Наталья Баранская - Странствие бездомных

• Название: Странствие бездомных
• Автор: Наталья Баранская
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-074546-3; 978-5-271-36206-4

Наталья Баранская — прозаик, литературовед, автор известной повести «Неделя как неделя», книг о Пушкине и его времени; участвовала в создании Государственного музея А. С. Пушкина в Москве.

«Странствие бездомных» — история нескольких поколений большой семьи Баранских-Радченко-Розановых.

Любовь Радченко, мать автора этой книги, бесшабашная, пылкая революционерка, умела располагать к себе людей, но была не приспособлена к семейной жизни. Отца, Владимира Розанова, его дядя, известный философ Василий Розанов, называл «эсдек в странствиях». Родители Натальи Баранской и люди их круга — не застывшие портреты, а реальные люди — образованные, горячие, неуживчивые, порой одержимые.

На долю героев книги выпало немало испытаний: вольные и невольные расставания, частое одиночество, чужие дома и бездомье, сменяющиеся радостью встречи…

---

Свидание в Питере было коротким — два дня. Отец должен был оставить дружеское прибежище, мама — вернуться со мной в свое жилище, чтобы не взбудоражить полицию, вероятно, все еще поджидавшую «высокого господина». А он, уезжая, принял все меры предосторожности: добрался на лошадях до какой-то станции и только там сел на московский поезд.

Жаль, что я не помню себя с раннего младенчества, как Лев Толстой. В памяти появляются отдельные случаи начиная с двухлетнего возраста: происшествия, особо меня взволновавшие или напугавшие. Происходившее с нами летом 1909 года передаю со слов родителей.

На Волынь к Тарасевичу отправились в июне. Путешествие было сложным, со многими предосторожностями, чтобы не «подцепить шпиков». Хозяйке мама сказала, что переезжает на дачу, собранные вещи на Николаевский вокзал отвез знакомый, меня отнесли к друзьям, и от них поехали на вокзал порознь — мама одна, а ее приятельница — со мной. Садились в поезд поврозь — Любовь Николаевна была в шляпе с вуалеткой, прикрывавшей лицо, без багажа, с одним маленьким саквояжем. Подруга мамы — со мной и с вещами. Только на станции Бологое я оказалась в маминых руках и у ее груди.

В Москве с такими же оглядками и проверками садились на киевский поезд: сначала мать со мной, чуть позже — отец. Меня везли в бельевой корзине. Для тех, кто не знает, что это такое, поясню: овальная открытая корзина с двумя ручками, в которую складывали просушенное чистое белье. Ребенку было удобно и спокойно, но родителям спокойно не было: то проверка билетов, то полицейский обходит вагоны, пристально вглядываясь в пассажиров, — вдруг кого-то ищет?

В Киеве сделали остановку. Мать хотела повидать своих девочек. Они жили с тетей Маней, с братьями Степана Ивановича; сам же он отбывал ссылку в Вологде. Девочки встречали маму прямо в вагоне. Женя описала эту встречу, вспоминая свое детство. Сестры испытывали сложное чувство — радость при виде мамы и неловкость от знакомства с «маминым мужем» (они были тогда подростками четырнадцати-пятнадцати лет). Маленькая сестричка в корзине все же вызвала у них умиление. Но и… ревность, думаю я. Ведь она осталась у Жени на всю жизнь. Понятно желание Любови Николаевны, но все же остановка в Киеве была опасной для обоих: отец был в розыске, а маме решением жандармского управления предписывалось проживание в Вологде, «по месту ссылки мужа» (то есть С. И. Радченко).

Коротенький рай

Через день добрались до нужной станции и тогда вздохнули свободно. Кончилось многолюдство, поездная сутолока, нет больше контролеров и полицейских. Родители наняли лошадей (Тарасевич не мог выслать своих без извещения о дне приезда). Едут по сельским дорогам, дышат свежим воздухом, запахом тополей, нагретых солнцем, свежей соломы, брошенной под ноги. Едут в безопасное место, где нет полиции, не нужны паспорта, где один урядник на селе, да и тот преисполнен почтения к господам, подкармливаясь от их щедрот.

Впрочем, у отца с его обостренным чутьем к опасности остается тревожное сомнение: ему не понравился господин, пристально разглядывающий всю семейку при посадке на житомирский поезд. Впрочем, было на что посмотреть: девочки-подростки несли вдвоем корзину с младенцем, за ними шли две дамы (мама и тетя Маня), позади — высокий господин с чемоданом и носильщик с узлом и портпледом. Любопытствующий господин пропустил процессию, уступив ей дорогу, постоял и повернул назад к вокзалу. Вот это и не понравилось отцу.

Имение Тарасевича было для родителей земным раем. Им отвели большую комнату во флигеле неподалеку от главного дома. Дом стоит на холме, от него спускается дорожка к пруду, вокруг дома — старые липы и цветники, на лужайках — беседки. Позади дома и флигеля — фруктовый сад с яблонями, кустами крыжовника и смородины. На пруду — купальня и маленькая пристань, а за прудом сад переходит в рощу, там совсем тихо, уединенно и глухо, а в заборе есть калитка, через которую можно выйти на дорогу и уйти в поле.

