Ольга Литаврина - Синдром мотылька (сборник)

• Название: Синдром мотылька (сборник)
• Автор: Ольга Литаврина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-53439-5

Если ты выстрелишь в прошлое из пистолета, оно выстрелит в тебя из пушки…  Журналист Кирилл Сотников знает эту пословицу, но тем не менее постоянно вызывает огонь на себя. Ведь именно в прошлом хранятся ключи к тайнам настоящего. Вот искренняя и горячая исповедь погибающего Вадима Волокушина. Талантливый педагог не совладал с талантом ли, с судьбой. И только пристальный взгляд в историю его жизни даст верный ответ. А трагическая история суперпопулярной эстрадной дивы блистательной Зары Лимановой, бесследно пропавшей среди людей? Что привело ее к этому исходу? Почему за ее потаенными дневниками охотятся люди, не останавливающиеся ни перед чем? Прошлое неотрывно смотрит на нас, но мы не должны его бояться, считает Кирилл Сотников, ведь судьбы людей, которые ты пережил как свою, очищают и возвышают тебя.

---

Вот и все, господь мой, вседержитель! Я снова отринул все милосердие твое, и неизмеримую мудрость твою, и светлую печаль о нас, живущих! Отринул единственный путь спасения и не сделал самой слабой попытки уйти от власти дурманного зелья. Не захотел – или не смог. А ведь, наверное, смог бы – если б знал, что кому-нибудь это до смерти нужно! Теперь и не узнать…

Сижу, как вчера, на холодном краю ванны, и сладостный ток жизни теплом разносится по венам. Последний день я дарю себе сам – я и моя привычная дурь. А все остальное пусть дождется меня в следующей жизни.

Мысли вернулись к тому достопамятному десятилетнему юбилею. Конечно, он приснился мне под утро – и не отпускает с тех пор. Хотелось воспрять духом, чтобы полнее окунуться в тот сладостный майский вечер, который я надеюсь показать тебе, Венич!

…Напрочь не помню, как тогда я вышел из дома, как простился с женой и дочурой – и простился ли вообще, и что они пожелали мне напоследок. Плохо помню весь тот сумбурный хлопотный день – кого, где и как посадить, кого, как и с кем встретить… Не помню ни одного маститого чиновного лица – хотя на фотографиях в лицейском альбоме остались и куратор РУНО, и куратор от Академии образования, и депутат, и глава управы, и даже заместитель префекта!

Зато вечер так и стоит перед глазами. Как и наше живое детище, наш маленький спектакль – «Путь мотылька», прогремевший, к сожалению, по всей Москве как «педагогическое чудо Волокушина!». Ах, не надо было нам так светиться, подставляться и милостям власти предержащей, и зависти конкурентов, якобы друзей и коллег!

Но это – потом. Вот он, мой драгоценный юбилей, теплый радостный вечер конца мая!

Все собрались в нашем лицее и с трудом поместились в маленьком актовом зале нашего верного детсадовского здания. И все – зуб даю! – скажут мои дети; все дружно забыли об этом. Забыли обо всем, кроме… пути мотылька…

Знаешь, Венич, если над действом трудятся и вкладывают свои души, не скупясь, как умеют только дети, художники по декорациям, осветители, создатели аудиоэффектов, фото– и видеооператоры, монтажеры и стилисты – это кроме тех, кто движется на сцене, – оно, как ромашка с мороза, до костей прохватывает любого зрителя! Так было и у нас…

Сначала на темной сцене негромко зазвучала музыка. Еще не музыка песни, а тихая живая музыка подмосковного дачного вечера в первой половине лета… Сладкий аромат незнакомых вечерних цветов и скошенной подсохшей травы…

Монотонный глуховатый треск – так всю ночь трещат цикады на юге. Бабушка любила говорить: «Кузнечик настраивает скрипочку», на экране начинают мелькать кадры фильма. Дачный домик с уютно мигающим светлым окошком. Маленькая комната, где у окна сидит ребенок с зажженной аромалампой. Аромалампа стоит на окне, она небольшая, в виде цветка кувшинки с четырьмя закругленными зелеными ножками. Цветок наполнен душистой водицей, а между ножек горит толстая шведская свеча. Ребенок не может оторвать от нее глаз. Маленькие белые бабочки кружатся над лампой в магическом танце, боясь приблизиться и не в силах улететь…

Камера берет крупный план – в кадре остаются один самый красивый мотылек, светящаяся кувшинка и глаза ребенка. Мотылек тянется к лампе… Куда попадет он – в кипящее эфирное масло или безжалостное пламя свечи? Кадры с лампой отодвигаются в глубину сцен. Яркий луч, как пламя, протягивается над тьмой. Безмолвные темные группы на полу начинают медлительный танец. Каждое мгновение в луч пламени попадает одна группа – гибкие летучие тела в белых одеждах.

Чистый детский голос поет за сценой:

Знаю, сложится нелегко
Дружба пламени с мотыльком…

Вступает ритмическая мелодия припева, и группы, одна за другой попадая в пламя – пламя свечи, – танцуют в мистерии человеческой жизни…

Вот люди встречаются в первый раз. Глядят друг на друга. Руки касаются рук. Сближаются в танце. Пламя ослепляет их – и оба, задыхаясь, падают во тьму. Другая группа – это уже любовь, единство душ и тел.

