Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

• Название: СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ
• Автор: Б. Дедюхин
• Жанр: Историческая проза

В книгу вошли произведения, рассказывающие о жизни великого князя Василия II Темного.

---

За окном в обширности далей синели коймы лесов и залитые солнцем луга с медленным копошением мелких, как мушиные рои, стад. Сверкали под косыми лучами позолоченные маковки церквей, скрытых в зелени, и ровно, чисто рассекали эту зелень и синеву узкие ленты дорог, Прекрасен был Божий мир с высоты светлицы, прекрасен едва долетавший звон сельских колоколов, прекрасно невинное спящее дитятко, в неведении своей судьбы, уже уготованной ей с заботой и верой любящим отцом. Иван Дмитриевич сглотнул умиление, щекотнувшее в горле. Так и быть тому. Все исполнится, счастьем обернется, спокоем и твердостью будущего. Помоги, Господи, и благослови,

«Всем православным крестьянам даю благословение я прощение, и сам от всех вкупе то же прошу, получит Благородному же и благочестивому и о Святом Духе возлюбленному сыну нашего смирения, великому князю Василию Васильевичу с его матерью, благородною и благоверною великою княгинею, даю мир и благословение, и последнее целование, и прощение в сий век и в будущий» – так писал в своей прощальной грамоте митрополит Фотий перед смертью.

Благословение и прощение и мир дал владыка также младшим дядьям великого князя – Андрею и Константину Дмитриевичам, а старшего в роде Донских – Юрия не упомянул. Неспроста, конечно. Это все в великокняжеском окружении так и поняли. А для самого Юрия Дмитриевича было это неожиданно. Он считал себя вправе рассчитывать на прощение потому что еще два года назад отказался от борьбы за великое княжение, признал себя, младшим братом племянника, заключив двусторонний договор с Василием Васильевичем. Да, нельзя было отказать покойному владыке в прозорливости. Юрий Дмитриевич думал даже, что Фотий в глубине души был на его стороне, видел его правоту, но по ноле обстоятельств оказался обязан опекать, вдову брата с малолетним отпрыском. Не мог такой высокоумный проницательный человек, как святитель Фотий, не видеть истины, того, что права Юрия Дмитриевича по отчине были неоспоримы, что он и только он был полноправным наследником по старине. Так всегда было на Руси, а старший брат Василий Дмитриевич надумал ввести новый порядок престолонаследия – не по отчине, а по роду. Сам ли надумал, жена ли, настырная литвинка, надоумила или даже принудила…

По семейным преданиям известны были в прошлом усобицы между дядьями и племянниками. Во всех летописных сводах осуждается борьба Изяслава Мстиславича с дядей Юрием Долгоруким [32], основателем Москвы.

Да и брат Василий после смерти отца, хоть и полноправно сел на трон, однако притеснял дядю Владимира Андреевича Храброго. И как раньше всегда, в днесь тоже, правда, на стороне дядьев – так заглушая свои сомнения Юрий Дмитриевич, решаясь на открытый бой с племянником. Он достал из княжеской казны докончание, состоявшее из двух сложенных вместе крестоцеловальных грамот, и велел дьяку написать на обороте той, что содержала обращение князя Юрия Дмитриевича к великому князю Василию Васильевичу: «А сю грамоту кн. великому прислал съкладною вместе князь Юрьи к Орде ида».

В первый день Успенского поста [33] гонец доставил клятвенные грамоты в Москву. Тем самым был разверже мир с великим князем. Юрий Дмитриевич настаивал отдать решение о великокняжеском престоле на суд Орды с нелегким все же сердцем. Ему, сыну Дмитрия Донского, было более чем кому-либо несносно идти на позорный поклон к чванливому хану. Но страстное желание вернуть Русь во времена Донского, увидеть ее окончательно сбросившей оковы татаро-монгольские владело им. И это он надеялся совершить, сам став великим князем.

Печаль больших заблуждений в том, что хотя человек направляет свои стремления на цели достойные и благородные, но сила чувств и желании затмевает в нем способность к трезвому рассуждению, к тому, чтобы взять во внимание все обстоятельства и оценки, в том числе и невыгодные, человек видит только то, что хочет видеть, и чем упорнее его стремление, тем дольше длятся заблуждения, тем горше бывают их последствия. Отъезд в Орду Юрий Дмитриевич назначил на 14 сентября, в день Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня.

