Август Монтегю Саммерс - Вампиры в верованиях и легендах

• Название: Вампиры в верованиях и легендах
• Автор: Август Монтегю Саммерс
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9524-4941-1

Преподобный Монтегю Саммерс, английский писатель и знаток готического романа, католический клирик и исследователь оккультизма, автор работ по истории ведьмовства и демонологии, по географии ведовства, оборотничества и вампиризма, в своей книге прослеживает мрачные предания о вампирах до истоков их возникновения. В поисках внятного толкования характерных черт и действий вампиров, попытке сформулировать гипотезу, которая могла бы объяснить эти жуткие явления, Саммерс приводит множество примеров и случаев вампиризма. На основе свидетельств очевидцев он рассказывает о привычках, особенностях, внешнем виде и отличительных признаках вампиров и способах защиты от них.

---

То, что его история, без сомнения, происходит из того же греческого источника, откуда Луциан почерпнул свою собственную остроумную и соленую версию, ничуть не умаляет ее оригинальности. Апулей был бы оригинальным, если бы пересказал историю Трои, скитания Энея или Одиссея. Невозможно — и это было бы дерзостью — на этих страницах давать любой подробный рассказ об этом волшебном приключении. Давайте довольствуемся тем, что затронем те некоторые эпизоды, которые, может показаться, имеют некоторое отношение к вампирам, какими они были известны в античном мире. Роман начинается быстро, но не неожиданно: «Thessaliam ex negotio petebam» — «Мне довелось посетить Фессалию по делу». Самые первые слова задают тон рассказу. Фессалия, край тайн, магии и чудес. Эхо отзовется тысячью откликов. Обращаясь к страдающему от безнадежной любви деревенскому парню, Гораций восклицает:

Может ли любая ведьма, какой бы искусной она ни была,
Может ли колдун со всеми своими фессалийскими заговорами и снадобьями,
Да могут ли сами Небеса освободить тебя от чар любви?

И снова в еще более известном отрывке он вопрошает:

Вы действительно смеетесь над снами, черной магией,
необыкновенными происшествиями, ведьмами,
ночными призраками и фессалийской порчей?

Проперций называет ведьму (saga) словом «фессала», будто это обычное определение, когда он признается в любви: «Этой страсти не могут меня лишить мои старинные друзья, не может и фессалийская колдунья смыть ее из моего сердца даже всеми очищающими водами могучего океана». Ювенал говорит о «фессалийском приворотном зелье» в связи с magicos cantus. Любен перефразирует magicos cantus, назвав их колдовскими заклинаниями, и замечает, что в Фессалии некогда в избытке приготовлялись волшебные снадобья. Он же дальше объясняет, что такое приворотное зелье. Легко вспомнить, что приготовление таких напитков, которые вызывают любовь или ненависть, считалось неотъемлемой частью работы ведьмы и самым гнусным преступлением, потому что таким образом ведьма пыталась вмешиваться в естественный порядок вещей.