Тарасевич, фотограф-любитель, подарил маме несколько снимков от прежних приездов отца: папа на лодке среди камышей (он любил грести), с лестницей на плече и топором в руке — видно, обрубал сухие ветки в саду. Это осенние снимки — отец в пальто и кепке. Один снимок летний — В. Н. в кресле-качалке под большим садовым зонтом-беседкой.

А вот и новая работа Тарасевича: в тени сосенки стоит кресло с плюшевой обивкой, вынесенное из дома, на расстеленной пеленке сидит толстенький младенец в платьице, одна ручка на подлокотнике кресла, другая — возле рта. Дитя сосет палец и смотрит на фотографа. Это первый в моей жизни снимок, мне восемь месяцев. За спинкой кресла промелькивает белый рукав маминой блузки. Мама, спрятавшаяся за креслом, готова подхватить ребенка. Фотокарточка на добротной бумаге, именуемой «слоновой», — вероятно, по цвету слоновьих бивней. На обороте — надпись рукой отца, сделанная потом, при расставании.

Но пока родители полны радости и не думают о разлуках. Отец нянчит свое дитя, мать умиляется, на них глядя. Из ее письма 1939 года: «…папа возил тебя в колясочке по саду, ходил на пруд полоскать пеленки. Вообще был очень нежным и внимательным папой».

Увы, эта сельская идиллия — передышка, дарованная судьбой, — длилась чуть более месяца.

Бегство

«В одно июльское утро, — вспоминает отец, — я занимаюсь совершенно мирным делом — ношу на руках свою восьмимесячную дочку и знакомлю ее с миром: лошадью, собакой, деревьями. И то, и другое, и третье она берет своими ручонками и хочет тащить в рот. Вдруг за частоколом вижу урядника. Мой мозг имеет специальную установку, которая сигнализирует полицейскую опасность…»

Тревога! Урядник пришел в дом узнать, как зовут «высокого господина», что гостит у барина. Пока он обращался к прислуге, пока она собиралась вызвать барина, пока барина искали в саду, а к уряднику вышла горничная от барыни, к Тарасевичу прибежал гонец от фельдшера с сообщением, что на селе жандармы, сейчас будут здесь. Урядник поспешил к ним навстречу, так и не узнав про высокого господина. Тем временем по приказу барина заложили в бричку огневую пару и подали к задней калитке. Отец простился с хозяевами, поцеловал жену и дочку, мама подала ему наспех собранный саквояж, и лошади рванули. Кучер, знавший, в чем дело, сказал весело: «Небось не догонят!» Он доставил отца на железную дорогу, миновав ближнюю станцию.

Да, один бежит, другой ловит — один прячется, другой ищет. Увлекательная игра, в этом есть и свой азарт, особенно по первости и по молодости. А если в этом проходят годы, проходит жизнь? Мы все — и стар и млад — зажигаемся при виде погони, правда, это в кино. В истории, как и в кинофильме, внезапно все поворачивается: кто был беглец, тот стал ловец, и наоборот. Однако не так просто, как в кино: вот и мои родители после Октября 1917 года опять должны были спасаться от «ловцов». Когда-нибудь историки разберутся в сложностях русской революции. А я рассказываю о своих родителях. По моему разумению, они были ее мучениками.

Мать с ребенком на руках почти тотчас уехала в Киев. Жила до конца лета в Дарнице — с кем, как? Сказала: «Намучилась я, живя с тобой на даче». Было ей, вероятно, одиноко, трудно и тревожно. Осенью она отправилась на встречу с отцом, как было договорено, в Коломяги (Финляндия входила тогда в состав Российской империи). Там, в Коломягах (Комарово), на даче д-ра Н. Н. Штремера состоялось их (наше) прощальное свидание.

Родители обсудили всё: дальнейшую жизнь, работу, здоровье отца, возможности спастись от ареста — и пришли к нелегкому для них решению: отец должен уехать из России, перебраться нелегально через границу (всё это он уже обговорил с товарищами), пожить в Швейцарии, подлечиться, отдохнуть от подполья, от розыска. «На время, конечно, на время», — повторяли они.

Трудное, горькое было расставание. Отец оставлял жену с ребенком неустроенными, необеспеченными. Знали, что и за границей ему придется жить под чужим именем, чтобы полиция не выдала российской жандармской службе, соблюдать осторожность в переписке. Разлука, не определенная сроком, не зависящая от их воли. Надеялись — может, удастся съехаться где-нибудь в маленьком городке будущим летом. Если найдутся деньги на поездку. Если все будет благополучно.

Отцу предстоял переход через границу. У него был уже опыт — четыре нелегальных перехода. В один из них он чуть не погиб. Тогда, в 1904 году, контрабандисты, взявшиеся перевести, тянули, набивая цену, и отец поступил отчаянно: переплыл пограничную реку на глазах у часового; тот стрелял в него дважды, но, к счастью, не попал. Теперь молодая отвага была ни к чему — новый переход был продуманно взвешенным. Путь был намечен через Финляндию в Швецию. С помощью д-ра Штремера и его знакомых был составлен маршрут — указаны отдельные отрезки пути, люди, готовые помочь.