Марик Лернер - Мусульманская Русь

• Название: Мусульманская Русь
• Автор: Марик Лернер
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9922-0983-9

«Нет Бога, кроме Аллаха, и Магоммед пророк его», — сказал великий князь Киевский Владимир Святославович. И обрезал он Русь мечом и огнем. Вот только земли русские находились на очень дальней периферии как мусульманского, так и христианского мира, и даже вера русская получилась не вполне правильная. Языческие пережитки, заимствования у соседних народов и свое собственное представление о роли Руси. Ну не получается у русских жить как все.

В 1931 году известный русский журналист возвращается с Ближнего Востока. Начинается очередное обострение международной обстановки в Европе. И у него тоже свои представления о том, что правильно и верно. Представления, иногда отличающиеся от государственных.

---

Две колеи бесконечно петляли меж невысоких холмов, и я целеустремленно двигался вперед в надежде куда-нибудь доехать. По здешним местам раньше кататься не приходилось. Я вообще не был уверен, проехал я уже границу или нет. Все равно никаких предусмотренных в Европе столбов и прочих примет при всем желании не обнаружить. На нормальной дороге стоит таможня с солдатами, но я специально и в Синай, и обратно объехал ее стороной.

Ближе к морю тянулась полоса обрабатываемых земель, но вот как раз туда я заезжать и не собирался, стремясь объехать по дуге арабские поселки. Переться напрямую в одиночку было не слишком разумно. Большие надписи «Пресса» на моем почти новом автомобиле совершенно не гарантировали от обстрелов. Арабы вообще в массе безграмотны, но в последнее время взяли за моду палить по любым проезжающим машинам, если это не армия. Те их уже пару раз всерьез поучили, устроив мешающим движению маленький погром. Здесь еще ничего выходящего за рамки не случилось, а под Иерусалимом две деревни целиком сожгли, выгнав население через Иордан, и таких умников больше не наблюдалось.

Что творилось вдоль побережья, я представлял себе смутно, но, судя по интервью, взятому у очередного героического шейха из «мусульманских братьев», ничего приятного. Я ему, правда, забыл сказать, что по происхождению русский, а то бы мог и вовсе не вернуться из гостеприимных объятий. Честно сознался, что представляю турецких читателей. На самом деле печатаюсь. Аж в трех газетах, внештатным корреспондентом. Денег на таких вещах особых не сделаешь, но зато могу с искренними глазами показывать документы в подобных случаях. Еще названия у них замечательные: «Свобода», «Родина» и «Новая жизнь».

Достал меня Абу-Магомед до невозможности. Как представлю, что мы могли превратиться в нечто похожее, так прямо в дрожь бросает. Сначала два часа разговоров в стиле «я тебя очень уважаю».

— Как здоровье?

— Прекрасно, слава Аллаху.

— Как урожай?

— Очень хороший, слава Аллаху.

Какой, к шайтану, урожай, если я, корреспондент из Турции или даже из самого Лондона, приехал с ним лично познакомиться? Жить не могу без мудрых слов из его уст! Сроду ни я, ни семья не выращивала ничего, кроме нескольких яблонь в малюсеньком дворике городского дома у забора. Но послать его нельзя. Вежливость. Восточная, приторная, как патока. Он таким образом проявляет уважение. Отвык я от этого дела давно. Разве что по глухим деревням еще осталось. Послевоенное поколение взяло за образец деловой стиль и длинными отступлениями не заморачивается.

— Как брат?

— Сыновья?

— Здоров ли отец?

— Как доехали?

И тому подобное в течение всего разговора. И все это произносится совершенно машинально, внимательно выслушиваются ответы, совершенно его не интересующие, и задаются зеркальные вопросы. Я ведь тоже должен интересоваться его родственничками, хотя меня гораздо больше занимает это сборище на улице. Масса непонятного народу, вооруженного как старинными охотничьими ружьями, так и новенькими английскими магазинными винтовками и даже парочкой французских легких пулеметов с дисками времен Австрийской войны. Одеты — кто во что горазд, я даже успел заметить двух в остатках египетских мундиров — не иначе как дезертиры, — но большинство в стандартно грязных галабиях. Это вроде длинной мужской рубахи, обязательной для всех местных арабов. На ногах стандартные сандалии, не скрывающие грязных ступней.

Различают они друг друга по платкам на голове. Цвета и клеточки — черные, синие, красные — моментально сообщают понимающему множество подробностей о происхождении человека, его племени и роде. Вот у шейха красный. Я не могу сказать точно, из какого он клана, но что бедуин — никаких сомнений. Бедуины всегда очень отличались от оседлых арабов и принявших мусульманство местных народов. Они были кочевники и презирали копающихся в земле. За столетия контактов почти никогда не происходило и смешивания. Однако в военном смысле бедуины имели больше возможностей, привычные к нападениям и оружию. Сейчас вечные любители налетов и грабежей уже прибыли и претендуют на руководство вторжением.

