Эмилиян Станев - Иван Кондарев

• Название: Иван Кондарев
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Роман «Иван Кондарев» (книги 1–2, 1958-64, Димитровская премия 1965, рус. пер. 1967) — эпическое полотно о жизни и борьбе болгарского народа во время Сентябрьского антифашистского восстания 1923.

---

Еще не успев расстрелять первую обойму, лежавший слева от него доброволец вдруг крикнул что-то, указывая пальцем на другой край плато. В огромной впадине меж горных склонов к селу стремительно скакал развернутый для атаки эскадрон. Под косыми лучами солнца сабли кавалеристов сверкали короткими молниями. Следя за их движением, Костадин заметил небольшое строение среди верб на берегу речки, протекавшей у нижнего края села, и тотчас же слух его различил частую стрельбу, доносившуюся оттуда. Эскадрон сразу же повернул обратно и разделился на два отряда. Из леса над селом мятежники стреляли залпами, но минут десять спустя огонь стал реже, а на улочках и за плетнями домов показались бегущие люди. На опушке леса появился человек, что-то крикнул и, выстрелив, исчез, перебежав на другую сторону склона. Даже невооруженным глазом было видно, что мятежники начинают отходить к горам, не дожидаясь, пока кавалеристы отрежут им путь.

— Ура, ребята! Эскадрон! — орал Андон.

Добровольцы беспорядочной толпой сбежали вниз по голой круче плато. Чтобы обойти крутую осыпь, Костадин свернул влево. Перед ним оказались заросли низкого колючего кустарника. Он обошел их и очутился у размытого берега речки. Остальные боевые товарищи, которые были с ним, уже спустились к селу, и он оказался в одиночестве. Вдруг из-за верб выскочил крестьянин без шапки, с ружьем в руках и изо всех сил кинулся бежать по лугу. Сзади послышался крик, и из-за верб вылетел на вороном коне офицер. Офицер привстал в седле и пустил коня вскачь. Поняв, что его сейчас настигнут, крестьянин резко свернул к высокому берегу реки и кинулся в воду. Разогнавшийся конь проскакал возле самого берега, описал небольшой круг и встал на дыбы. Офицер вытащил револьвер. Первый его выстрел поднял брызги перед крестьянином, который едва удерживался на ногах, ступая по скользкому дну. Конь испуганно отпрянул и помешал офицеру прицелиться. Мятежник выбрался на противоположный берег, обернулся и, издав полный ужаса крик, выстрелил. Конь попятился и стал приваливаться к земле. Цепляясь за седло, офицер выстрелил еще дважды. Крестьянин резко покачнулся, словно споткнувшить обо что-то, и упал навзничь.

Все произошло так быстро, что Костадин не успел даже опомниться. От только крикнул: «Убил!» — и побежал вдоль речки, ища удобного места, чтобы перебраться на противоположный берег. На лугу упавший конь бил ногами, словно продолжая скакать, а под ним, пытаясь выбраться, извивался офицер.

— Вахмистр! Слатинов!.. Вахмистр! — отчаянно вопил он, и пока Костадин продолжал бежать вдоль речки, на противоположном берегу ее земля глухо загудела — под стремительным галопом другого коня.

Усатый вахмистр, соскочив с коня, сразу же отстегнул подпругу раненой лошади и помог офицеру выбраться. Офицер ощупывал колено и злобно ругался. Зубы его под черными усиками дробно лязгали, побледневшие губы конвульсивно кривились. Пот мелкими капельками покрывал смуглое, зверски напряженное лицо. Едва ощутив присутствие внезапно появившегося Костадина, офицер испуганно обернулся и поднял револьвер, но, когда понял, что это доброволец, опустил руку.

Костадин узнал поручика Балчева.

— Вы живы, господин поручик! А коня найдете себе еще получше, — сказал вахмистр и, показывая на вербы, продолжал: — Мы схватили там, на мельнице, капитана Колева.

Балчев вытаращил глаза и в первую минуту, казалось, не в силах был говорить.

— Колева?! Жандармского капитана?! Родоотступника! — воскликнул он и, прихрамывая, кинулся к вербам.

— Слушай, тезка, побудь-ка здесь, — сказал Костадину вахмистр и, сняв с седла саблю Балчева, повел своего коня вдоль берега, чтобы взглянуть на убитого.

Костадин направился к водяной мельнице. В тени верб коноводы держали кавалерийских лошадей. Перед полуразрушенной крохотной мельницей на живописной лужайке плотным кольцом сгрудились солдаты и добровольцы, окружив какого-то военного. Из-за их спин Костадину удалось разглядеть его. Капитан Колев был без фуражки. На огромном открытом лбу кровоточила свежая рана, и кровь стекала по широким скулам. На траве рядом с ним валялись сорванные погоны. Балчев его допрашивал.

