Эмилиян Станев - Иван Кондарев

• Название: Иван Кондарев
• Автор: Эмилиян Станев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Роман «Иван Кондарев» (книги 1–2, 1958-64, Димитровская премия 1965, рус. пер. 1967) — эпическое полотно о жизни и борьбе болгарского народа во время Сентябрьского антифашистского восстания 1923.

---

— Ничего этого я ей не говорил. Хорошо, что ты мне сказал.

Корфонозов подождал, не добавит ли он еще чего-нибудь. А затем заметил саркастически:

— Раз уж ваши конспиративные дела известны таким женщинам, как сестра, они не могут быть серьезными. Впрочем, они и в самом деле несерьезны. Эта анархистская затея с прокурором — бессмысленна и бесполезна. Что касается меня, точнее того, на чьей я стороне, то должен тебе заметить, я посвящен в дела куда более серьезные, чем ваши. Но не об этом сейчас речь.

— Напротив, об этом только и надо говорить…

— Ах, так? Хочешь увернуться от объяснений по поводу этой недостойной истории!

Корфонозов снова повысил голос. Уж он-то знал неумение этого человека скрывать свои чувства, его жестокое, не прикрытое никаким воспитанием равнодушие, которое тот проявил после злополучного похода на мельницу. Уверенный, что их отношения разладились, он просто не мог допустить, что Кондарев станет любовником его сестры. К тому же его злило, что он не удержался и намекнул о своем участии в подготовке восстания.

— Да, о твоей бесчестной связи с моей сестрой… не знаю, как иначе можно назвать ее, — добавил он и умолк, чтобы заставить говорить Кондарева; пускай наконец выскажется, пускай защищается!

— Не очень пристойно рассказывать, как все это началось, — тихо произнес Кондарев. — Легкомыслие и с ее, и с моей стороны. Она сделала первый шаг, хоть и без всякого с моей стороны повода. Я не собирался тебя оскорблять, но признать себя виноватым… С сегодняшнего дня я прекращаю всякие с ней отношения и сообщу нашим, что дом стал опасным. Сестра твоя, однако, пускай молчит… Больше не могу и не желаю говорить на эту тему, хотя у меня есть что сказать. Я действительно виноват, но не в том, в чем ты меня винишь… Сейчас, если хочешь, давай поговорим о другом. Раз ты посвящен в тайны верхов, скажи, будет ли восстание и когда? Тут у нас уже дела не остановить…

«Он даже не сознает, что говорит. Для него Дуса — просто развратная женщина, а я как будто и не брат ей», — подумал Корфонозов. Он вспыхнул от возмущения, но тут же вспомнил, что и сам виноват в том, что сестра дошла до этого. Разве он не оставил ее здесь одну? И разве сам он в Софии не живет вот уже два года со своей хозяйкой-разводкой? Какое у него право обвинять других, если сам поступает так же? Борясь с желанием продолжить разговор о сестре, он в то же время чувствовал, что его искушает мысль поделиться своими тревогами и показать Кондареву, в какие важные тайны он посвящен; презирая себя за суетность, он сказал вяло, тоном человека, которому уже надоело муссировать эту тему:

— Восстание будет. Коларов убедил всех. Георгий Димитров поддержал его, и теперь уже все окончательно решено. — Он сделал небольшую паузу и взял в руки сигарету. — Меня, однако, не радует, что власти уже дважды освобождали Коларова. Они ждут восстания, чтобы нас разгромить. Разговоры, что им вовсе не интересно связываться с нами, — чистейшее лицемерие. Только расправившись с нами, они могут рассчитывать на успех в выборах.

— Ты уверен в нашем поражении?

— За месяц немыслимо подготовить восстание в таких масштабах. Ошибку, совершенную в июне, мы увидели слишком поздно, теперь спохватились и решили ее исправить. После драки кулаками не машут!..

Он сознавал, что говорит неубедительно, но переполнявшие его мысли, планы, опасения вдруг сразу куда-то пропали, а злоба к Кондареву мешала сосредоточиться. «Я устал, что мне ему объяснять? Не все ли равно, понял он или нет», — решил Корфонозов, закуривая.

Молчание затянулось. На пол сползла тень. Городские часы пробили час ночи. Эхо долго еще носилось над спящим городом. Мимо открытого окна промелькнула летучая мышь.

— Итак, по-твоему, уже поздно? — заговорил Кондарев.

— Раз на подготовку остается всего месяц, какие могут быть надежды? Успех зависит от того, сможем ли мы привлечь на свою сторону хотя бы часть софийского гарнизона и завладеть оружейными складами. В Болгарии все решается в большой деревне — столице!

— Ты все еще рассуждаешь как военный…

— А как же иначе — фантазировать, уподобляясь вам? Мои предвидения относительно Лиги оказались верными. Вы недооценивали военных прежде, недооцениваете и сейчас. Шанс-то ведь один из ста. Даже и того меньше.

