Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

• Название: СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ
• Автор: Б. Дедюхин
• Жанр: Историческая проза

В книгу вошли произведения, рассказывающие о жизни великого князя Василия II Темного.

---

– В Италии владыка Исидор встречался с Гуарино Гуарини и один раз просил меня письмо ему отвезти.

– Почему тебя?

– Кроме меня, в его свите ни языка итальянского никто не знал, ни дорог.

– А кто Гуарино?

– У нас там таких людей называют гуманус, а как по-русски сказать… это люди, для которых самое главное – они сами, а уж вера католическая или православная, им все равно, и законы мирские вовсе не обязательны, и без них, мол, прожить можно.

– Язычники, что ли?

– Нет, не то. Просто такое вольномыслие светское.

– Но Исидор… он человек не светский, а высокое духовное лицо. Что их может связывать?

– Государь, ты прав, как всегда. Но если я люблю

играть с боярином Василием в шахи, не значит, что я должен есть с ним его вареных раков, потому что я в рот не возьму этих водяных сверчков.

– Не любишь раков?… Ну, иди тогда… – В задумчивости отпустил великий князь своего негласного советника.

7

Исидор был заключен в Чудов монастырь 22 марта. Прошли весна, лето, наступила осень. Москва готовилась к празднику Рождества Богородицы.

Василий Васильевич решил наконец посетить своего пленника.

В трапезной коротали время сменные стражники, с ними же сидел слуга Исидора по прозванию Логофет. Увидев великого князя, все повскакали со своих мест, согнулись в поклоне.

– Иди предупреди кардинала своего,- бросил Василий Васильевич Логофету.

Тот, виясь, мышиным шагом поспешил в сторону кельи Исидора.

Он встретил Василия Васильевича так, словно собрался на торжественную литургию: бархатная мантия, жемчужные херувимы на голове, панагия с золотой цепью на груди.

– С праздником наступающим, преосвященнейший! – сказал Василий Васильевич, не изъявляя намерения подойти под благословение.

– Спаси Господи! Хотя какой уж тут праздник…- Смиренность голоса и великолепие одежд долженствовали особо показать, сколь несправедливо унижен иерарх.

– Ах, да, я и забыл, что у латинян праздник Рождества Богородицы не из главных.

– Ошибаешься, князь,- не поднимая глаз, ответил Исидор,- и напрасна насмешка твоя. Католики высоко чтут Святую Деву. И для меня Она так же дорога, как для тебя. И с праздником Ее тебя рад поздравить. Но если огорчение мое посмел выказать, взгляни, даже божницы приличествующей нет, икон лишили, на складень молюсь. Не только праздновать, службы вести не волен почему-то. Доколе?

– А праздника Покрова, кажется, и в Греции нет? – рассеянно обронил Василий Васильевич, притворяясь, что не слышал последних слов.

– В святцах отмечен день, но так, как на Руси, не празднуется. Тут вы выше самой Византии взошли.

– Веруем, что под Свой омофор приняла Богородица святую Русь.

Исидор никак не отозвался. Теперь он прикинулся тугим на ухо.

– Не забыл небось решение нашего Собора? – продолжал князь.- Покаешься в измене вере нашей, проклянешь ересь, я первый приду под твое благословение.

– Покаяться для меня – значит предать самого себя, изменить делу, коему я жизнь всю решил посвятить.

– Это латинской-то ереси?

– Напрасно, царь, хочешь меня на слове изловить. Я родился и умру в православии. Но греко-кафолическая [122] и римско-католическая Церкви суть части Единой Вселенской Церкви. Разница между ними сводится лишь к разным видам благочестия и благомыслия.

– Нет, преосвященнейший! Благочестие может быть и разным. Оно разное у нас, у болгар, у греков. Но богомыслие, оно одно-единственное, и возможно только при участии Животворных Таинств.

– Нельзя, царь, походя говорить о столь важных и страшных понятиях, как Таинства Животворные, надо уметь принимать мир Божий, благословлять и облагораживать его.

– Согласен, но облагородить мир можно, только искореняя ересь, не отдавая дело Божие в руки диавола и злодеев его. Римско-католическая церковь, за которую ты стоишь, и не Церковь вовсе, а еретическое сообщество. Дева Мария у них плотяная, с обличьем грешным и выпуклостями телесными, а в одеждах – складки смутительные. Как же ты, монах и митрополит, православный, польстился на этакое святотатство?

– Не на это я польстился,- тихо вставил Исидор.