2

Двухнедельный Успенский пост пролетел незаметно в приготовлениях к отъезду. До последнего часа не верил Василий Васильевич, что нельзя избежать поездки в Орду. Он и не скрывал, что ехать ему страшно. Положение великого князя опасно было всегда: Игорь Рюрикович [34] убит древлянами; сын его Святослав [35] убит печенегами; Ярополк Святославич [36] убит в Родене; Изяслав Яролавич [37] убит половцами; Андрей Боголюбский [38] убит жидовинамн, ключником Аньбалом и Ефремом Моизичем; Юрий Всеволодович [39] убит на войне с Батыем, обезглавленное тело его было найдено на поле битвы. От рук татар погиб и князь Ростовский Василько – был взят в плен раненым и за отказ отречься от православия умерщвлен. Утешает боярин Всеволожский говорит, будто какие князья ни ходили в Орду, все возвращались. Но Александр Невский [40] умер от изнеможения на обратном пути, Михаил Тверской [41] зверски убит в Сарае. От рук ордынцев же погиб Юрий Данилович Московский [42] . Мученическую смерть принял в Степи князь Михаил Черниговский.

Вспомнив, как вел себя в Орде Михаил Черниговский, испытал Василий невольную гордость за него. Отказался тот поклоняться языческим богам, сказал: «Не желаю быть христианином только по имени, а поступать как язычник!» Василий спрашивал себя: а я смог бы так? И с большим стыдом сознавал: нет, это мне не по силам.

В Хотьковском женском монастыре, том самом, где оканчивала свои дни мать преподобного Сергия Радонежского, проживала сейчас известная всей Москве прозорливица Фотиния. Указывала она на зримые приметы скорого рождения Антихриста и последующего за ним Страшного Суда. От пророчеств ее всеми овладевал ужас, раздавались рыдания, крики отчаяния. Василий Васильевич решился просить ее предсказать что сулит ему поездка в Орду.

Встретились тайно. Фотиния – тучная, мрачная – отвела бесцветный взгляд в сторону:

– Князь Юрий Звенигородский не получит в Орде ничего, кроме тщеты, укоризны и уничижения. Ты же, великий князь вернешься в Москву на белом коне… Но берегись, однако! Да, на белом коне ты вернешься в Москву, но придет время – белый свет померкнет для тебя… Василий не знал, как отнестись к словам прозорливицы: бредит, иль правду говорит? Но на душе его стало еще тревожней.

Доброхоты донесли, что дядя наметил отъезд на Воздвиженье, значит, на целый месяц позже великого – князя.

– Зачем же мы торопимся, давай побудем еще дома?- однажды робко попросил Василий боярина Всеволожского.

– В том-то и польза-выгода наша, что мы упредим его. Он притащится, а уж все вельможи ордынские: за нас, за тебя!- заверил всевластелин московский, к слову которого чутко прислушивалась и сама Софья Витовтовна.

Попытался Василий мать разжалобить, как остались с нею наедине:

– Отложить, может, поездку-то? Небесные знамения были, три столпа огненных. Самовидцы говорят, рыба в воде мрет, болота горят.

Софья Витовтовна осерчала:- Мало ля кто что с ветру брешет! Пускай князь Юрий сумлением мучится. А ты в своих правах по завещанию отчему. По нему и жить будем, а не завещание Донского перетолковывать всяк на свой лад. Этого не позволим. Так и покойный владыка Фотий желал. По сему быть!

– Матушка! – решился на последнее Василий.- Все равно конец света скоро.

На мучнистом суровом лице Софьи Витовтовны появилось, удивленно-растерянное выражение, в бледно-бирюзовых глазах промелькнула тоскливая насмешка.

В открытую галерею дворца, где происходил разговор, жарко ломилось московское лето. Внизу, в цветнике, томно благоухали разомлелые розы, сладко наносило из сада отцветающей липой. Пронзительно посвистывали щуры [43], гоняясь за пчелами.

«Зачем я уродился великим князем? уныло думал Василий, глядя, как мать, морщась, пробует ложкой мед из стеклянной сирийской чаши, оправленной в золото.- Земля горит, рыба мрет, Фотиния пророчит, в Орду надо ехать… Хорошо бы сейчас на Красный пруд с Настенькой Всеволожской… на плоту покататься под ивами. Плот бы перевернулся, Настенька в воду с головкой… а я бы ее в воде на руки схватил, прямо за грудь цопнул и в уста впился…»

– Не вызрел мед, с неудовольствием сказала мать слуге, отодвигая чашу – Зачем подал?

– Боярин Иван Дмитриевич прислал со своей борти. Первая качка. Угодить хотел.

– А-а… ну, оставь тогда… угодить… Поторопился

Иван Дмитрич. Ступай!

Неопределенная улыбка скользнула по тонким губам Софьи Витовтовны. Она отпила мятной водички, охлажденной на леднике.

– До конца света еще дожить надо. А может, он снова отложится, как уже было? То ведь предсказание людское, а есть произволение Божие, никому не ведомое.

Встала, прошлась, оттягивая летник на животе, чтоб ветерком прохватило. Грузнеть стала великая княгиня, шестой десяток доживает.