— Петр Янков думает примерно так же. Считает, что мы погубим движение, и уже сейчас оплакивает легальные позиции и парламентскую трибуну. Он, как и ты, не понимает смысла восстания.

Корфонозов вскипел:

— Смысл есть, когда есть шансы на успех! Но когда нужно любой ценой выполнить указание Коминтерна, дело принимает другой оборот. На что мы можем надеяться, ежели ничего не готово?

— Я иначе смотрю на вещи.

— Как же? Как, например? — Корфонозов ожидал услышать нечто неубедительное. На заседаниях военно-тех — ни чес к ого комитета не раз шла речь о тех наивных деятелях, которые воображают, что достаточно захватить общинное управление, водрузить над ним красное знамя — и дело сделано! — Так как же? — нетерпеливо, с пренебрежительной ноткой в голосе повторил он.

— А так, что обманутые крестьянские массы еще не сломлены и, если партия бросит их сейчас на произвол судьбы, она окончательно подорвет у них веру в себя и покажет, что мы не революционная партия, а секта оппортунистов.

— Но если партия будет разгромлена, а вместе с нею и массы?

— Тогда и реакции несдобровать.

— Как это?

— А вот так. Представляешь себе, какой это будет международный скандал и сила пролитой крови?

Корфонозов невольно закусил губу. Разве и в его голове не мелькала эта же мысль? А вот Кондарев сформулировал ее точно и ясно.

— Сила пролитой крови?.. То есть усиление классовой борьбы или что?

— Я просто пытаюсь подвергнуть психологическому анализу свои дилетантские построения.

Корфонозов желчно рассмеялся.

— А я о них и позабыл. Так как же ты все это себе представляешь?

— Народ надо научить бороться, и он будет бороться. Революционная волна имеет свои границы во времени. Сейчас она достигла высшей точки.

— Литература! — воскликнул Корфонозов. — Кто знает, в высшей она точке или нет?

— Каждый волен понимать революцию по-своему. Мы должны повернуть колесо независимо от того, захватим ли мы власть или будем разбиты. И тот, кто для этого слишком щепетилен, наш враг.

«Тактик», — зло подумал Корфонозов.

— Наш народ уже пережил две катастрофы и пролил достаточно крови за последние десять лет. Незачем ему ее проливать снова, ежели он этим ничего не добьется, сударь! — крикнул он, чувствуя, что перестает владеть собой. — Нельзя использовать его для политических экспериментов! Однако такие, как ты, о народе не думают, им бы только на его горбу вершить мировую политику.

— Ты говоришь как закоренелый реакционер, сразу видно — бывший офицер. Если нельзя проливать кровь, нечего и огород городить. Зачем же ты примкнул к нашему движению?

— Движение должно служить народу, иначе народ может стать объектом для экспериментов, игрушкой в руках некоторых личностей! — Корфонозов больше уже не скрывал своего раздражения.

— Ты не понимаешь самых простых вещей, Корфонозов. Село сейчас бурлит, ты просто ничего не знаешь, хотя, говоришь, и занимаешь в движении ответственный пост.

— Погоди, погоди! Ведь речь идет об элементарном разуме, о самых простых расчетах. Что за вздор ты несешь! — воскликнул вне себя Корфонозов, но тут где-то в нижней части города прогремел выстрел, за ним второй, третий, четвертый. Кто-то расстрелял целую обойму, и в ночной темноте раздался глухой крик.

Корфонозов встал и выглянул в окно. Из-за освещенных луной крыш долетали крики и неясный шум.

— В кого-то стреляли, — сказал он.

Кондарев тоже подошел к окну и, став за спиной Корфонозова, весь превратился в слух. Шум усиливался, неясный, как ропот. Вдруг на желтоватом мареве, окутавшем город, вспыхнул нежный румянец и через секунду исчез. Потом появился снова и затрепетал над кровлями, как крылья бабочки. Послышался женский вопль, зазвонили колокола нижней церкви, и красный луч, похожий на хвост ракеты, рванулся к небу и исчез. По главной улице зацокали подковы мчащихся галопом лошадей.

Корфонозов отошел от окна.

— Загорелась какая-нибудь мастерская.

Кондарев молча отстранил его и выглянул наружу.

— Похоже, подожгли партийный клуб, — сказал он.

— Откуда ты знаешь?

— Предполагаю… Вроде там горит… Мне надо уходить, пока город еще не проснулся… Ты оставайся или как хочешь. — Кондарев надел шляпу. — Прощай, Корфонозов, может, и не увидимся больше. Если ты действительно за наше дело, брось свои сомнения. Видишь, что у нас происходит, — это вовсе не литература… Передай сестре, о чем мы здесь с тобой говорили, и пусть она меня простит…