Александр Кабаков - Аксенов

• Название: Аксенов
• Автор: Александр Кабаков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-075118-1

Книга «Аксенов» Александра Кабакова и Евгения Попова — больше чем мемуары. Это портрет Художника на фоне его Времени, свободный разговор свободных людей о близком человеке, с которым им довелось дружить многие годы бурной, гротескной, фантасмагорической советской и постсоветской жизни. Свидетельства из первых уст, неизвестные истории и редкие документы опровергают устоявшиеся стереотипы восприятия и самого писателя, и его сочинений.

---

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ: Давай для начала поговорим о семье Аксенова, о его происхождении, о его корнях. Ты знаешь, что в 1938 году Андриан Васильевич Аксенов после посадки своего родного брата написал в Казанский НКВД довольно странное письмо относительно судьбы своего племянника?

АЛЕКСАНДР КАБАКОВ: Дядя Васин? Брат Павла Васильевича?

Е.П.: Ну да. Написал, подчеркиваю, в Казанский НКВД, хотя в это время наш Василий Павлович уже пребывал в доме для детей «врагов народа» в славном городе Костроме. Это письмо недавно в Казани опубликовали, я его раньше не читал, но знал о его существовании от самого Василия. Дело в том, что в начале 90-х мы с ним частенько ездили в Самару на фестиваль «Из века XX в век XXI». И вот однажды возвращаемся в Москву, ведем для избывания дорожной скуки всякие разговоры. Я его вдруг ни с того ни с сего спрашиваю — с какого времени он помнит себя? Он мне четко отвечает: «С 20 августа 1937 года, потому что меня в этот день увезли чекисты в детдом». Все, говорит, помню. Еврейскую бабушку, русскую няньку. Тряпичного львенка, ему только что подаренного. Машину «эмку», чекистку в кожаном реглане, которая его все уговаривала: «Поехали, мальчик, тебе будет хорошо, маму увидишь».

А.К.: Маму, естественно, уже арестовали к тому времени тоже.

Е.П.: Ее еще раньше Павла Васильевича арестовали. Васина еврейская бабушка окаменела, как соляной столп, а русская нянька, когда упирающееся «дитё» чекистка тащила в машину, вдруг по-звериному завыла — вот как звери воют, а не люди.

А.К.: Вася описал это в рассказе «Зеница ока».

Е.П.: «Зеница ока» — это проза. Ведь это же проза, ты понимаешь?

А.К.: «Зеница ока» — чистая хорошая проза. Прекрасная по качеству.

Е.П.: Чистая, хорошая, прекрасная — это понятно. Но мы ведь с тобой, извини за выражение, тоже писатели. Мы же с тобой понимаем: одно дело проза, белль летр, литература, писанная на бумаге. А другое дело, когда мужик мужику в поезде рассказывает о пережитом, о том, что с ним было.

А.К.: Идентификация достоверности — вещь спорная. А писательская, образная точность в «Зенице ока» стопроцентная. Когда под русский плач уводят внука испуганной еврейской бабушки, сына Евгении Семеновны (настоящее имя-отчество Евгения Соломоновна)… Это очень многое говорит о двойственности, тройственности, многомерности Васиной натуры.

Е.П.: Из Казани, из так называемого детприемника ребенка Василия уже перевезли в Кострому, когда дядя Андриан накатал это письмо, довольно агрессивное, надо сказать, где именовал племянника — и это в официальном документе! — Васильком! Василий Павлович выдвинул тогда предположение, что это письмо Андриан Васильевич писал под мухой. Что-то там еще было такое, что, дескать, клянусь воспитать сына врага народа настоящим советским человеком. Я об этом немного писал в предисловии к книжке «Логово льва»… Я Василия тогда спросил, а что с тряпичным львенком стало, вместе с которым его арестовали в пять лет. Он ответил, что заснул в слезах, прижимая львенка к сердцу, а утром обнаружил, что игрушку уже украли. Это в Казани. А костромской детдом он хвалил, говорил, что там к ним, «вражьим детям», ласково относились. И ты правильно говоришь об истоках многомерности его натуры: лихой дядя, сделавший практически невозможное, — вытащивший его из этого гулаговского приюта, скорбная бабушка, нянька. Тут дело в двух мощнейших ветвях: одна еврейская материнская, другая отцовская, не менее мощная рязанская, прямо из самой что ни на есть глубинки.

А.К.: С одной стороны — интеллигентная московская еврейская семья во главе с дедушкой-аптекарем, с другой — русские крестьяне, народ. Да?

Е.П.: Да.

