Журнал «Новый Мир» - Новый Мир. № 11, 2000

• Название: Новый Мир. № 11, 2000
• Автор: Журнал «Новый Мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Кир потупился.

— Вот и волосы уже у вас отросли подходящие, — от насмешки лысый не удержался, — так что дело за малым!

Тишина.

— Ваш прямой долг… заявить, что судьба вас случайно… случайно, подчеркиваю, свела с ярым антисоветчиком, который пытался вас вербовать, — подытожил он.

— Куда? — Кир смело поднял голову.

— Это мы напишем! — Улыбаясь, лысый шлепнул по бумажной стопке. — Свободны!

Слегка запутавшись в дверях — кто первый? — друзья мои вышли. Могли хотя бы бросить прощальный взгляд, но, видно, неблагоприятное я произвел на них впечатленье.

В камере я один оказался — красота! — но скоро и хирурги мои вернулись, злые как дьяволы.

— Хер мы получили с тебя! — в сердцах Гера доложил. — Начальство недовольно!

— Чем же не угодили мы им?

— Да вид, говорят, у тебя больно цветущ! И держишься нагло! — Гера поделился: — Даже добрый и тот недоволен! Велели по-настоящему делать тебя.

Мои Пигмалионы явно были не в духе! Но потом отошли.

— Ладно… попробуем еще раз… по-человечески! — Гера произнес. — Но немножко уж… пожестче придется! — Он растянул полотенце, и друг его финкою кусок отхватил — треть примерно. По-божески.

— Ну давай твою личность… незаурядную! — с улыбкой Гера произнес.

Вот это боль! До рассвета точно не доживу! И если я связан… с Высшим Разумом… то что-то важное у Него надо попросить. В последний раз. В первый, можно сказать, по-настоящему раз — он же последний! Ну что?

Судя по некоторому просвету в глазах, я обратился к лампочке.

Для себя, я думаю, поздно что-либо просить — даже если выживу, головой свихнусь. За друзей просить надо… Слушай… если Ты есть. Им помоги! Ведь если они… расколются — то целыми не будут уже! Так, осколки. Им помоги остаться!.. Как? Уж это Тебе видней! Но сделай, чтоб не превратились они в дерьмо! Ладно?

Нет ответа!.. И вдруг — лампочка явно мигнула!

Ответ! И снова мигнула! Явный ответ! Но какой конкретно? Да — нет? Да — нет?

Узнаем. Я лег с чувством выполненного долга. Хорошо поработал — даже боль ушла!

— Вставай! Подарочек тебя ждет! — голос Геры.

Я вскочил. Кто-то содрал с лица полотенце вместе с волосками.

В камере стояли мои друзья! Кир! Соня! И не только! Центром сцены, несомненно, был МБЧ, маленький большой человек из санатория ЦК «Горный воздух».

— Вы позорите звание чекиста! — рявкнул он на лысого. — Что вы сделали с человеком?! — (Человек — это я, видимо.) — Сейчас не прежние времена!

В подтверждение этих слов чуть сбоку стоял молодой генерал в распахнутой шинели, с юным, благородным лицом (потом он сделался нашим премьером), рядом был примкнувший к нему чубатый следователь. Победа!

Ко мне кинулся Кир, побритый наголо.

— Видал? — Он торжествующе шлепнул ладонью по темени. — Получили они меня?!

— И меня. — Жоз сделал соответствующий жест.

Соня скромно сияла.

Но именно ей я был обязан своим освобождением! Увидев, как она потом выразилась, «вместо морды сырой бифштекс», она тут же метнулась к себе в «Горный воздух», где как раз отдыхал прогрессивный генерал, и МБЧ, знаменитый актер и режиссер, тоже в стороне не остался.

— Вон отсюда! — брезгливо произнес МБЧ, и мы вышли.

…И Жоз тоже не подкачал: на матче с «Динамо» забил решающий гол, под стон и ликованье народа подбежал к ложе, где сидел сам Ездунов, приспустил трусы и показал ему нечто.

С футболом теперь покончено — зато душу сберег!

…Кир наголо обрился и так явился в епархию: вот вам поп! Не нравлюсь? А почему?.. Друзья мои! Мы вышли на волю, смотрели вверх…

И вдруг — с неба пришло дуновение, крестообразно осенив мой лоб!

Потом мы стояли на скале: Кир, поп-расстрига; Жоз, бывший футболист; Соня, бывшая функционерка… Друзья мои!

Солнце вылезло из-за плоской горы и осветило туманную долину под нами. Крохотные лошадки внизу кидали гигантские длинные тени…

— Личные табуны Ездунова! — усмехнувшись, сообщил Кир.

Вдали над морем затарахтел красненький вертолетик, неся под собой на невидимых стропах гигантскую К — буква раскачивалась, слегка отставая от аппарата. И вдруг стропы отстегнулись, буква стала падать и исчезла в перламутровом море.

— На подводный кабель их устанавливают, — пояснил Жоз.

