Эмилиян Станев - Иван Кондарев

• Название: Иван Кондарев
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Роман «Иван Кондарев» (книги 1–2, 1958-64, Димитровская премия 1965, рус. пер. 1967) — эпическое полотно о жизни и борьбе болгарского народа во время Сентябрьского антифашистского восстания 1923.

---

Через час, пообедав дома, уже вполне успокоенный после разговора с полковником и после короткой встречи со старыми друзьями по дивизиону и со своим бывшим вахмистром, поручик Балчев выехал вечерним поездом в свой гарнизон, чтобы доставить и туда пароль переворота.

25

Оранжевогвардейцев разместили на втором этаже левого крыла пехотной казармы. Поскольку помещение это давно уже не было обитаемо и напоминало скорее вещевой склад, чем казарменную комнату, крестьяне прежде всего вымыли пол, выколотили тюфяки с прогнившей соломой, поправили нары и часа через два разложили по местам свои котомки, одежду и оружие. Большинство из них были старыми солдатами, и стоило им войти в казарму, как они сразу же оказались готовыми соблюдать порядок и дисциплину. Правда, при встрече с офицерами они пока еще стеснялись, беспокойно прислушивались к командам, доносящимся с плаца, где обучались молодые солдаты, и не знали, как себя вести. Убрав помещение, они расселись на нарах и завели разговор о том, что их теперь ждет и сколько времени они тут пробудут.

— Ничего удивительного, если и нас заставят на плацу топать! — сказал один бывший фронтовик товарищам; до этого он разъяснял нескольким, еще не проходившим службы парням воинский устав и очень гордился своими знаниями.

— А одеяла нам дадут?

— Балбу замов пошел получать их, — ответил кто-то.

— У нас во время войны был один ротный. Матрапчийский была его фамилия. Убили его у излучины Черной. Сухой такой, усатый…

— И тут уже начали жатву, — прервав рассказчика, неожиданно заметил другой крестьянин, озабоченно глядя в открытое окно на ширь желтеющих полей и не в силах отвести от нее глаз.

— Этот самый полковник Викилов был у нас полковым начальством… Четыре раза в атаку ходили…

— Ребята, поищите-ка гвозди — вобьем их и повесим наши котомки.

Около часа дня в помещение вошел начальник гарнизона полковник Викилов, сопровождаемый интендантом — толстяком майором, и разговоры о войне, о довольствии, о порядках и о том, заставят ли их проходить обучение или нет, сразу же прекратились. Крестьяне слезли с нар — некоторые как были, в чулках, — и стояли смирно.

Пытаясь скрыть под седеющими усами насмешливую улыбку, полковник опытным командирским взглядом ощупывал их лица; потом он спросил, кто у них командиры. Из строя оранжево гвардейцев вышли вперед яковский кузнец, только что получивший одеяла, и еще один красавец-крестьянин с черной вьющейся шевелюрой и лихо подкрученными усиками.

— Ребята, — сказал полковник, — вы будете на казарменном положении, как обычные солдаты. В казарме не может быть двоевластия. Среди вас я вижу старых вояк, служивших в нашем полку. Пускай они разъяснят тем, кто еще не служил, наши порядки, пока мы вас не причислим к какому-нибудь батальону. Его командир будет вашим прямым начальником. А до той поры прошу вас соблюдать дисциплину и не болтаться по двору казармы без дела. Балбузанов, вам ясно?

— Так точно, господин полковник! — звонко, по-солдатски ответил кузнец и вытянулся в струнку.

— Те, кто не захватил с собой достаточно еды, могут сейчас отправиться в город и прикупить себе что-нибудь, пока уладится вопрос о вашем питании. После шести часов никто не имеет права выходить из казармы. Есть желающие?

Крестьяне переглядывались, подталкивали один другого, тихонько что-то спрашивали друг друга. Наконец Балбузанов, который был очень польщен тем, что полковник узнал его, и считал себя уже начальством повыше красавца, заявил, что еды у всех есть на два дня и поэтому уходить из казармы никто не намеревается.

— Хорошо! Я ускорю решение вопроса о вашем довольствии в штабе дивизии, — сказал полковник; повернувшись к ним широкой полной спиной, он спустился вместе с интендантом по лестнице и направился к себе в канцелярию.

— Вызовите командира жандармского батальона, — приказал он адъютанту.

Стройный высокий поручик отправился было выполнять приказание, но тут толстяк майор, который все время с мрачным видом нервно покусывал побелевшие губы, вдруг обратился к командиру:

— Господин полковник, позвольте заметить: если вы припишете этих людей к жандармскому батальону, то подвергнете большой опасности гарнизон — они же могут деморализовать его.

