Александр Бенуа - Дневник. 1918-1924

• Название: Дневник. 1918-1924
• Автор: Александр Бенуа
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: ISBN 978-5-8159-1031-7

Дневники Александра Николаевича Бенуа (1870–1960), охватывающие 1918–1924 годы, никогда прежде не печатались. Знаменитый и модный живописец, авторитетный критик и историк искусств, уважаемый общественный деятель — он в эти трудные годы был художником и постановщиком в Мариинском, Александринском и Большом драматических театрах, и иллюстратором книг, и заведующим Картинной галереей Эрмитажа. Свои подробные ежедневные записи Александр Бенуа называл «протоколом текущего безумия в атмосфере чада, лжи и чепухи».

---

Дивный ясный день. Утро тихое и серое. Я отправился к соснам у «белой березы», но успел лишь нарисовать очерком схему — смущали господство табуна и мальчики-пастухи.

Совершенно изумительный выдался вечер. Я рисовал сначала у развалин Аполлона, а затем в Сильвии. По дороге туда отдыхал под липой, насупротив храма Дружбы, и записал свои впечатления в записную книжку. Особенное настроение (полное воспоминаний о прекрасном прошлом) навевали всенощные перезвоны. В Сильвии встретился с милейшим А.П.Ивановым. Он тоже не может опомниться от впечатлений: произведенном убийством ни в чем не повинного Ухтомского. В газетах уже объявили об аресте Калинкина, которому ставят в вину сообщество с Антоновым, участие в каком-то грандиозном пожаре. Еще одна жертва.

Изумительный эффект тумана (в первый раз) с месяцем в небе у острова кн. Ливен. У нас сидела Анна Петровна, которую я с Акицей проводил до ее дачи. Последняя не приобретена Агрономическим институтом. Туда поместили Курбатова, живущего в верхнем этаже; хозяева занимают остальную часть. Сергей Васильевич как раз вернулся из города, решительно отрицает, что Тихвинский был большевиком. Он старый эсдек меньшевистского толка, но, впрочем, последние годы был совершенно разочарован в социализме. Попался он из-за сношений с Нобелем, к нему он был приглашен властями. Многих подвел Таганцев участием в образованном им обществе разработки «сапропеля» — вот слово, слышанное мной от Горького. Это вещество, найденное в его имении, где многие его сотрудники гостили.

Воскресенье, 11 сентября

Райский день, но с сильным ветром. Утром рисовал партию деревьев в парке, на дороге, по которой мы ходим на вокзал, затем дома раскрашивал эти рисунки, досадуя на отсутствие многих ярких гуашевых красок и на то, что у меня, наконец, совершенно сломались мои комнатные очки — стекло вывалилось из роговой оправы и упало на оселок… Для работы с натуры это не имеет значения, ибо я и так работаю без них.

Днем с двумя Атями, Татаном и Мотей совершили восхитительную, упоительную прогулку к «Супругу Благодетелю» и далее, к прудам и к острову Лебедей. Мотя, в погоне за цветами, спугнула влюбленную парочку, приютившуюся там ворковать на велосипедах.

За мной — приглашение из Мариинского театра на репетицию «Пиковой дамы». Придется впрягаться в лямку.

Понедельник, 12 сентября

Ясно, но сильный, назойливый ветер. Утром раскрашивал вчерашние зарисовки и пошел было в поисках новых мотивов, но ветер не давал сосредоточиться, и к тому же я весь растерянный из-за отсутствия очков. Попробовал порисовать памятник Павла (я очень ценю эту статую, достойную Щадова) и отправился к крепости, но по дороге снова — спускающееся стадо коров, среди которых мне почудился черный бык. Присел у сарая Адмиралтейства, очень романтично паслись на полянке перед богатой «черной» дачей, вокруг мраморной вазы, пестрые коровы. Там еще недавно жил какой-то простой артист, но, видимо, выехал, как те же два жутких гомункула, которые помещались на нашей улице. Без них Павловск очень выиграет. А затем уныло поплелся домой.

Днем мы попытались повторить вчерашнюю прогулку, избрав целью «белую березу», но настроение выдалось иное. Отдыхали у величественных сосен… у «белой березы» задержались, собирая хворост… Набрали вязанку, которую Мотя повезла на коляске Татана. Я от них отстал у Константиновского двора и пошел рисовать Розовый павильон (где ко мне подошел почтенный Телепоровский, желающий, чтобы я принял участие в художественных порубках в парке), а затем — дивный вид на залитый светом остров кн. Ливен с его кудрявым, сильно разросшимся дубом. Как радовался в свои молодые годы бедный Леонтий в 1918 году, когда их дача была цела, и Шура жив, и все дети в сборе!

Вторник, 13 сентября

Пасмурное утро, а затем — дождь. Пасмурное начало дня из-за скверного настроения Акицы после ее бессонной ночи. Татан всю ночь орал, требуя грудь. Мне сдается, что Акица ревнует к несчастной Моте, что я проживу из-за репетиции «Пиковой дамы» два дня вдвоем с Мотей в пустой квартире. (Кока на работе или у Марочки.) Ее опасения не обоснованы. У меня сердце разрывается, когда вижу, как она мучает Мотю. В этом духе и велась беседа, которая привела к известному прояснению атмосферы.

