Валерио Манфреди - Александр Македонский. Сын сновидения

• Название: Александр Македонский. Сын сновидения
• Автор: Валерио Манфреди
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2005
• ISBN: 5-9660-0249-5

— Что означает мое сновидение? — спросила Олимпиада у жрецов святилища…

— Твой сон означает, что рожденный тобой будет из рода Зевса и смертного человека. Сын, которого ты произведешь на свет, будет сиять чудесной силой, но как яркое пламя выжигает нутро лампады, так его душа может выжечь грудь, в которой заключена».

Предсказание сбылось. Сын царицы Олимпиады стал Александром Македонским.

---

— Не совсем так, — ответил Леонид, взяв Александра за руку и направившись вместе с ним к выходу. — Видишь ли, люди, когда собираются сделать что-то важное, просят у бога совета и спрашивают: «Должен я это делать или нет? А если сделаю, что будет?» Что-то в этом роде. И есть жрица, которая называется пифией, и бог отвечает через нее — он пользуется ее голосом. Понимаешь? Но она всегда произносит загадочные слова, которые трудно растолковать. Для этого существуют жрецы — чтобы объяснять слова пифии простым людям.

Александр оглянулся на бога Аполлона, выпрямившегося на постаменте, сурового и неподвижного, со странной улыбкой на губах, и понял, зачем богам нужны люди — чтобы говорить.

— Видишь ли, — попытался объяснить Леонид, — боги — это не статуи, которым ты поклоняешься в храмах. Настоящие боги живут в вышине, в невидимом чертоге. Там бессмертные сидят на пиру, пьют нектар и вкушают амброзию. А молнии мечет Зевс собственной рукой. Он может поразить кого угодно и что угодно — где угодно на земле.

Александр, разинув рот, смотрел вдаль, на величественную вершину.

На следующий день один из стражников обнаружил мальчика далеко за городом, на дороге, ведущей в горы.

— Куда идешь, Александр? — спросил он, соскочив с коня.

— Туда, — ответил мальчик, указывая на Олимп. Стражник взял его на руки и отвез к Леониду, который позеленел от страха и уже представлял, какие страшные наказания наложит на него царица, случись что-нибудь с его воспитанником.

В тот год у Филиппа возникли большие проблемы со здоровьем из-за страшных лишений, что он выносил в походах, и из-за беспорядочной жизни, которую вел в остальное время.

Александр был доволен этим, потому что чаще видел отца и проводил с ним больше времени. Здоровьем государя занимался Никомах. Он привез из своей клиники в Стагире двух помощников, которые помогали лекарю собирать лекарственные травы и коренья в лесах и на окрестных горных лугах.

Царя посадили на строжайшую диету и почти совсем лишили вина, отчего он пребывал в лютом настроении, и только Никомах осмеливался приближаться к царю, пока тот находился в таком состоянии духа.

Одним из двоих помощников врача был двадцатилетний юноша, которого тоже звали Филиппом.

— Избавь меня от этого, — велел царь. — Не хочу, чтобы у меня перед глазами торчал еще один Филипп. Лучше уж я назначу его врачом моего сына — под твоим присмотром, естественно.

Никомах подчинился, уже привыкший к капризам своего царя.

— Чем занимается твой сын Аристотель? — как-то раз, поглощая отвар из одуванчиков и кривя при этом губы, поинтересовался у своего врача царь Филипп.

— Живет в Афинах и посещает уроки Платона, — ответил лекарь. — Более того, насколько могу судить, он считается лучшим из его учеников.

— Интересно. И в чем же заключаются их исследования?

— Мой сын — как я. Наблюдения за природными феноменами его привлекают больше, чем мир чистых рассуждений.

— А политика его интересует?

— Да, конечно. К тому же он больше проявляет склонность к различным видам политических организаций, чем к собственно политической науке. Он собирает сведения об общественных устройствах и сопоставляет их между собой.

— И что же он думает о монархии?

— Вряд ли он берется судить о достоинствах и недостатках политических систем. Для него монархия — просто одна из форм правления, подходящая для одного общества лучше, для другого хуже. Видишь ли, государь, я думаю, что моего сына больше интересует сам мир, нежели установление принципов, которым мир должен соответствовать.

Под бдительным взором своего врача, который словно говорил: «Все, все, до конца», Филипп проглотил остатки отвара, вытер рот рукавом хламиды и сказал:

— Держи меня в курсе новостей об этом парне, Никомах, потому что у меня есть для него дело.

— Хорошо. Мне тоже есть дело до него: ведь я его отец.

В этот период Александр заходил к Никомаху чаще, чем полагается, потому что лекарь был человеком приветливым и полным неожиданностей, в то время как Леонид имел характер строптивый и был ужасно строг.

Как-то раз мальчик, войдя в палату врача, увидел, как тот прослушивает спину отца, а потом, держа пациента за запястье, считает удары сердца.

— Что ты делаешь? — спросил Александр.

— Проверяю биение сердца твоего отца.

— А чем движет сердце?