Я глядел, прощаясь… Друзья мои!

Из-за горизонта поднимался паром…

Подарок

— Какая качка — все время падаю! — Рыжая веснушчатая девушка, пролетя по палубе зигзагом, обняла вдруг меня.

— Но ведь… море же спокойное, — смущенно произнес я, тем не менее не спеша выбраться из ее объятий.

— Да? — Она весело смотрела снизу вверх. Потом вдруг икнула. — Ой!

Что-то сразу между нами возникло.

— Давайте я отведу вас вниз, — не зная, что тут делать, пробормотал я. — Там меньше качает!

Я вдруг заметил, что тоже качаюсь.

Мы спустились по трапу. В сумрачном салоне рядами сидели люди. Я усадил ее в кресло, отводя свои глазки от ее голых ног, а сам опустился на свободное место впереди. Между сиденьем и спинкой был промежуток, и она сразу же просунула туда ступню и стала щипать меня пальцами ног.

Я обернулся.

— Очень хочется плеваться! — деловито сообщила она.

Я подошел к ней, стал поднимать. Да, знаменитых южных вин она напробовалась изрядно!

Пожилая интеллигентная женщина, сидевшая рядом с ней, вдруг сверкнула в мою сторону очками:

— Я хотела удержаться, но не могу не сказать… какая прелестная у вас девушка!

Да? Мы зигзагами добрались до гальюна. Действительно, что ли, качало?

Она закрылась в гальюне прочно и надолго — я по коридору вышел на палубу. О, уже подходим к пристани. Крым! Толпа пошла по коридору, выкинула меня на берег. Я, приподнимаясь, озирался… Потерял!.. Ну и ладно.

— Я здесь, здесь! — Она ткнула меня кулачком в бок.

Так я встретил мою жену.

Мы жили у ее родителей, отгородясь в проходной комнате огромным буфетом. Это был не буфет — целый город, с площадями, дворами и переулками. И когда у нас родилась дочь, мы положили ее в буфет.

В конце длинного коммунального коридора была трухлявая темная лестница куда-то вниз. Однажды жена, будучи слегка навеселе, рухнула туда. Вылезла она вся в пыли, но радостно-возбужденная:

— Какая-то подпольная типография!

Я взял фонарик и спустился, там все сохранилось с дореволюционной, видать, поры. Наверно, Поляков, бывший хозяин-адвокат, известный своими симпатиями к социал-демократам, держал типографию. И вот чего добился — огромной дикой коммуналки! Впрочем, кое-чего он добился. Для меня.

Я счел это знаком, уволился с работы и рано утром, крадучись мимо комнаты тещи, направлялся туда. Окон там не было, только светила тускло раскаленная «свеча Яблочкова», мерцали тяжелые буквы в клетках-кассах. Кое-что начал набирать…

Потом — дочке исполнилось пять — случилось еще одно происшествие: тестю и теще, как участникам войны, дали отдельную квартиру — но однокомнатную. Решительная теща сказала, что заберет внучку — в новом районе и ванна, и сад… «И нормальное питание», — могли бы добавить мы. Я из подвала не приносил ничего, кроме тараканов, жена еще училась.

— Уж в школу она пойдет у нас! — Это мы решили твердо.

Но когда подошла школа, вдруг выяснилось, что лучшую школу, английскую, перевели как раз в тот район. Ладно! С третьего класса! С пятого!

Годы быстро шли, как бы проходили гигантские перемены — но у нас на глазах ничего не менялось. Мы «заправлялись» в выходные у тещи, скромно забирали продукты. То было смутное, неясное время. И это касалось не только нас. Старые власти прекратили что-либо делать, а новые еще не взялись. Единственное, что произошло точно, — исчезли продукты.

Помню, мы грустно поехали с женой за город, вышли на какой-то незнакомой станции… В привокзальной роще, закинув головы, легли на желтую траву. На бледно-синем осеннем небе не было ни тучки, дырявые листья трепетали на ветках из последних сил. Мы полежали, вздыхая, потом поднялись.

Мы шли по хрустящим тропам, по муравьиным трупам. И лист то с ольхи, то с дуба вдруг падал к ногам, как рубль. И вышли мы к сизым рельсам. На них лист осины грелся. Качается бабье лето. Кончается бабье лето. Пожалуйста, два билета.

По совершенно случайным каналам (честно говоря, по радио) я узнал, что в Доме творчества писателей в Комарове проводится совещание молодых литераторов. Ринулся туда.

Маститый седовласый классик У., слегка размякший от наступившей «оттепели», добродушно журил выступающих. Я прочел «Мы шли». У. долго молчал. Потом, вздохнув, произнес:

— Листья с дуба редко падают — большей частью остаются на ветвях на всю зиму. А лист осины не может греться на «сизых рельсах» — он и так ярко-красный, горячий. Жизни вы не знаете… и не видите! — И, не удержавшись, добавил: — Вот говорят: лучше пусть пишут, чем пьют… Так я вам скажу: лучше пейте!