В 3 часа я отправился к Анне Петровне, у которой собрались ее ученики по Фототехническому институту, деканом художественного факультета она состоит. Ее шустрая племянница Наташа Морозова составила отличный альбом снимков памятников Лазаревского кладбища, он совершенно готов для издания. Симпатичный, длинноносый, слегка заикающийся Г.Н.Парнок собрал решетки, скамейки Павловска, Петергофа, Царского Села; Л.В.Пузырев снимал деревянную скульптуру в маленьком музее Аничкова дворца; хитроглазый Е.Д.Туплинский сделал ряд очень удачных портретов революционных деятелей (для меня все незнакомые; среди них очень характерен Тютчев) по заказу Музея революции. Менее удачны портреты художников и ученых знакомого мне Я.М.Чернова, и совершенно любопытны снимки его жены Августины Давыдовны, «специализирующейся» на съемке детей. Впрочем, сильное впечатление на меня произвела серия ее фотографий, изображающих подростков 12–13 лег, мальчиков и девочек, которых она заставила изображать краснокожих индейцев и для этого случая совершенно оголила. Особенно прекрасна одна уже совсем почти взрослая девочка, видимо, интеллигентского круга. Странные нравы наших дней. В моем детстве ничего подобного не было бы мыслимо. Впрочем, как раз о таких «играх» я особенно тогда мечтал и, становясь в положение одного из снятых мальчиков, я сейчас преисполнен зависти. Я не утерпел даже попросить у нее для себя отпечатки.

Сейчас с уходом Анны Петровны вся компания чувствует себя осиротевшей и желала бы создать фотографический архив, но для этого пришлось бы включить бойкого европейца, председателя секции фотографии Сорабиса, а это им не хочется. Решили не поддаваться модным фокусам «хозяйственной» фотографии, подражающей живописным приемам. Для меня идеал старой фотографии — Надар, Деневьер, Лоране, Бианки, в которых нет именно этого вторжения в чуждую область, этой безвкусной имитации (ох, как надоели все эти Шерлинги).

К чаю пришел Асафьев. Все только о Купере и его интересах.

Среда, 14 сентября

Дождь. С Юрием я еду в город, так как было условлено, что в 12 состоится первая репетиция «Пиковой дамы» с Ермоленко, ныне, очевидно, в зависимости от отъезда Слободской, [она?] не отказывается петь Лизу. Однако репетиция не состоялась, так как весь план работы — вследствие отсрочки начала сезона до 1 октября — изменился. За мной два раза посылали, но я был в Павловске. Пришлось на вокзал и с вокзала тащить тяжеленнейшие чемоданы (начался наш переезд). И это меня совсем разбило.

В вагоне Курбатов нам со всеми подробностями рассказывал про то, как шло Берштенианское празднование в Петергофе. Одна умора. Лучше всего то, что Б. узнал только по прибытии ван Опера в Петергоф со своей виолой да гамба, что он просит за выступление 150 000, сослался на порчу рояля и на невозможность вследствие этого дать концертное отделение. Были угощаемы довольно роскошным обедом. После чего остались ночевать во дворце. Это угощение, во всяком случае, стоило более чем 60 000, которые были собраны с выставки и с «ансамбля», на котором Курбатов прочел свои непременные «Сады и парки».

Затем к Зине, она уже который день не получает хлеба и вынуждена кормиться лепешками из бобовой муки. Мучается она и с волокитой экзаменов. Дети должны ходить то в одно, то в другое учреждение и всюду выстаивать часами (Шура поправился, но совершенный «скелетик»). Кроме того, они еще отстаивают в очередях для получения американских продуктов, и это приходится проделывать в самых жутких санитарных условиях вперемежку с больными и ужасно грязными детьми и родителями. Колю Лансере они все же вызывают, слишком хочет Катичка. Быть может, ей хочется взглянуть на него «перед смертью» (она ужасно изнурена) и передать на его попечение Зине. Уже Эрнст ходил в Академию, и Белогруд послал в Кисловодск две телеграммы с вызовом Коле Лансере.

О братьях моих ничего нового не известно, кроме того, что они переведены в другой коридор, где условия заключения лучше. Я попробовал от Зины позвонить в миссию, но никто на звонок не подошел. Наш же телефон безнадежен. Сегодня Циммерман послал к нам телефонного монтера, но тот заявил, что порча на всей линии — требует генерального ремонта… для этого следует заплатить «полсотни». Я от этого не отказываюсь, но начальник монтировочной части М.А.Лазарев — рослый, со светлыми полицейскими глазами детина, бывший офицер, служивший в ПТО, утверждает, что и это будет ни к чему: через день отрежут, так как монтер изобрел такой способ для шантажирования обывателей и прямо сознается в этом: «Надо же как-то заработать…» Вся система расшатана до такой степени, что едва ли она в состоянии функционировать.