А.К.: Но вот смотри, что интересно. Дальше эта двойственность проявляется самым странным образом. С одной стороны, он рожден в номенклатурной семье, с другой — в пять лет он вдруг уже не сиятельный отпрыск партийно-хозяйственного деятеля республиканского масштаба, а сын врага народа. Причем даже не из самых крупных врагов, не из тех, кого судят в Колонном зале в присутствии прессы и иностранцев. Это — рядовая посадка в провинции. Согласно чекистской разнарядке. Была, допустим, разнарядка взять за эту ночь тысячу человек, их и брали. Одна из типичных провинциальных посадок. Ну, может, чуть-чуть погромче это прозвучало в городе — все-таки Павел Васильевич Аксенов был местным начальником.

Е.П.: В Казани, извини, и Евгения Семеновна была известной персоной.

А.К.: Ну да. Они были в масштабах Татарстана люди заметные.

Е.П.: Главные люди в городе! Ведь он был председателем горсовета, по-нынешнему — мэром.

А.К.: Ничего такого особенного. Начальник, но не очень большой. Председатель горисполкома — все-таки не секретарь обкома.

Е.П.: Он карьеру в Казани довольно быстро сделал. 1928–1930 годы — секретарь Кировского райкома партии, с 1930 по 1935 годы — председатель Татарского областного совета профсоюзов, крупный профсоюзный босс. Потом — глава города.

А.К.: Но это, еще раз говорю, не те, от кого пытками добивались показаний, а потом устраивали шумные процессы, где они публично каялись. Он не из тех. Он из нормальных коммунистических функционеров, посаженных в рамках сплошных посадок коммунистических функционеров. Это отец. А сын, наш Василий Павлович, казалось бы — да, вот он, сын коммунистического начальника, сын коммунистических «врагов народа», не кулаков, которых в ГУЛАГе бессчетное множество, а сын внутрипартийных «врагов народа» сталинского времени… Казалось бы… А на самом деле, получается, судя по отцу и дяде, «из простых». И оставался «из простых» до шестнадцати лет, когда опять вернулся в элиту, приехав к матери в Магадан. Ведь там Евгению Семеновну окружала элита.

Е.П.: Согласен. Хоть и лагерная, но элита.

А.К.: А какая тогда еще была элита? Вся элита была тогда лагерная! Сегодня она Полина Жемчужина, жена Молотова и крупнейший деятель женского движения, завтра — лагерница. Всё! Сегодня она Русланова, величайшая певица, награжденная по всем линиям и с заоблачной оплатой, да еще миллиардерша советская, коллекционер бриллиантов, а завтра и она на нарах. Вся элита была — что в Москве, что в Магадане — лагерная. Сегодня — здесь, завтра — там, в лагере. Или на том свете. Это и была элита. А Вася до шестнадцати лет рос в простой русской семье.

Е.П.: Согласен.

А.К.: И поэтому, как ни странно, Вася при всем его таком столичном блеске был до самых своих последних дней простой и народный, может быть, поэтому — народный писатель.

Е.П.: Вот интересно ты разводишь… Хотя есть примеры, как говорится, из практики, которые вполне укладываются даже и в эту твою теорию. Майя Афанасьевна Аксенова была как-то в Биаррице, а он жил один в этом самом гигантском сталинском доме на Котельнической набережной, который попал потом в «Москву Ква-Ква», и, когда я к нему пришел, простодушно рассказал мне, как сам стирает себе белье — трусы, майки, носки, рубашки, сам себе нехитрую еду готовит. И что ему это нравится! Светка (естественно, моя жена, сообщаю это не тебе, а грядущему читателю), когда он как-то у нас был, угощала его вкусным рыбным пирогом, и он вдруг стал подробно ее расспрашивать, как такой пирог печь. Светка думала, что это он из вежливости интересуется. А потом выяснилось, что он и на самом деле — взял да испек себе такой пирог.

А.К.: Такие мелочи очень важны. Понимаешь, вот смотри: дети лагерной элиты, в дальнейшем — «прорабы перестройки». Это все одни и те же люди.

Е.П.: «Дети Арбата», что ли?

А.К.: Ну да. Почти все они были из советской аристократии. Ставить им это в вину или в заслугу очень глупо, но констатировать этот факт необходимо. Пора признать, что в большинстве своем они были детьми не просто «Ивана Денисовича», а той части коммунистической партноменклатуры, которая потерпела поражение во внутрипартийной, внутрисоветской борьбе, была социально уничтожена или уничтожена физически…

Е.П.: Совершенно верно, я об этом тоже думал.

А.К.: И вот маленький Вася оказывается в нищете, в бараке казанском, который мы с тобой видели. Нищая семья! Ботинок нет, жрать нечего, родители в лагере, далеко. А может, их и вообще уже нет.

Е.П.: Ну, все-таки это не совсем барак. Скорей, жуткая коммуналка. И все-таки он в семье живет, а не в детском доме.

А.К.: Это да.

Е.П.: И ему не сменили имя, фамилию, как это тоже весьма часто бывало тогда в подобных случаях.

А.К.: И это, кстати, его отличает от многих других. То есть я вот к чему веду: он не типичный, не очень типичный.