, вскоре затерявшийся в улицах спящего города.

ГЛАВА 2

Артемизия взяла ребенка и положила на постель рядом с царицей. Олимпиада чуть приподнялась на локтях, опершись спиной на подушки, и посмотрела на него.

Он был прекрасен, с пухлыми губками и розовым, нежным личиком. Его светло-каштановые волосики блестели золотом, а точно посередине лба виднелось то, что повитухи называют «телячий лизок»: выдающийся мысик волос, разделенный надвое.

Глаза ребенка показались матери голубыми, но в глубине левого глаза виднелась какая-то тень, отчего при смене света он становился темнее.

Олимпиада подняла ребенка, прижала к себе и начала баюкать, пока он не перестал плакать. Потом обнажила грудь и хотела покормить его, но Артемизия, подойдя, сказала:

— Девочка, для этого есть кормилица. Не порти грудь. Скоро вернется с войны царь, и тебе нужно быть красивой и желанной как никогда.

И протянула руки, чтобы взять младенца, но царица не отдала его, а приложила к груди и кормила своим молоком, пока он спокойно не заснул.

В это время гонец во весь опор скакал в темноте, чтобы как можно скорее добраться до царя. Среди ночи он прискакал к реке Аксий и погнал коня по мосту из составленных рядом лодок. В Ферме, еще затемно, он сменил коня и продолжил свой путь в глубь Халкидики.

Над морем прорезался рассвет, и обширный залив зажегся от восхода солнца, став как зеркало, поставленное перед огнем. Над Калаврскими горами поднялось светило, осветив суровые скалы, многие из которых отвесно обрывались в море, яростно кипящее внизу пеной прибоя.

***

Филипп кольцом окружил древний город Потидею, почти полвека находившийся под властью афинян. Царь начал эту войну не потому, что хотел досадить Афинам, а потому, что считал эти земли македонскими и собирался утвердить свою власть над всем регионом, от Фермского залива до пролива Босфор. В этот момент, укрывшись со своими воинами в штурмовой башне, Филипп, в доспехах, покрытый пылью, потом и кровью, готовился к решительной атаке.

— Мужчины! — кричал он. — Если вы чего-то стоите, пришел час показать это! Первого, у кого хватит духу броситься вместе со мной на вражескую стену, награжу лучшим конем из царских конюшен! Но клянусь Зевсом, если увижу хотя бы одного, кто в решительный момент заколеблется, буду сечь, пока не спущу всю шкуру. Сам! Вы хорошо меня слышите?

— Слышим, владыка!

— Тогда вперед! — приказал Филипп и кивнул подручным, чтобы поднимали на канатах раму.

На полуразрушенную ударами стенобитной машины стену перебросился мост, и царь, крича, разя мечом, бросился вперед — так быстро, что было трудно не отстать. Но его воины хорошо знали, что государь всегда держит свое слово, и повалили следом всей массой, толкаясь щитами и разбрасывая в стороны защитников города, изможденных недосыпанием и усталостью. За Филиппом и его личной гвардией хлынуло остальное войско, вступая в ожесточенные схватки с последними защитниками Потидеи, которые забаррикадировали улицы и входы в каждый дом.

К заходу солнца Потидея на коленях попросила мира.

***

Когда прибыл гонец, наступила ночь. Загнав еще двух коней, с возвышавшихся над городом холмов он увидел внизу вокруг стен толчею огней и услышал торжествующие крики македонян.

Гонец пришпорил коня и вскоре уже был в лагере, где попросил отвести его в шатер к царю.

— Чего тебе нужно? — спросил его начальник стражи, судя по акценту северянин. — Царь занят. Город пал, и царь ведет переговоры с послами.

— Родился царевич, — ответил гонец.

Начальник стражи даже подскочил.

— Следуй за мной.

Государь в боевых доспехах находился в шатре, окруженный своими военачальниками. Чуть позади него сидел начальник штаба Антипатр. Прочие были представителями павшей Потидеи, которые не столько говорили, сколько слушали Филиппа — македонский царь диктовал свои условия.