Николай Рыжих - Бурное море

• Название: Бурное море
• Автор: Николай Рыжих
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1979

В книгу входят три повести: «Макук» и «Бурное море» — о капитанах и рыбаках дальневосточного рыбного флота, их труде, любви к морю и своей профессии и «Хорошо мы пели...» — о жизни молодых специалистов на Камчатке.

---

После боцманского танца вечеринка, как говорят механики, пошла вразнос. Мишка с Василием загорланили какую-то песню — я ее никогда не слышал:

И где мы ни будем,
Мы не забудем
Песню, что с нами ишла...

Боцман укладывался на кушетку, а кто-то на ней издавал уже звуки закипающего чайника. Тогда Артемовна вытолкала всех нас в спины и пожелала нам спокойной ночи.

Возвращались на «Онгудай» нестройной толпой. Боцман кому-то что-то доказывал и оседал назад — его Брюсов с Борисом держали, — Мишка с Васькой отрывали «и где мы не будем, мы не забудем...»

Ночь была лунная, с морозным сухим воздухом. Искрился снег. Такой снег у нас сейчас в Московской области. Там сейчас еще день не кончился, а здесь глухая ночь. Мои младшие братья, наверно, пришли из школы и зашнуровывают коньки. На озере их ждут такие же огольцы с клюшками. Старший пришел с завода, моет руки и рассказывает бабке веселые истории. Она накрывает на стол и ворчит на малышей. Кончится рейс — и в отпуск... в отпуск!

Над бухтой белело зимнее небо. Большая Медведица изогнутой ручкой свесилась над «Онгудаем». Серебрились вершины сопок вдали. Тишина. Только скрипнули сходни под грузным боцманом и послышалось в последний раз его «муха не пролетит».

«Онгудай» ждал нового дня и нового капитана.

III

На следующий день, утром, на пирсе появился старик. Мы готовили «Онгудай» к выходу в море: расхаживали блоки, меняли снасти, грузили промысловое оборудование. Борька на штурманской рубке подкрашивал комсомольский значок. Мишка с Васькой сращивали концы.

— Как работаете, Алехи! — ворчал на них боцман. — Так лапти плетут в вашей Рязани!

— Егорович, мы же делаем, как ты учил: кабалку пущаем по ходу, но что-то ня так...

— Ня так, ня так, као, чао... — передразнивал он их. — Чтоб вас клопы съели! Тьфу! — У боцмана было плохое самочувствие после вчерашнего «гуся», но это мало трогало друзей: один шмыгал носом, стараясь придать своей мордочке скорбный вид, физиономия другого — себе на уме — хитренько улыбалась. — Нагородили тут, узурпаторы! — не утихал боцман. Он начал переделывать Васькину работу.

Старик внимательно смотрел на нас. Молчал. Потом отвернул полу полушубка, достал кисет и бумагу, стал мастерить самокрутку.

— Тебе чего, дед? — спросил его боцман. — Рыбки на уху?

— Старпома. — Старик несмело, как-то скромно улыбнулся.

Я подошел.

Он протянул направление из отдела кадров: «...Назначается капитаном «Онгудая»... И управленческая печать с подписью начальства.

Я растерялся. Это получилось неловко; старик заметил мою растерянность и смутился еще больше. Но делать нечего, представил команде. Кстати, почти все на палубе были.

После моих слов «это наш новый капитан, Михаил Александрович Макуков» на лицах ребят так и мелькнуло: «Вот это капитан!»

Действительно: гофрированный морщинами лоб, нависший над губами немного горбатый сухой нос, спокойный взгляд усталых, с чуть опущенными по краям веками глаз, делали его похожим скорее на ночного сторожа, нежели на небрежного кепа. К тому же стоптанные валенки, старенький полушубок и шапка с отвислым ухом довершали это сходство. Полная противоположность элегантному Петровичу.

Мишка с Васькой открыли рты и, конечно же, ничего не понимали. Борька уронил банку с краской, а подвижное лицо Брюсова вопросительно вытянулось — он не нашелся даже чтобы сострить. Боцман рассматривал свой сапог. Может, это шутка?

Однако дед не смеялся. Он спросил у меня ключ от капитанской каюты и, попыхивая сладковатым дымом махорки, протопал кривыми валенками среди притихших ребят — только Васькино «гы» послышалось за нашими спинами.

На рыболовном флоте мне приходилось видеть всяких капитанов: и крикливых самодуров, и лихих мореходцев, и обветренных до трещин на скулах, с охрипшими голосами камчатских шкиперов, и капитанов-аристократов, которые, отчитывая помощника или боцмана, не повышают голоса, — впрочем, от этого спокойствия боцмана потеют, — и капитанов-щеголей, каким был наш Петрович. У всех одно: властный взгляд и уверенность в каждом жесте. А этот...

Когда передавали судно, на сдаточных актах его узловатые, с въевшейся в трещины смолою пальцы нацарапали клинописью: «Судно принял... Макук...» Да, он будто полюбовался на свое «Макук» — откинул голову назад и с полминуты двигал бровями, не выпуская ручку из рук. Глядя на него, Борька закашлялся, а у стармеха дрогнули уголки рта.