Опять звучат церемонные речи, от которых меня скоро стошнит, но я мужественно показываю класс, переплюнув шейха по всем показателям. Мой учитель арабского языка из медресе может смело гордиться собой. Где-то в самой глубине головы у меня имеется маленький чуланчик. Он постоянно закрыт, но в подобных случаях дверь автоматически открывается, и изо рта начинают изливаться такие жуткие и закрученные обороты, что никакому нормальному арабу со мной не сравниться.

Помнится, Волчов так и говорил: «Чтобы читать Святую книгу и понимать, что там написано, надо знать язык в совершенстве». Тогда мне меньше всего хотелось изучать Коран в подлиннике. Мы ж были подростки эмансипированные, обожающие просвещение и технику, а эти старые традиции высмеивали. Да ведь и все прекрасно знали, что медресе, в котором мы учимся, — исключительно название раньше было. Любой ученик, окончивший его до Окаянного, получал знания не ниже самой замечательной иностранной школы. И только с его приходом уроков богословия становилось с каждым годом все больше, а точных наук все меньше.

Кто ж мог догадаться, как это пригодится? Я исполняю поэтичную сагу о величии собеседника, вплетая в речи соответствующие цитаты. Шейх восхищен моим красноречием.

Наконец поданы очень маленькие чашки крепкого сладкого кофе, и пир начался. Ну очень маленькие, и очень крепкий кофе, сваренный только что. Его приносят не для того, чтобы утолить жажду, — это обычай гостеприимства. По кругу пошла чаша и графин с водой, чтобы каждый мог окунуть пальцы перед едой, так как арабы еще не научились кушать ножами и вилками. Мы сидели в шатре на заботливо подстеленных коврах, и большие блюда с рисом и бараниной были поставлены прямо на пол. Пищу хозяин шатра брал жирными руками и, проявляя уважение, клал на тарелку гостя. Хорошо, что я не брезгливый. После того как в свое время, перед госпиталем, в ожидании операции сидел прямо на замерзшем насмерть раненом и с наслаждением хлебал горячий суп, у меня никаких проблем ни с питанием, ни с соблюдением правильного приготовления пищи. Заставить любого сильно верующего три дня не есть — и свининой не побрезгают. Впрочем, это русским как раз можно, если на войне, за что «истинные правоверные» нас всерьез недолюбливают.

Продолжаем тянуть вола за хвост. Этикет…

Непременно оставить на тарелке часть еды. Старательно рыгнуть, показывая сытость. Лучше не один раз.

— У вас плохой аппетит?

— Нет, слава Аллаху.

— Может, пища плохо приготовлена?

— Баранина превосходная. Давно ничего лучше не ел.

И так далее и тому подобное. Наконец ритуал соблюден полностью, пора переходить к делу. Осторожный вопрос с многочисленными восхвалениями хозяина — и он, надуваясь от гордости, начинает исполнять арию не хуже соловья. Многословно и подробно, с бесконечными отступлениями и рассказами о великих подвигах предков и огромной добыче впереди. Остается только поддакивать и подкидывать наводящие вопросы. Про военную тайну ему в детстве никто не объяснил, но я ведь тоже не разведчик. Эти своего источника под пыткой не выдадут, а нам обоим известно, что требуется как раз обратное. Нельзя отказывать герою в рекламе. Все будет в газетах, и желательно предварительно поделить его воинственные речи на три. А еще лучше на пять или десять эту похвальбу.

Так… А это еще кто на мою голову?

Я начал притормаживать, рассматривая препятствие. Впереди оборудовали что-то вроде шлагбаума, и объехать его нельзя. На обочине воткнули большие фанерные щиты с многозначительной надписью «Мины». Положим, столько у них быть не может, чтобы все кругом утыкать, кто бы ни были «они». Хвала Аллаху, не десятый год и окопов через всю страну нарыть не успели. Если что, надо просто сворачивать и смываться без всякой дороги.

О! А это уже гораздо приятнее! Те два типа, что зашевелились у шлагбаума, относятся к породе его родственников. Только Розенбаумы с Гольдбаумами и разными Айзенштейнами способны шляться в шортах на этих холмах. Феллахи такого не одобряют. Побить не побьют, но плеваться непременно будут. Куда ж это меня занесло? Два блока еврейских должны были слева остаться. Гуш-Мидбар,[4] что ли?

Медленно, чтобы не пугать, подъезжаю поближе. Парни настороженно следят, встав так, чтобы не мешать друг другу. Один поднял руку, останавливая, но в правой привычно держит кавалерийский карабин российского образца. Хорошо знакомый друг «семашко». У меня у самого такой дома остался, только еще и с немецкой трехкратной оптикой. Второй чуть сзади, с американским автоматом Томсона. Тем, что с большим диском на семьдесят патронов. Тяжелый и при стрельбе вверх и вправо задирает, но в ближнем бою неплохая вещь. Стоит не меньше сотни долларов. Кучеряво живут здешние евреи.