Джон Маркс - Страна клыков и когтей

• Название: Страна клыков и когтей
• Автор: Джон Маркс
• Издательство: АСТ; Харвест
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-049487-3, 978-5-403-00580-7, 978-985-16-6809-6

Дракула все еще мертв и доволен этим.

«Граф вампиров» вполне вписался в реалии «дикого капитализма» современной Трансильвании, влился в ряды организованной преступности — и уже давно не боится охотников на нежить.

И правильно, что не боится.

Не ван-хельсингов надо в наши дни опасаться — а вездесущих тележурналистов. Ведь по следу Дракулы уже идет команда телепродюссера Эвангелины Харкер, одержимой мыслью взять у легендарного графа эксклюзивное интервью…

Так начинается эта история, сюжет которой не уступает лучшим образцам викторианской готики, а стиль — изощренным экспериментальным романам XXI века…

---

Он погрозил мне пальцем.

— Нет, в том-то все и дело. Все не так, как кажется.

— А как? Я не слишком стар для этой работы. И ты тоже. Это вымысел, который распространяют те, кто хочет занять наше место. Но мы оба знаем правду. Как только нас тут не будет, программа умрет.

Тут он был прав, и я с ним согласился:

— Согласен. Умрет.

— Разве тебе не грустно смотреть, как все рушится?

— А что толку с моей грусти, Боб? Моя печаль — моя забота.

— Понимаю. И уважаю тебя, восхищаюсь тобой. Из всех сотрудников программы тебе я доверяю больше всего. Ты не стал бы спекулировать на своих эмоциях или предавать наш труд.

— Я никогда так не поступал.

— Да, никогда.

— Ну и?

Он обошел стол, чтобы нависнуть надо мной (раздражающая, досадная, но старинная привычка), оперся рукой в старческих пятнах о столешницу и сказал:

— Я принял крайне важное решение и хочу надеяться, что ты меня поддержишь.

Боб оставался Бобом. Никто от него ничего другого и не ожидал. Если его выбрасывают в окно, у него есть полное право быть самим собой, пока, размахивая руками, он падает в пустоту.

— Так сразу обещать не могу. А что за решение?

— Ты мог бы и догадаться, но рассказать я тебе не могу, не то будет смахивать на заговор. Я прошу у тебя карт-бланш, Остин.

— Никогда пустых чеков никому не давал. Даже не знаю, как это делается.

— Чушь собачья.

Я посмотрел на часы. Совсем скоро Боб будет стоять перед коллегами, объявляя свою новость. Уже нет времени вытаскивать из него, что он имеет в виду. Кроме того, я нуждался в его помощи. Когда наступит час, мне, вероятно, понадобится его поддержка. Я попытался заговорить на трудную для меня тему:

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что все это, все неприятности, какие на нас свалились, технические проблемы и так далее — что за всем этим, возможно, стоит вовсе не администрация сети? Что атаки на нас ведутся с совсем другой стороны?

— То есть?

Он ждал. На этот вопрос я не мог ответить, во всяком случае — так, чтобы не выставить себя полным идиотом.

— Нет, Остин. Я больше не позволю себя обмануть. Администрации сети очень хотелось бы, чтобы я поверил, что они ни в чем не виноваты. Очень хотелось бы, чтобы я тратил силы, гоняясь за тенью. Но я, Боб Роджерс, ничего не забываю. Я, возможно, не гений, но и не тупица. Уже год эти козлы ведут войну с нашей программой, на каждом шагу повышают ставки, проверяют, сколько я вынесу, надеются, что я умою руки. А теперь они считают, будто победили. Думают, будто я сдамся. — Глаза у него блестели. — Какой звук бывает, когда динамитная шашка взрывается у коня в заднице?

Тщетно. Он верил в свою борьбу больше, чем в программу, больше, чем в себя самого. Война с администрацией сети стала для него всем.

— Они не заставят меня уйти без борьбы. Понятно? Я планирую умереть в седле. — Он понизил голос: — Умрешь со мной?

— Чего ты хочешь, Боб?

Он положил руку мне на голову, наклонился и поцеловал меня в щеку — впервые в жизни.

— Вот как я высоко тебя ценю, Остин Тротта, — сказал он и пулей вылетел из кабинета.

Кто-то воскликнул: «Эвангелина!»

Я вошла в просмотровую, и передо мной всколыхнулось море пораженных лиц корреспондентов, продюсеров, съемочных групп и ассистентов по производству. Поднялась волна аплодисментов.

— Смотрите, какая прическа! — раздался чей-то полный энтузиазма голос.

Я с нежностью вспомнила Иэна. Устроившись в своем любимом кресле рядом с гигантским видеомонитором, я увидела, как вскакивает со своего места Скиппер Блэнт. Обычно Блэнт избегал физического контакта с коллегами, да и я его немного пугала, но сейчас он схватил меня в объятия. Собрались и остальные — и не только живые. Серое море приливными волнами заполняло просмотровую, но никто, кроме меня, его не видел.

— Какое предзнаменование! — вырвалось у Скиппера, и тем он выдал свою тревогу.