В миг самого тесного слияния пламя невидимой свечи обжигает их и уводит во тьму. Дальше – счастливое появление маленького человека. Но, как только руки любящих сплетаются над ним, любовь сгорает, и все исчезает. Детский голос за сценой поет еще громче…

Самба белого мотылька
У открытого огонька…
Только белые крылышки не опали…
Если б мы могли без тоски
Жить, как белые мотыльки,
И летать себе недалеко от земли…

А в луч света попадают две белые фигуры. Они злобно вырывают ребенка друг у друга… Луч ослепляет мать, как удар молнии. Маленькая хрупкая женская фигурка точно ломается, падая на пол сцены.

«Он ее не сильно, но обжег. А она недолго, но любила». Отец уже один с ребенком. Дитя тянется к нему, ища защиты, а отец тянет руки к новой женщине. Мачеха выталкивает ребенка из круга света.

Певучий чистый голос за сценой:

Знаю, сложится нелегко
Дружба пламени с мотыльком…

Нарастает уже тянущий за душу ритм припева:

Самба белого мотылька
У открытого огонька…
Только белые крылышки не опали…
Если б мы могли без тоски
Жить, как белые мотыльки,
И летать себе недалеко от земли…

Последняя сценка в луче пламени? Света? Тонкая белая фигурка подростка кладет четыре белые лилии к могильному памятнику. Голос за сценой стихает и сменяется монотонной музыкой летней ночи…

И снова возникает дачное окошко, аромалампа с цветком кувшинки и личико ребенка, следящего за опасным танцем ночных бабочек.

Камера приблизилась к лампе в тот момент, когда самый хрупкий мотылек касается пламени. Язычок пламени точно слизывает хрупкие белые крылышки. В глазах ребенка – боль.

Если б мы могли без тоски
Жить, как белые мотыльки,
И летать себе недалеко от земли…

Зал молчит. И, глядя из неосвещенной кулисы, я вижу на лицах – слезы…

Глава 15 Последний сон

Вот так мы и прославились, милый Вениамин Сергеич! Оба мы с тобой читали у Пушкина: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». В школе я не понимал этих строк. Зато в жизни – особенно в то самое время, когда мы с лицеем, что называется, «проснулись знаменитыми».

Как жаль, что мы, и я, и лицей, и дети, оказались тогда в «самой моде» – такие талантливые, серьезные, чистенькие и приглаженные. И никакого хулиганства, никаких вредных привычек – только успехи в учебе и спортивные успехи, – нам всем только крылышек не хватало, как тем самым «Белым мотылькам»!

Нас, как популярное чтиво, попросту «захватали» в то время! Праздник ли, или встреча важного лица в префектуре – вынь да положь «Веснушку»! «Учитель года», победитель конкурса зрительских симпатий на кабельном телевидении – кто же, как не Волокушин?

Каждый раз после очередного официоза я буквально «вливал» в себя новые силы, так нужные для обучения с подопечными «Веснушки», для проработки следующего мелодического спектакля! Однажды мы выступали в окружном приюте для детей-сирот, почему-то носившем английское название и возглавляемом директором-англичанином, – «Биверли-Хаус», кажется. Внимание и какое-то особое погружение в наш маленький спектаклик детей, которые априори далеки от любого искусства, так поразило меня, что около года я носился с идеей открыть в «Веснушке» интернатский класс для детей-сирот, способных к музыкальному или художественному творчеству. Мы с завучами проработали всю программу содержания, воспитания и обучения сирот, даже не замахиваясь на поддержку государства, связались с отделом опеки в управе и префектуре, наконец, писали в московское правительство. Полгода, вместо занятий с лицеистами, понадобилось мне ходить и ездить по инстанциям, улыбаться и носить модные галстуки.

В итоге два образовательных округа – Северо-Восточный и Южный – не смогли договориться о подведомственности будущего класса. Оформлять ли опеку над детьми в Южном, по месту моей прописки, или в Северо-Восточном, где располагается лицей? Вопрос благополучно замяли. Зато поднятая вокруг него чиновная суета еще больше укрепила нашу нежданную популярность.

Десятки взбалмошных матерей днями толклись у дверей моего кабинета, умоляя пристроить их недалеких чад. И каждой приходилось дипломатично, не обижая материнских чувств, объяснять, что классы в лицее переполнены, пусть ребенок пока позанимается в досуговом центре по месту жительства. А вот на будущий год – быть может…

Как-то раз, начав понемногу наглеть и до предела насытясь неумолкаемым дамским обществом, я выгнал из кабинета целую семейку – мать, бабушку и сестру, – пришедшую просить за великовозрастного компьютерного обалдуя. Дескать, пусть уж и дальше зависает за компьютером, чем за сценой в «Веснушке»!

На меня накатали жалобу, и в лицей приехала проверяющая комиссия, которую интересовало все: учредительные документы, пожарная сигнализация, сертифицированный песок в лицейских песочницах, – кроме подлинного содержания нашей непростой созидательной работы. Общение с «комиссионными» дамами отняло у меня ровно неделю.