— Жизненной энергией.

— А где находится жизненная энергия?

Никомах посмотрел в глаза мальчику и прочел там ненасытную жадность к знаниям, чудесное напряжение чувств. Под неотрывным зачарованным взглядом Филиппа он прикоснулся пальцем ко лбу Александра и сказал:

— Здесь.

ГЛАВА 4

Вскоре Филипп полностью выздоровел и снова возник на политической сцене, полный энергии, крепко огорчив всех тех, кто уже похоронил его.

Александру это не понравилось, поскольку он больше не мог так часто видеться с отцом, но зато он познакомился с другими ребятами, своими ровесниками или чуть постарше, сыновьями знатных македонян, которые часто появлялись при дворе или жили во дворце по воле царя. Это был один из способов сохранить единство царства — привязать наиболее влиятельные семьи к дому государя.

Некоторые из мальчиков — Пердикка, Лисимах, Селевк, Леоннат и Филот, сын полководца Пармениона, — вместе с царевичем посещали уроки Леонида. Другие, постарше, такие как Птолемей и Кратер, уже имели звание «пажей».

Селевк в то время был довольно маленьким и слабым, но вызывал симпатию Леонида своими успехами в учебе. Он имел особенную склонность к истории и математике и для своего возраста был на удивление рассудителен и уравновешен. Селевк мог производить сложные вычисления быстрее всех и развлекался тем, что соревновался в этом искусстве со своими товарищами, регулярно их посрамляя.

Темные глубокие глаза придавали его взгляду пронзительность и силу, а растрепанные волосы еще более подчеркивали твердость и независимость характера. Во время уроков этот мальчик часто старался выделиться своими замечаниями, но в стычках с учителем никогда не мог быть обвинен в подхалимстве и ничуть не пытался понравиться старшим.

Лисимах и Леоннат были самыми недисциплинированными. Они прибыли из внутренних областей страны, где возрастали в вольности лесов и лугов, пася табуны коней и проводя большую часть времени под открытым небом. Жизнь в четырех стенах казалась им заточением.

Лисимах, бывший чуть постарше, первым привык к новому образу жизни, но Леоннат, которому было всего семь лет, со своей колючей внешностью, с рыжими волосами и веснушками на носу и скулах, оставался сущим волчонком. Когда его наказывали, он пинался ногами и кусался, и Леонид сначала пытался приручить его, лишая еды или запирая в комнате, пока другие дети играли, а потом стал щедро употреблять ивовую розгу. Но в отместку Леоннат каждый раз при появлении учителя в конце коридора начинал во все горло распевать:

Эк кори кори короне!
Эк кори кори короне!
(«Вон идет, идет ворона!»)

И все остальные, включая Александра, присоединялись к нему, пока бедный Леонид, покраснев от бешенства, не принимался гоняться за детьми с ивовой розгой.

В спорах с товарищами Леоннат никогда не хотел уступать и дрался даже со старшими, в результате чего был весь покрыт синяками и ссадинами и совершенно перестал годиться для официальных приемов и придворных церемоний.

Полную противоположность ему представлял собой Пердикка, всегда отличавшийся прилежанием, как на уроках, так и на игровых и гимнастических площадках. Он был всего на год старше Александра и вместе с Филотом часто играл с ним.

— Я стану еще более великим полководцем, чем твой отец, — часто говорил царевичу Филот, который среди друзей был больше всех на него похож.

Птолемею уже почти исполнилось четырнадцать. Он был очень силен и рано созрел. У него начали выскакивать первые прыщи и пробиваться бородка, волосы вечно взъерошены, а на комичной физиономии господствовал внушительный нос. Товарищи говорили, что он растет, начиная с носа, на что Птолемей страшно обижался. Он задирал хитон и хвастался другими отростками своего тела, не менее великими, чем нос.

В общем, это был хороший мальчик, чрезвычайно приверженный к чтению и письму. Однажды он пригласил Александра к себе в комнату и показал ему свои книги. Их было не меньше двух десятков.

— Сколько их! — воскликнул царевич. Он тотчас захотел их потрогать.

— Стой! — заслонил свитки Птолемей. — Это вещи очень нежные. Папирус хрупкий, ты можешь повредить его. Разворачивать и сворачивать свитки нужно умеючи. Папирус следует держать в проветриваемом сухом помещении. Необходимо где-нибудь рядом припрятать капкан, потому что мыши грызут папирус и, если придут сюда, все погубят. За одну ночь они сгрызли две «Илиады» и закусили трагедией Софокла. Погоди, — добавил он, — я сам тебе дам, — и достал свиток, помеченный красным ярлыком. — Вот, видишь? Это комедия Аристофана. Называется «Лисистрата», моя любимая. В ней говорится, как однажды женщины Афин и Спарты устали от войны, которая держала их мужчин вдали от дома, а им очень хотелось… — Он запнулся, взглянув на мальчика, который слушал, разинув рот. — Ну, пожалуй, замнем, ты еще маленький для таких вещей. Расскажу в другой раз, ладно?