Юрий Воложанин - Чертов мост

• Название: Чертов мост
• Автор: Юрий Воложанин
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1984

---

Мотька внимательно посмотрела на меня, нехотя поднялась и направилась к двери. У дверей остановилась, снова оглядела меня с ног до головы и вышла. Как только дверь за ней закрылась, парнишка спросил меня:

— Дядя, а вы не доктор?

— Нет, а что?

— Да мамка все обещает к доктору полечить, и все не везет.

— Попроси ее хорошенько.

— Уж всяко просил, — глубоко вздохнул парнишка. — Некогда ей, да и везти далеко. — Он с мольбой посмотрел на меня. — Вы бы хоть попросили ее, а то дядька Митя, наоборот, отговаривает, да и другие такие же, только самогонку горазды пить.

Эх, мальчонка, мальчонка! Несбыточна твоя мечта быть здоровым — встать и пойти на своих ногах! Не знаешь ты, что болезнь твоя неизлечима, что ни один доктор теперь уже не поможет...

— Хорошо, подскажу ей, — заверил я его и спросил: — А где теперь дядя Митя?

— Он на устье Елкинды живет, редко теперь заходит к нам — поругались они с мамкой.

— Из-за чего поругались-то?

— Не захотела она бросать дом и ехать с ним — вот и поругались.

— А кто еще у вас бывает?

— Раньше много бывало людей, даже с оружием приезжали, отряд какой-то за Ундургой стоял. Так от них часто бывали за самогонкой. Потом их красноармейцы разбили...

Парень хотел было еще что-то сказать, но вошла Мотька с бутылкой в руках и прервала наш разговор. Она поставила бутылку на стол, и не успел я оглянуться, как собрала закуску — картошку, свежие огурцы, яйца.

Я было засуетился, промычал что-то невнятное насчет того, что некогда, но хозяйка властно остановила меня.

— Раз зашел — будь гостем, спешить некуда, успеешь.

Она налила в стаканы синеватого самогона, по-мужски чокнулась и одним духов выпила. Я отпил несколько глотков и поперхнулся — раньше я никогда не пивал этого зелья.

— Эх ты, мужик! А еще говоришь, что геолог! — презрительно скривила она губы. — Я знаю — ты милиционер, а милиционеры не пьют эту гадость. — Она прожевала картошку и добавила: — И зачем ты сюда пришел — не пойму.

Ее большие, удивительно ясные глаза зло прищурились.

— Зашел так, поговорить, — неуверенно сказал я.

— Так ходят к... а я порядочная женщина и тебя совсем не знаю. Давай-ка лучше напрямую, милиционерик.

— Скажи, Матрена, зачем Лапушенко уехал от тебя в устье Елкинды? — спросил я.

Она удивленно посмотрела на меня, пожала плечами.

— А тебе что за дело? Не впрямь ли женихаться приехал? А ты вообще-то ничего парень, можно...

— Какая же ты бесстыдная, Матрена, ребенка хоть постыдись, — обозлился я.

Она ласково взглянула в сторону мальчика и махнула рукой.

— Ничего, он у меня умный, привычный. — Потом помолчала и вдруг резко, холодно спросила: — Все-таки чего тебе от меня надо?

Я помолчал и, чтобы разрядить обстановку, предложил:

— Давай выпьем.

В глазах Мотьки мелькнула искорка доверия.

— Давай, — взяв бутылку, уже мягко сказала она. Налила себе. Мы выпили. — Так вот, Митька оказался подлецом — бросил меня. Была хорошей, когда поила его свору... Да чего тут скрывать — эти бандюги так тут и паслись. А этого стервеца на волю потянуло, в одиночество...

— Тебя-то он туда звал?

— Нет. Говорит, поживу пока один, а потом позову. Темнит он что-то. Если бы была нужна, то сразу бы взял, мошенник окаянный. — Давай еще по стопашке, — предложила Мотька.

Отказаться я уже не мог. Ни о каком долге или даже осторожности не задумывался, было легко и весело.

А Мотька продолжала говорить о Митьке, о его обещаниях и подлости и еще о чем-то... В голове у меня все закружилось...

Очнулся я от настойчивого, глухого стука — кто-то стучался в дверь. Сначала не мог сообразить, где я. Рядом почувствовал чье-то теплое, мягкое тело. Стал припоминать прошедшие события и с ужасом вспомнил — Мотька! В голове звенело. Я попытался встать, но Мотька придавила рукой мою голову и тихо, зло шепнула:

— Лежи.

Она встала и, чертыхаясь, пошла к двери.

— Кто там? — послышался ее дрожащий голос.

— Открой, это я, Митрофан.

Мотька некоторое время молчала, затем тихо, жалобно сказала:

— Не обманывай, Митька на Ундурге.

— Открывай, говорю, — послышался требовательный голос, — а то разнесем дверь!

Я лежал ни жив ни мертв. Что же делать? Ах, как позорно и по-дурному влип! Мотька подкралась ко мне и тихо шепнула:

— Сбрось один матрац, подушку, одеяло и ложись на пол.

Я так и сделал.