Почти сразу же Луций встречает двух путников, один из которых по имени Аристомен рассказывает историю, связанную с вампиризмом и колдовством, которая уже содержит очень много черт более поздних повествований. Аристомен, который путешествует по Фессалии, Этолии и Беотии, торгуя сыром, медом, приправами и засахаренными фруктами, прибывает в Гипату (совр. Ипати в номе Фтиотида, Средняя Греция), один из главных городов этого региона (в древности (в V–IV вв. до н. э.) Гипата была центром небольшой области Этея и Фтия, после римского завоевания во времена Апулея (II в.) входила в состав провинции Македония (ее крайний юг). — Ред.). Здесь он понимает, что зря купил такую большую партию сыров, потому что конкурирующая фирма уже заняла это место на рынке. Чтобы убить время, прежде чем пуститься в путь на следующее утро, Аристомен посещает общественные бани, и здесь в полуголодном и несчастном оборванце узнает своего бывшего друга, некоего Сократа, которого уже много месяцев считали умершим. Аристомен полон решимости помочь старому товарищу, несмотря на его мольбы оставить его погибать, и, как следует освежившись, он берет его с собой пообедать в гостинице, где развлекает его добрыми тостами, красным вином и множеством забавных сплетен. Наконец бедняга осмеливается рассказать ему свою историю. Около двух лет тому назад или даже больше он путешествовал по Македонии по делу, где ему несколько раз улыбнулась удача. Он уже отправился в обратный путь с кошельком, полным денег, когда на окраине Ларисы на него напала шайка разбойников, которые отняли у него все, что он имел. С огромным трудом он дотащился до соседнего городка и случайно остановился у таверны, которую содержала некая Мероя, очень хорошенькая, которой он поведал о своих злоключениях. Сначала она сердечно приняла его, но через некоторое время заставила его работать на себя целый день в качестве подмастерья портного, пока он не дошел до крайней нищеты. Аристомен, естественно, воспринял это признание с большим негодованием и выбранил своего друга за то, что тот не вырвался из такой унизительной неволи. Через мгновение Сократ сильно побледнел и закричал: «Тише, тише, ты глупец, если оскорбляешь женщину, столь искусную в темных таинствах. Несомненно, такой несдержанный язык навлечет на твою голову страшную месть». — «Да что ты говоришь? — насмешливо ему ответил его собеседник. — И что же она за женщина, эта трактирщица? Жена Цезаря или могущественная царица?» — «Она ведьма и колдунья, чьи могучие заклинания могут опустить на землю сами небеса, повергнуть землю в смертельный сон, превратить бегущую воду в холодный мрамор, а горы — в тающий воск, вызвать тени умерших из их могил, заставить самих богов склониться перед ее волей, погасить свет звезд и осветить самые мрачные глубины преисподней». — «Да ладно, — вскричал его друг, — давай оставим эти сантименты и будем рассуждать здраво». Но Сократ продолжает подробно рассказывать о поступках этой женщины, и интересно отметить, что, несмотря на их необычность, есть некоторые моменты, которые можно сравнить с тем, что случалось во время судов над ведьмами в XV–XVI вв. По крайней мере, этот рассказ производит на Аристомена такое впечатление, что он решает, что для них лучше всего будет уехать на рассвете, «чтобы при содействии своих подручных эта ведьма не узнала про то, что тут было сказано, и не решила отомстить». Они хорошенько заперли дверь, и для пущей надежности Аристомен подпирает ее своей кроватью. Под воздействием хорошего вина, которое он так давно не пил, Сократ погружается в глубокий сон на своем ложе. Часы тянутся медленно, и уже перевалило за полночь, когда со страшным шумом двери распахиваются так, что соломенный тюфяк отлетает, переворачивается и накрывает собой трясущегося человека, который на нем лежит. В комнату входят две женщины ужасного вида. Одна держит в руке пылающий факел, а другая — губку и обнаженный меч. Они встают рядом с Сократом, который еще храпит, и женщина с мечом восклицает: «А и правда, сестра Пантия, это он, мой милый Эндимион; вот котик мой, что ночи и дни моими молодыми годочками наслаждался, вот тот, кто любовь мою презирал и не только клеветой меня пятнал, но замыслил прямое бегство. А я тогда должна стать еще одной Калипсо, покинутой ее Улиссом (Одиссеем. — Ред.)». И, указывая рукой на перевернутую постель, она продолжила: «А там лежит его достойный советчик Аристомен, который подстрекал его к этому и советовал ему сбежать. Так пусть несчастный трясется от страха, потому что я позабочусь о том, чтобы он быстро раскаялся в содеянном». Вторая ведьма предлагает убить его прямо сейчас, но Мероя решительно отвечает: «Нет, пусть живет, чтобы бросить горсть земли на тело этого бродяги и негодяя». Затем они хватают несчастного Сократа за волосы на голове, и одна из них погружает меч по самую рукоятку ему в глотку с левой стороны, а в это время другая старательно ловит хлещущую кровь в небольшой сосуд, чтобы ни капли не упало на одеяло или подушку. В то же самое время показалось, что бедняга глубоко вздохнул, и вся жизнь вышла из него вместе с кровью. Панфия мгновенно прижала губку к ране, шепча: «О морская губка, остерегайся бегущего потока». После этого, отодвинув кровать и расставя над лицом Аристомена ноги, обе женщины принялись мочиться, залив его зловоннейшей жидкостью.