Потом новый капитан аккуратно — уж очень аккуратно! — собрал все документы и потопал кривыми валенками в контору улаживать формальности по приемке судна.

За обедом боцман возмущался:

— Двадцать лет рыбачу, на каких пароходах только не молотил, но такого не видел...

— Ты много чего не видел, Егорович, — подковыривал его Брюсов, — только зря ракушкой оброс.

— Черт знает что творится, — не утихал боцман. — Скоро Артемовну на мостик поставят!

— Вась, а Вась, это не из ваших Васюков?

— Говорят, он на кунгасах здорово рыбачил.

— Ну-ну... возле бухты, за сопкой...

— А куда на кунгасе уйдешь? Только возле берега лазить.

— Братцы-ы! А нос-то крючком!

— Но это еще не всякий орел, у кого нос крючком, — заключил боцман.

— Борис Игнатьевич, — обратился Брюсов к Борису, — а хоть зовут-то его как?

— Макук, — сказал Борька и поднял палец вверх.

— Вот Макук так Макук, — шмыгнул носом Васька.

В салон вошел новый капитан — он возвратился из конторы. Шум стих. Все украдкой, но с большим любопытством следили за ним. Он как-то неловко, смущаясь, прошел в уголок, присел на диване. Артемовна пригласила его на капитанское место, где она уже накрыла. Он сел, долго искал место, где положить шапку, стал есть.

Бросились в глаза его руки. Черные от въевшейся смолы, с надавленными работой пальцами, узловатые в суставах, тонкие в запястьях. Как лопаты. Они даже ложку коряво держали. А съезжающий рукав свитера он то и дело подворачивал. Причем подворачивал, когда в ложке был суп, который выплескивался капельками.

Вспомнились руки Петровича... А как Петрович ел! Схлебывал с кончика ложки, тарелку отклонял от себя. Много говорил за обедом. Иногда отодвигал тарелку и рассказывал, как юнгой ходил на паруснике, как однажды на камни выбросило. Часто делился похождениями на берегу или обсуждал новые романы... Этот ел молча. Медленно и аккуратно. Упал кусок хлеба. Он поднял его, сдунул мнимые соринки и продолжал есть. Петрович такой кусок отодвинул бы или кинул в мусорное ведро. Пообедав, новый капитан достал кисет и бумагу, стал мастерить самокрутку.

Брюсов попытался втянуть его в разговор. Дипломатично закидывал удочки в разные рыбацкие истории, стал рассказывать о сказочных уловах, штормах, авариях и редкостных рыбах. Макук, как уже окрестила его команда, молчал. Тогда Брюсов рассказал о прошлогоднем урагане, который выбросил девять траулеров в Курильском проливе. Дед рассеянно заметил:

— Бывают случаи. Наверно, в море не успели выттить.

— А вы в ураган попадали?

— Бывали случаи.

Больше Брюсову ничего добиться не удалось. После обеда ребята вывалили на палубу продолжать работу. Макук подошел ко мне:

— Как у вас лебедка?

— Нормально.

— А сетевыборочные машинки?

— Да тоже вроде нормально.

— Оттяжки на стрелах надо заменить, никуда не годятся, — как-то озабоченно продолжал он, — и блок на правой стреле заменить бы.

— Хорошо, Михаил Александрович. — Черт возьми! Как он заметил, что у блока правой стрелы шкив погнут? Утром мы с боцманом рассматривали этот блок и решили не менять. Две недели, мол, срок небольшой, поработает.

Остаток дня я бегал по складам, выписывая снабжение, и ругался в конторе с упрямыми бухгалтерами, а Борька гонял «Онгудай» от одного причала к другому, грузил снабжение, принимал воду, топливо. Макук в наши дела не вмешивался. Он таскал боцмана по палубе — они промысловое вооружение рассматривали. Трогая узловатым пальцем какой-нибудь блочок, Макук говорил тихо:

— Ведь заедает трос. Заменить бы.

— Рейсу конец, отработал.

— Все одно.

Или, щурясь на оснащение стрелы, постукивал узловатым пальцем по ней:

— Все менять надо, соль поизъедала.

— И без них работы много.

— На переходе сделаем.

Боцман помалкивал. А иногда улыбался — рыбак рыбака видит издалека. Настоящий рыбак прежде всего позаботится о промысловом вооружении. Прежде всего.

Борька психовал:

— Этот дед меня с ума сведет. Говорю ему: «Промысловой карты нету, пеленгатор барахлит», а он: «Обойдемся». Я не понимаю, как без карты работать? А без пеленгатора? Как будем без пеленгатора определяться, ведь горизонта почти не бывает. Да и светил. Не капитан, а приложение к капитанскому мостику...

За ужином произошла неприятная история. Брюсов опять пытался втянуть нового капитана в разговор, но тщетно. Тогда Брюсов, обращаясь в основном к Макуку, загнул историю о «вот таком» палтусе, которого мы чуть не поймали в Охотском море. Будто бы палтус, уходя с палубы, кричал в голос и Ваську так хлобыстнул хвостом, что у того несколько дней бок болел... От этого палтуса у боцмана запершило в горле, Мишка, сдерживая, смех, покраснел, а Василий, как главный в этой истории, расхохотался в открытую. Это было уже слишком...