В комнату ввались двое. Слышно было, как они молча сели на табуретки. В комнате стоял полумрак, но вдруг стало светлее, видно, подвернули фитиль лампы.

— Ты с ним это тут пировала? — спросил Лапушенко.

— А я тебе что? — ехидно откликнулся визгливый голос. Я уже слышал его однажды ночью в избушке стариков Зайцевых и узнал бы из тысячи других.

Значит, это и был тот последний бандит, которому удалось от нас вырваться. Теперь он наверняка меня узнает и тогда... Что делать?

— Кто это? — с дрожью в голосе спросил Лапушенко.

— Так, один геолог, — ответила Мотька.

— А-а, — понимающе протянул визгливый, — понятно.

С минуту стояло молчание, потом Лапушенко сказал:

— Сначала выпьем.

Забулькала в стаканах самогонка. Потом снова наступила пауза.

Вдруг наступившую тишину прорезал властный голос Мотьки:

— Не трогайте его! Не вздумайте!

Я понял, что мне угрожает опасность, отбросил одеяло, вскочил. В это время зазвенело стекло: кто-то сшиб лампу со стола, и стало темно. Я бросился к двери, но налетел на Мотьку, больно ударив ее головой в живот, отчего она неистово закричала. Меня пытались схватить, потом ударили чем-то твердым по спине. Я тоже бил кулаками в темноту, но цели не достигал. На меня навалились, сбили с ног, ударили по голове, и я потерял сознание. Очнулся, когда меня волокли по земле. Ноги, бедра и спину саднило. Вначале я не мог понять, кто и куда меня тащит, но потом вспомнил драку в избе Мотьки и Митрофана с визгливым. Это они тащили меня сейчас. Но куда? Зачем? Не успел я осмыслить происходящее, как бандиты остановились, выпустили мои руки.

— Хорош, — проговорил визгливый, — тут и кончим.

— Надо бы еще оттащить, а то близко, — сказал Лапушенко.

— Тебе чего бояться?

— Мне-то нечего. Мотьку заподозрят, а она выдаст нас.

Где-то совсем далеко, на окраине села, послышался скрип тележных колес и пофыркивание лошади. Впрочем, мне это могло и показаться, так как в голове стоял звон. Руки и ноги онемели, отказывались повиноваться. Я понимал, что меня собираются убить, но предпринять что-нибудь не мог, все тело болело, я не мог шевельнуться. Однако слух не подвел меня.

— Стой, Сеня, кто-то сюда прет, — испуганно шепнул Митька. — Надо смываться.

— Лягавого надо прикончить, — настойчиво сказал Сеня.

— Уходи вперед, я прикончу и догоню.

— Нож есть?

— Нету.

— У, черт! Возьми вот пугало.

— Придется шумнуть, беги.

Сеня удалился. Я услышал выстрел и торопливые шаги Лапушенко. Я был в сознании и хорошо слышал выстрел, но боли не почувствовал. Неужели промазал Лапушенко? Я попробовал двинуться и снова погрузился в черную бездну.

 

ДНЕМ приехала на двуколке Тася, на той самой двуколке, на которой ездил Витюля. Нас она нашла у Ефима Чернова и в предчувствии чего-то неладного быстро вошла, вернее вбежала, в избу и бросилась к моей постели.

— Что с ним? — спросила она у деда, сидевшего у постели.

— Побили его чуток, а ты не убивайся — пройдет.

Девушка положила ладонь мне на лоб, стала осматривать голову, перебирая слипшиеся от крови волосы.

— Как же это случилось? Кто его?

— Не ведаю, дочка, — виновато ответил дед. — Пошел он говорить с народом по этому случаю, а меня черт дернул утащиться на могилку Мироныча. Ждал его до ночи, а потом поехал искать. Среди ночи услышал выстрел там вон, вверху, возле болотины, поехали туда и наткнулся на него.

Хоть я и пришел в сознание с момента появления Таси, но заговорить с ней мне было стыдно. Что я ей скажу? Ну, конечно же, надо говорить правду, но что будет, когда я все расскажу? Поймет ли она меня? Ах, в какое нелепое положение я попал! Ну как я мог довериться Матрене! И только теперь я со всей ясностью осознал, что жизнь моя могла бесславно закончиться в болоте. Однако почему они не кончили меня в доме Мотьки, а поволокли в болото? Видимо, она не дала, боясь подставить себя под удар. Теперь, уверенные, что со мной покончили, сидят, наверное, в зимовье и пьют самогонку за упокой моей души...

При воспоминании о самогонке тошнота комом подкатилась к горлу, и, чтобы удержаться от рвоты, я попросил пить. Дед вышел в сенцы, принес ковш ледяной воды. Я выпил и взглянул на Тасю. Она низко наклонилась ко мне. Ее локон коснулся моей щеки, и Тася тихо спросила:

— Тебе плохо, Федя?

Я не ответил, только пожал плечами, мол, ничего. А поборов волнение, спросил:

— Ты помнишь тех двоих, что приходили тогда ночью к Зайцевым?

Девушка удивленно посмотрела на меня, поправила локон.