Едва они перешагнули порог, как двери быстро захлопнулись, а запоры и засовы вернулись на свои места. Полумертвый от ужаса, трясясь всеми частями тела от страха быть обвиненным в убийстве своего друга, Аристомен связал свои вещи в узелок, стараясь не шуметь, и собрался ускользнуть, никем не замеченный. Но когда он разбудил привратника, этот уважаемый человек отказался отпереть двери до рассвета, заявив, что дороги кишат грабителями, и путешественники не должны, по крайней мере ради собственной безопасности, пускаться в путь до первых петухов. Почти в отчаянии несчастный парень прокрался назад в свою комнату и принял решение совершить самоубийство, чтобы его не обвинили, как он был уверен, в смерти друга. И вот он привязывает старую веревку к потолочной балке и, стоя на табуретке, собирается оттолкнуть эту опору, когда волокна веревки, сильно подгнившие и ненадежные, рвутся, и он летит на тюфяк, на котором лежит его товарищ. Услышав этот шум, окончательно уже проснувшийся привратник вбегает в комнату, при этом Сократ подпрыгивает и громким голосом вопит, что этот человек прокрался к ним, чтобы украсть что-то, пока они спят. Теперь Аристомен вне себя от радости, но тем не менее ему не терпится уйти отсюда как можно скорее. И вот они платят за постой и вскоре уже находятся далеко в пути. Но все же Аристомен не может удержаться от того, чтобы не бросить украдкой взгляд назад, а также на шею своего товарища. Но на ней нет раны, нет никакой отметины от пореза, ссадины, шрама, и он понимает, что пережил необычайно яркий ночной кошмар, который дает повод для каких-нибудь глубоких философских замечаний на тему воздержания не только в отношении вина и крепких напитков, но и в отношении позднего ужина и обильной пищи, несварение которой приводит к таким мрачным и причудливым фантазиям. Сократ весело смеется над утренней проповедью своего друга и вскоре признается, что быстрая ходьба и свежий утренний воздух заставили его сильно проголодаться. Они садятся в тени платановой рощи, так как солнце уже встало и набрало силу. У их ног бежит небольшой журчащий ручей, вода в котором чище, чем блестящее серебро или прозрачный хрусталь. Скромна их трапеза, но аппетит хорош. Они накрывают свой стол на лужайке: свежий хлеб и отличный сыр; вместо скатерти природа приготовила им листву с деревьев. Отдав должное завтраку, Сократ начинает ощущать жажду. Он встает, идет к ручью и наклоняется, чтобы попить. И как только его губы касаются воды, как в его горле открывается зияющая рана, губка, ее затыкающая, выпадает, и из горла течет небольшой кровавый ручей. Без единого крика Сократ падает на берегу ручья, иссохший, изможденный, отталкивающий труп, кожа да кости. Половина его тела оказывается в воде, а половина — на суше. Его спутник с трудом вытаскивает несчастные останки на берег и, боясь, что его увидит какой-нибудь случайный путник, выкапывает в песчаной почве неглубокую могилу, в которую он кладет своего несчастного друга, слегка присыпав его землей. Как будто он сам убийца, Аристомен бежит с проклятого места и, выбрав добровольную ссылку, поселяется в городке в далекой Этолии, чтобы на новом месте забыть об этих кошмарных событиях.