Я словно впервые его увидела. Он не был ни нахалом, ни садистом, как думала я когда-то, когда он говорил за спиной гадости про Иэна. Во всяком случае, не только им. В его покрасневших, теперь уже старческих глазах я увидела острое отвращение к самому себе. Я увидела муку, способную потягаться с ужасами Торгу.

— Вам не следовало приходить, — шепнула мне на ухо Салли Бенчборн, словно я была на восьмом месяце беременности.

Знаком я дала ей понять, что нам нужно поговорить при первой же возможности. Бог знает, что скажут мне Джулия или Остин. Я поискала их в толпе. Интересно, что могло их задержать? Мгновение приближалось. Когда Салли отошла, я увидела, что сзади ее шаль приподнимает приклад винтовки.

Подошел вечно галантный Сэм Дэмблс, хотел посочувствовать моим невзгодам, всему, что мне выпало пережить, попросил зайти в его кабинет поболтать. Мужчины и женщины «Часа» выстроились в очередь как гости на свадьбе. Они обнимали и целовали меня, и спрашивали про Роберта. Они хвалили, как хорошо я выгляжу. Всем хотелось пригласить меня на ленч.

Я снова поискала взглядом Стимсона. Губы у него были крепко сжаты, нижняя распухла. На коленях он держал лэптоп и не сводил глаз с клавиш, избегая встречаться со мной взглядом. Он не внял моему совету. Не сбежал. Я обвела глазами комнату, пересчитывая людей. Пришли почти все, за исключением монтажеров. Сколько из присутствующих здесь принадлежат Торгу? Будто прочитав мои мысли, один из продюсеров крикнул:

— Чем занят Ремшнейдер? Сегодня его кто-нибудь видел?

Вошел Боб Роджерс, и все радостно зашумели. В просмотровой стало тесно и душно. До меня донесся запах сосисок и аромат холодных креветок. Кто-то открыл шампанское. Жар дня давил на стены здания, но на двадцатом этаже было прохладно. Вентиляционные шахты пульсировали призрачными фантомами. Серые голоса гремели прибоем и звали Торгу.

Роджерс поднял руки, призывая к молчанию. Он намеревался произнести речь.

Господин, записываю сказанное дословно. Собрание начинается минута в минуту. Боб Роджерс говорит следующее:

— Вы все замечательные люди. Благодаря вам я стал тем, что я есть сегодня, и это я должен аплодировать. Аплодировать вам!

Он хлопает в ладоши, следуют аплодисменты толпы, которую я назову эклектичным лицом программы, лучшим лицом, собранием ветеранов и новичков, мужчин и женщин, черных и белых. Но за поверхностным единством кроется истинная кунсткамера разрозненных, несоизмеримых друг с другом личностей, которых за десятилетия собрал вокруг себя Роджерс, чтобы получать свою недельную программу: операторы, снимавшие Тротту и Дэмблса во Вьетнаме, монтажеры, выстраивавшие сцены уличных беспорядков в Лос-Анджелесе, женщины, взломавшие тендерные барьеры в области международного репортажа, бывшего когда-то вотчиной мужчин, наследницы и радикалы, гурманы и бабники, невротики, алкоголики и ковбои — коллекция человеческих типов во всей своей полноте, избранные на стезе телевещания, которым дали шанс колесить по всему миру в поисках значительных, странных, горячих новостей дня, которые подкупали, соблазняли и лгали и едва не умирали в стараниях преподнести Бобу Роджерсу его пир событий, его любимые картинки. Но я отклоняюсь от темы. Роджерс продолжает:

— К делу. Я принял важное решение. Я не прошу поддержать меня и не буду разочарован, если вы этого не сделаете. Я не ребенок.

Буквально слышно, как пролетает пресловутая муха. И в это мгновение полной тишины я слышу вас. Я слышу вашу песнь. Она приходит, как вы обещали. Но просмотровый зал охватывает иное напряжение.

— И вот мое решение. — Он хлопает в ладоши. — Плевать на ублюдков, я не ухожу!

Коллективный вздох изумления сменяется бешеными одобрительными криками.

— Я создал эту программу с вашей помощью. С вашей помощью тащил ее на своем горбу тридцать лет. И они не вырвут ее из моих рук, пока эти самые руки не похолодеют!

Всеобщие крики. Роджерса качают.

— Я с тобой, Боб! — кричит Сэм Дэмблс.

— Да здравствует революция! — Блэнт вскакивает со стула.

— Восстание! — восклицает Нина Варгтиммен в мини-юбке и на шпильках и смачно целует Боба в губы.

Все поют «Какой чудесный парень», и мне кажется, что новый Золотой век наступает для всех тех, кому не безразличен «Час». Я слышу пронзительную ноту славного будущего: никакого больше потакания недоразвитым, никаких больше вульгарностей, конец сюжетам о знаменитостях, снявшихся в трех приличных ролях, конец пресмыкательству перед акционерами, неназванными злодеями в нашей трагедии, перед презренными акционерами, которые только и делали, что заставляли нас позорить себя. И в это мгновение счастья я — член этой славной семьи. Прошлое стерто. Я не пробовал крови. Я плачу, господин, плачу от счастья. И вдруг замечаю тревогу в лице Роджерса. Он просит, чтобы его опустили, и манит к себе Салли Бенчборн.