Эмилиян Станев - Тихик и Назарий

• Название: Тихик и Назарий
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

Мысль о новом историческом романе возникла у Эмилия на Станева, по свидетельству академика П. Динекова, после прочтения статьи последнего об Иване Рильском, самом популярном святом болгарского христианского пантеона. Писателя увлекла мысль создать образ, похожий на Ивана Рильского. «Хочу писать о величавом, о нравственной красоте, создать нечто подобное тому, что создавали истинные художники» — так, по словам Н. Станевой, говорил писатель. И далее она пишет: «Воображение рисовало ему человека светлого, очищенного от земной низости, полного любви к миру». Затем у писателя возникла мысль сделать будущую книгу продолжением «Легенды о Сибине, князе Преславском», и, видимо, динамичность, жизненность «Легенды» заставила его отказаться от задуманного было героя — святого отшельника. «Эти отшельники в сущности люди эгоцентричные. Человек создан для деятельности, для того, чтобы жить среди себе подобных, действовать. Бездействие — смерть. Жизнь — движение, борьба, дело». Отказавшись от мысли сделать своего Назария святым, он делает его художником, тем самым определив тему произведения — смысл и роль искусства в жизни человека и общества, его значение и влияние на самого художника. «Искусство не предназначение, — говорил Станев Сарандеву, — оно — потребность человека, заставляющая его стремиться к гармонии своего внутреннего мира с внешним». И вместе с тем он все яснее понимал, что истинное творчество ведет к глубочайшему познанию, которое может привести к не менее глубокому отчаянию и даже погубить дар художника.

---

Народ сгрудился перед высоким таро, дивясь красоте образов и богатству красок. В ослепительно сияющем свете Назарий представил седьмое небо, где восседал на золотом троне Саваоф, спокойный и грозный в своем величии. Сонм ангелов окружал его и пел ему хвалу. Вкруг него витали шестикрылые серафимы, а перед ним толпилось огненное воинство из великих архангелов, священнослужителей, власть предержащих, херувимов и светлостоящих, размешенных по десяти степеням, и у Тихик а невольно возник вопрос, к какой же из степеней принадлежит он сам, и это усилило его уважение к себе как владыке.

Внизу, под семью небесами, косматый и могучий сатана, серовато — зеленый, с серебряными рогами, властно указывал на потонувшую в пучине Землю, повелевая ангелу воды извлечь ее. Ниже трубящих архангелов восседали праведники в блистающих одеждах и с золотыми нимбами вкруг головы. Они пели, восхваляя господа. Рогатые чертенята кололи трезубцами грешников, в чьих душах копошились черепахи, змеи, свиньи и козлы.

Плененные благолепием красок и образов, еретики обращали восхищенные взоры то к седьмому небу, то к Страшному суду, и Тихик не мог разгадать, что же сильней всего привлекает их, однако заметил, что женщины больше поглядывают на змей и козлов. Оборванные, жалкие — рядом с великолепием нового таро, — эти люди вызвали у Совершенного жалость, но немой восторг в их глазах насторожил его. "Вот так и прельщается человек. Отчего, господи, внушил ты ему эту слабость? Не след ему прельщаться красками и всяческими образами, ибо тогда каждый пожелает облачиться в дорогие и яркие одежды, каждый будет тщиться блеснуть внешней красотой", — подумал Тихик.

— Братья и сестры, — начал он, когда еретики, заметив его, отошли от таро, — да не соблазнит вас искусность, с коей брат Назарий написал эти картины. Опасайтесь художественности, если чувствуете влечение к внешней красоте или же владеет вами стремление к господству. Всякое зло начинается с желания возвыситься над себе подобными. К такому обольщению вели и дьявольские проповеди Сильвестра, желавшего посредством красоты возвыситься над дьяволом и богом и отрицавшего существование их. Под конец лишился он разума, как лишается его каждый, кого пьянит красота, и обрел позорную смерть от руки черного князя Сибина. Пусть брат Радул расскажет вам, что претерпел он из-за злотворного учения богоотрицателя. Сатана погубил его сотоварищей, но господь уберег его и вернул к нам, дабы отрекся он ото лжи. Говори, брат Радул! — приказал Тихик.

Кто-то внес зажженную лучину, и в зловеще мерцающем свете собравшиеся увидели, как выступил вперед брат Радул. Высокий, отощалый, с устрашающей улыбкой, обнажившей его крупные зубы, он поведал о своих злоключениях, о мытарствах своих несчастных сотоварищей, проклял новое Евангелие и под конец при гробовом молчании слушателей воскликнул:

— Не променяю я своей ветхой рясы на царское облачение, а голодное брюхо свое на царский ужин! — И, бия себя в грудь, поклонился в ноги Совершенному.

Женщины зарыдали, мужчины запели "Пощади нас, владыка", и от их голосов, как от звериного рыка, заколебались деревянные стены. Все исступленно пели и молились, возгордясь тем, что они бедны и голодны, потому что у нищих зависть обращается в гордость, а бедность в благочестие. Один только Назарий не пел. Задумчивый и печальный, стоял он в глубине молельни, куда не достигал свет лучины.

В тот вечер молитва бьла задушевной и жаркой, однако в уме Совершенного проносились тревожные мысли. Задерживая взгляд на лицах молящихся, он спрашивал себя, не потому ли столь усердно молятся эти люди, что в их сердцах живет грех. Праведникам надлежит молиться смиренно, без исступления и рыданий, поклоны бить низкие, но не колотиться лбом об пол. А может, эта страстная молитва вдохновлена картинами седьмого неба, где они надеялись занять престолы праведников?