Но Василий Васильевич по неопытности своей в такого рода спорах уже разгорячился сверх меры, для убеждения применяя более силу чувств, нежели тонкости знания, в которых уступал, конечно, Исидору, знал это и оттого раздражался все сильнее, так что слышать уже ничего не хотел и не мог, кроме себя самого:

– Не первый раз проникает на Русь римская гонительница веры наших отцов, и мы должны противостоять ей, как противостояли наши братья-христиане гонениям язычников и иудеев. А ты тоже гонителем ведь стал, дерзнул за всех православных решать.

– Не дерзал и не дерзну, поелику Сам праведный Судия Христос Бог наш будет меня судить,- сказал Исидор.- От юности лет обличаешь ты меня, и юности твоея ради, прощаю тебе предерзости говоримыя.

– А не гордишься ли ты, Исидор, не возносишься ли? Ты хочешь сказать, что я, хоть и великий князь, не имею права осуждать тебя как слугу Божьего?

– Думаю, так оно и есть.

– Но ведь и это тоже ересь латинская! Папа мнит себя наместником Бога на земле, и все цари, императоры, государи лишь слуги его, не так ли?… Значит, забыл ты, что наша Православная Церковь почитает царскую власть Богом данной? Или не грек ты, Исидор? Какого ты рода-племени? Не Иудина ли колена?

Исидор поднял на него взгляд в упор. В черных глазах была такая мольба и отчаяние, что Василий Васильевич даже отпрянул и замолчал. Исидор снял дорогую митру, обнажив седую лысеющую голову, выдвинул из-под стола круглую лубяную коробку, поставил в нее митру, неторопливо приладил крышку и вернул коробку назад.

Василий Васильевич все молчал.

– Я не просто грек, но, может статься, последний и единственный грек, который столь сильно любит свою милую Грецию, что не знает ничего превыше ее,- заговорил Исидор.- Турки стоят под стенами моей столицы и открыто грозятся исполнить завет Баязета, который клялся водрузить знамя Магомета над стенами Константинополя и хвалился, что лошадь его будет есть овес на престоле Святого Петра… Поверь, Василий Васильевич, это пострашнее латинской «ереси». Да, я как будто бы изменил отеческой Вере, но единственно в надежде спасти Отечество с помощью папы и западных государей. Когда просил я душой и сердцем соединиться с римлянами, не о своей славе и почестях помышлял, но безопасность Отчизны и мир Церкви для меня превыше и прелюбезнее всего. И когда восклицал я – да веселятся небеса и земля, я видел в грезах землю и небеса воскресшей великой Византийской империи.

Василий Васильевич слушал неожиданную исповедь Исидора со смешанным чувством. Если и не все было правдой в его словах, то все же- правдой. Ведь и Антоний внушал: спасешь державу-спасешь и веру, а веру спасешь – душу спасешь!

Молча поднялся Василий Васильевич, и сразу же очень готовно встал с лавки Исидор, во взгляде его было кроткое ожидание. Не мог отмолчаться Василий Васильевич, но и сказать того, чего ждал Исидор, тоже не мог. И он спросил:

– А скажи, владыка, отчего столь медленно поспешал ты на Русь с Собора? Почитал нас за простоту, с коей можно не считаться?

– Что ты, что ты, государь! – в глазах Исидора появилась нешуточная тревога.- Нет, нет, как раз напротив. Я думал постепенно приучить вас к мысли, что раз все соглашаются с унией, так и вам надобно, то есть подготовить тебя хотел.

– А подготовил, выходит, совсем к другому.

Исидор печально согласился:

– Самая большая моя ошибка, а понял я ее только здесь, под стражей. Надобно было мне сколь возможно скорее и прямее стремиться на Русь.

Теперь Василий Васильевич почел себя вправе уйти, не прощаясь и никак не выразив своего окончательного решения. Сразу же велел Федору Басенку прислать к нему слугу Логофета. Когда тот вошел, растерянно и опасливо скользя взглядом по великокняжеским покоям, Василий Васильевич весело спросил:

– Поиздержались вы небось со своим кардиналом?

– Не то что поиздержались – обнищали…

– Получи на первый случай.- И Василий Васильевич бросил ему туго набитый кожаный мешочек.- Это вам на двоих.

Ущупав монеты, Логофет упал на колени, норовя поцеловать красный сафьяновый сапог великого князя. Василий Васильевич отдернул ногу:

– Иди прочь, пока я не передумал!

А в ночь на 15 сентября Исидор со своим слугой совершил побег [123] из-под стражи и взял путь на Тверь.

– Догнать и вернуть? – неуверенно спросил Федор Басенок.

– Нетрог их бегут, но надобно знать, как примут Исидора Борис Александрович Тверской, великий князь литовский Казимир и все другие.

– Будет так,- ответил понятливый Басенок.

Фрязнн Альбергати снова взял след Исидора.