Часто мигая и поднимая густые брови, чтобы кровь не попадала в глаза, капитан отвечал мрачно и отводил взгляд от Балчева. Вдруг он отпрянул и втянул в плечи свою большую голову — Балчев замахнулся на него парабеллумом.

— Говори, почему тебя связали твои люди, сволочь?!

Костадин перевел взгляд на ноги Колева, чтобы не видеть удара. Капитан был бос, на его широких, как лопата, ногах судорожно сжимались и разжимались волосатые пальцы. Вдруг он неистово вскрикнул, как человек, дошедший в своем отчаянии до предела:

— Если бы я атаковал прошлой ночью город, ты сейчас не смог бы бить меня, буржуйский ублюдок… Чтоб не проливалась братская кровь… Вот почему, паскуда!

Парабеллум рассек кожу на темени и залил кровью рано облысевшую голову капитана. Озверевший Балчев пинал его сапогами…

Костадин прислонился к вербе. Сердце его словно окаменело, замолкло. Он слушал, как били несчастного капитана, как осыпали его бранью, слушал визгливый крик Балчева с каким-то душевным отупением, словно не человека истязали, а просто колотили какое-то чучело.

Позже, когда по приказу командира эскадрона, высокого кривоногого ротмистра, Колева повели в общину, Андон рассказал ему, что жандармский капитан был отправлен в штаб дивизии с каким-то поручением, но, узнав о перевороте, бежал к мятежникам и с бывшим околийским начальником руководил вчерашним нападением на город. Кавалеристы взвода Балчева обнаружили его на водяной мельнице привязанным к столбу, разутым. Связал его выглевский учитель за то, что он отказался продолжать нападение на город этой ночью.

— Они не очень-то задумывались, как и что у них получится. Еще вечером мужики один за другим стали разбегаться по своим селам, — сказал Андон, который присутствовал при допросе и все знал. — Отправились, остолопы, власть свою восстанавливать, да дом свой из головы у них не выходит, еще бы — ведь жатва! Подходящее время выбрали военные, а?..

Костадин молчал. За плетнями и калитками ярились собаки. Душу его, как ядовитый туман, обволакивала ненависть и злоба к бунтовщикам. Эта злоба, накопившаяся за годы правления земледельцев, подогретая тем, что он пережил в последние два дня, сейчас вспыхнула с новой силой и освободила его от всяких угрызений совести.

33

Кондарев вышел из околийского управления такой расстроенный, что когда увидел себя в зеркале, висевшем на двери галантерейного магазина, остановился, удивленный своим сердитым и мрачным видом. Слова Христакиева, словно пули, пущенные ему в спину, до сих пор звучали в ушах, а встреча с вооруженным Костадином еще сильнее распалила его ненависть к сторонникам фашистского переворота.

О типографии он и думать не хотел. Александр Христакиев еще вчера вечером приказал опечатать ее, чтобы по городу не расклеивали листовок и чтобы отнять у него последнюю возможность жить по-человечески. Предложенная декларация, которую Кондарев отказался подписать, и грубый тон Христакиева, без следа прежней вежливости, свидетельствовали о том, что отныне и впредь судебный следователь не будет выбирать средства. Кондарев знал, что, как только будет сломлено сопротивление крестьян, Христакиев примется за коммунистов, а тогда, обладая уже куда большей властью, он примет меры, чтобы раздавить его окончательно.

Предпринимать что-либо в городе против переворота было уже поздно. После вчерашнего нападения крестьян настроение горожан переменилось в пользу военных — теперь они представлялись спасителями. Направляясь в контору Янкова, Кондарев читал на лицах прохожих облегчение после тревожной ночи и готовность спокойно провести хороший воскресный день. Многие шли в городской сад послушать музыку; женщины, выйдя на улицу, обменивались новостями; кофейни были переполнены. По городу сновали конные патрули и мобилизованные блокари, но на смену вчерашней смуте пришли успокоенность и удовлетворение. Колокола звонили торжественнее обычного, одна за другой с грохотом поднимались железные жалюзи магазинов, и залитая солнцем главная улица принимала свой обычный идиллический воскресный вид: полуоткрытые корчмы и лавки, украшенные висящей на раскрытых ставнях обувью, керосиновыми лампами, всевозможными веревками и паламарками.

Кондарев встречал нарядных барышень и молодых людей, нимало не интересовавшихся переворотом, ремесленников, торговцев, разного рода мелких собственников. Некоторые из них возвращались из церкви. Они, как на Пасху, поздравляли друг друга, обрадованные тем, что наконец земледельцев сбросили и власть теперь в надежных руках военных. В Тырнове все было спокойно, в Софии новое правительство было одобрено царем. И в самом деле, хотя движение поездов было нарушено, а в селах тут и там вспыхивали мятежи, но, слава богу, ни один город не был в руках мужичья, так что со всем этим покончено и никогда уже не вернется ненавистный дружбашский режим.