Так терзал себя Тихик, потому что жаждал от своей паствы кротости, веры в учение и, главное, в него самого, Тихика. При этом он невольно поглядывал на сестер Ивсулу и Благуну — обе они были девственницами. Благуна, крепкая, дородная, молилась лениво и равнодушно. Видно, что простая душа — либо вовсе безгрешна, либо не сознает, что и в ней дремлет дьявол. Тонкая, стройная Ивсула, освещенная лучиной, повторяла слова общей молитвы страстно, настойчиво, словно повелевала самому господу. "С Каломелой схожа, и как складно произносит всякое слово, только чересчур громко иной раз, и все на меня посматривает", — думал Тихик, прислушиваясь к ее молитве. Он вспомнил о своем намерении приблизить к себе одну из сестер — так же, как прежний Совершенный приблизил Каломелу, — провозгласить ее верной, чтобы помогала ему и стряпала.

"Та не сильна разумом и будет покорна, делай с ней что хочешь, но вот эта мне больше по душе", — думал Тихик, вглядываясь в нежное лицо Ивсулы — красивое лицо с резкими чертами, длинноватым, прямым носом и чуть заостренным подбородком. Ему почудилось, что ее пестрые, как у козочки, глаза ищут его взгляд. Он был совершенно убежден, что им движет лишь желание снять с себя мирские заботы, потому что бабушка Каля неряшлива и нерасторопна, однако в памяти неожиданно возникли белые точеные щиколотки Ивсулы. Он увидал их однажды, когда она стирала, склонившись над корытом. Это так живо всплыло сейчас в его воображении, что у него забилось сердце и по ногам поползли мурашки. "Может, не только потому, что схожа она с Каломелой, но также из-за ее белых точеных ног я предпочитаю ее другой сестре? Не лицо ее, не глаза, а ноги могут погубить меня", — мелькнуло у него в голове, и он принялся усердно творить молитву, испугавшись недостойных мыслей.

Преломив хлеб и благословив трапезу, Тихик удалился в свой покой, чтобы поужинать в одиночестве, как того требовал заведенный порядок. Тут его одолели новые сомнения, так что кусок не шел в горло и постная похлебка долго оставалась нетронутой вместе с ломтем просяного хлеба и деревянной ложкой. Он поразился, что не познал самого себя. Правда, и прежде — до того, как он препоясался поясом познания, — ему случалось ощутить дьявола и в уме, и в сердце своем, но только лишь на мгновение, поскольку весь день он сновал туда-сюда и работал наравне с прочими, а вечером от усталости вмиг забывался сном. Кроме того, возвышенные мечтанья, в которых ему и К ал омеле предстояло наслаждаться вечной любовью на небесах, несовместны с плотскими желаниями. Да и некому было тогда взять на себя заботу о спасении душ. Ныне же он в ответе за их спасение, а коль скоро он взял это на себя, значит, он должен бдеть и над собственной душой. И поскольку он более не изнуряет свое тело трудом, а оно молодо и полно сил, вот дьявол и обольщает его.

"Пост надобен, строжайший пост! — говорил он себе, облокотясь о стол и обхватив ладонями взлохмаченную голову. — Однако поможет ли пост?.. Господи, только в проклятии твоем все спасение, но ведь Совершенный я ныне, не подобает мне трудиться в поле. И еще спасение — в неведении, но для меня уже поздно, поздно! Не просвещен я обучением, еле-еле разбираю по слогам, но благодаря службе моей и тяготам, испытанным подле князя, благодаря прежним обязанностям в общине и прирожденному недоверию и хитрости многое я успел узнать о человеке, и есть опасность, что знание и собьет меня с панталыку…"

Чувствуя, что в этот вечер он столкнулся с чем-то неодолимым, угнетавшим его разум, Тихик попробовал взглянуть на себя со стороны, глазами своей паствы, но тщетно. Он видел себя то рабом князя, то верным, услужающим другом, а едва обращался он к новому своему обличью, как его вытеснял образ князя. Отчего же проклятый Сибнн не выходит из головы? Оттого ли, что в сердце затаилась похоть, а образ черного князя вызывает мысль о дьяволе? Или же представление о Совершенном и владыке неминуемо связывается с бывшим его господином, которого он ненавидел, но страшится еще и теперь?

"Спаси и помилуй мя, господи!" — воскликнул Тихик и преклонил колена для молитвы, но разверстые уста не издали ни единого звука. В памяти вновь всплыла Ивсула. Она смотрела на него своими козьими глазами, на губах играла манящая улыбка, и он опять ощутил прикосновение ее тонких пальцев, как это было во время моленья, когда все брались за руки. Ее образ и это ощущение слились в нечто сладостно-нежное, ангельское, так что уже и не разобрать было, где тут дьявол и где ангел.

"Сгинь, сатана!" — простонал Тихик, но сатана не исчезал. Он заменил образ Ивсулы образом Благуны, а затем перед Тихиком возник отец Сильвестр. Покойный владыка с презрением смотрел на него и смеялся. У Тихика мелькнула мысль, что следует оскопить себя. С давних пор помышлял он об этом средстве побороть дьявола, но, по слухам, многие после оскопления впадают в слабоумие. И разве господь вознаградит такого скопца наравне с неоскопленным христианином, который устоял перед искушением? Быть может, вместо престола уготован скопцам обычный стул или осуждены они только на перерождения, всегда бесплодные…