Полковник Викилов иронически усмехнулся.

— Ваше беспокойство неосновательно, майор Савов. Капитан Колев мне нужен для того, чтобы послать его в штаб дивизии именно с целью уладить вопрос о довольствии и вообще об их приеме. Штаб должен подтвердить мое решение. — И полковник незаметно подмигнул адъютанту своим черным спокойным и жестким глазом. — Немедленно вызовите капитана Колева. С завтрашнего дня первому эскадрону принять на себя караульную службу. Изменить порядок дежурств и следить за тем, что происходит в городе, — добавил он.

Оставшись вдвоем с майором, полковник Викилов сел за письменный стол, снял фуражку с вспотевшей, уже начинающей седеть головы и провел носовым платком вокруг шеи.

— Не сомневайтесь в успехе, майор Савов. Положение в нашем гарнизоне весьма благоприятное. Штаб, к счастью, состоит из наших единомышленников. План действий давно готов, в моральной подготовке солдат мы не сомневаемся — они выполнят свой долг. И пусть только господь бог впредь и навсегда избавит армию от необходимости свергать и назначать правительства, — сказал и презрительно смерил взглядом толстого интенданта, который, узнав о доставленном поручиком Балчевым пароле, очень взволновался.

— Я должен перевезти свою семью с виноградника, — уныло сказал майор.

— Ну и перевозите.

Через полчаса капитан Колев выехал в соседний город с письмом в штаб дивизии, а командир второго взвода из его батальона, подпоручик Чолчев, которому тоже не доверяли, был отправлен на уборку сена.

В экипаже по пути домой полковник Викилов рассказывал тихонько своему начальнику штаба о трусливом интенданте и думал о том, до какой степени хозяйственная служба портит людей.

— Пока что он сбежит на виноградник или к своему тестю в Ловеч, а когда все будет закончено, приедет на готовое. О чем мечтает завхоз? Стать дивизионным интендантом, — сказал он, протягивая подполковнику сигареты в золотом портсигаре, подаренном ему когда-то Фердинандом.

Через день, в пятницу, после обеда все предварительные распоряжения относительно подготовки переворота были уже выполнены. Крестьяне умышленно не были зачислены ни в одну из пехотных частей, караульную службу стали нести самые проверенные офицеры. Каждому заговорщику было дано задание, подготовлены списки местной земледельческой верхушки и сельских кметов в околии.

Июньский день был ясным и жарким. В поле возле казарм целый день пели жницы, убиравшие ячмень, и к вечеру среди желто-зеленого моря появилась первая стерня с уложенными в крестцы снопами. Под косыми лучами заходящего солнца город окутывала золотистая мгла, над которой поднимались верхушки тополей и вырисовывались крыши самых высоких зданий. Оранжевогвардейцы слонялись по казарменному двору и чувствовали себя арестантами. Один только яковский кузнец был весел и беззаботен. Он насвистывал на окарине, которую вытащил из-за пояса, где торчала и рукоятка револьвера, или пел фронтовые песни, пока его товарищи, улегшись возле него, глядели жадными глазами на поле и от нечего делать выщипывали траву. Позже, когда солнце утонуло за горной цепью и на поля легла тень, заиграли вечернюю зорю. Крестьяне вернулись в помещение, где стоял острый запах плесени, чеснока и портянок, зажгли две лампы и принялись ужинать; ели без всякого аппетита, каждый со своими мыслями.

В казарме все было спокойно, обыденно. На опустевшем плацу унтер-офицер искал какую-то потерянную им вещь. В конюшне, расположенной напротив, задавали лошадям корм. Полковой экипаж шумно подкатил к штабу, офицеры группами покидали казармы, торопясь к себе на городские квартиры; в комнате дежурного и в караульном помещении зажгли лампы. Через несколько минут солдаты повзводно отправились в столовую. Приглушенный топот их сапог ударялся о стены и будил у крестьян тяжкие воспоминания о войне.

— Кто нынче ночью будет дневальным? — спросил красавец оранжево гвардеец. Он доедал вареную курицу.

— Да на кой ляд тебе дневальный нужен? И зачем только бросили своих баб и детвору?! — сказал один коренастый крестьянин.

— Так велено.

— Велено… Мало ли что велено…

— Верно, никто и не заглянет сюда, никто нас не спросит, как мы да что мы. А еще про довольствие толкуют, — заметил третий.

И все заговорили о безразличии к ним офицеров и о том, что нет смысла оставаться здесь и зря терять время, когда жатва в разгаре.

— Я завтра же уйду, Балбузан, слышишь, что говорю? — Отправляйся: скажи начальству, Керезову скажи. Держат нас здесь, как арестантов. Тоска берет!