Николай Рыжих - Бурное море

• Название: Бурное море
• Автор: Николай Рыжих
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1979

В книгу входят три повести: «Макук» и «Бурное море» — о капитанах и рыбаках дальневосточного рыбного флота, их труде, любви к морю и своей профессии и «Хорошо мы пели...» — о жизни молодых специалистов на Камчатке.

---

— Ну вот, — улыбнулся Макук своей наивной улыбкой, — а ты прыгал.

— Простите, — выдавил из себя Борис.

— Чего там... — отмахнулся Макук. — Бывают случаи.

Утром, сдавая мне вахту, Борис захлебывался от восторга:

— Ты знаешь, чиф, наш старикан, оказывается, дока. Ночью два раза брал место по светилам, второй раз уже когда он ушел с мостика, для проверки — и он прав. Вот это интуиция!.. Удивительно прямо-таки...

Весть о том, что Макук — эта кличка прилипла, кажется, навечно к нему — посадил второго штурмана в галошу, облетела кубрики и каюты моментально, а тут еще сам Борис поторопился стать популярным. Особенно восторгался Васька. За год работы на «Онгудае» он так и не научился магнитные курсы отличать на компасных, хотя Борька втолковывал ему это перед каждым заступлением на руль.

— Ребят, а ребят, — шмыгал он носом, — вот Макук дак Макук! Колдун!

— Точно, Вася, колдун, — язвил Брюсов, — морской колдун.

— А что? В старое время же бывали колдуны.

— Ну ты даешь, — вмешался его дружок, Мишка, — все одно как моя бабка. Может, перекрестисси?

— Эх, мережи, — вздохнул боцман, — тьфу!

Подходили к месту промысла, к Пяти Братьям — пяти торчащим из моря скалам, расставленным друг от друга на сто — двести метров. На заштилевшей поверхности моря маячили сейнеры. Вечерело. Красное зимнее солнце садилось за скалы, обливая их красными лучами.

— Знаете, парни, — говорил Борис, щурясь на Братьев, — эти штуки напоминают мне растопыренные пальцы сказочного дракона, который высунул лапу из-за моря и сейчас схватит солнце. Как здорово!

— Как у Айвазовского, — добавил второй механик.

— Да. А вот если бы вместо грязных сейнеров стройные бригантины... Паруса бы у них горели. Эх, черт возьми... Какие времена были: Роджерс, Шарки, Флинт...

— Понеслась душа в рай, — засмеялся Брюсов, — теперь не удержишь.

— Не смейся, Брюсов. Когда я смотрю на восход солнца или закат или по ночам ловлю звезду секстаном — мир для меня тесен. Так и ушел бы в тропические моря, к стеклянным айсбергам Южного полюса...

— Иди в торговый флот, — посоветовал Брюсов, — они везде лазят.

— Уйду. Клянусь головой акулы, уйду! Вот солнце сейчас сядет, и у меня в душе что-то пропадет... — Борисом нельзя было не залюбоваться: глаза светились, поглощая все кругом, щегольская фуражка на затылке, на губах блуждала тихая улыбка. И его курносый нос стал симпатичным, и веснушечки — милыми. — Хотите стих? — предложил он и, не дождавшись ответа, начал:

Плывет наш корабль по морям, океанам
И часто стоит у чужих берегов,
Где в рощах чужих золотятся бананы,
Где плещется зелень цветущих садов.
      И, стройные пальмы вокруг озирая
      На вахте ночной и в полуденный зной,
      Я вижу сиянье отцовского края,
      Рябину в снегу на опушке лесной.
На что мне, скажите, красоты чужбины?
Отчизна мне видится издалека.
Рябинушка! Русская наша рябина.
Горькая ягода. Как ты сладка!

Мы молчали. С сейнеров доносились приглушенные голоса, поскрипывание блоков. Мы смотрели на горизонт...

— Ну что? Притопали? — проскрипел боцман за нашими спинами. — Можно начинать?

Борька вздрогнул от этой прозы и пошел к штурманскому столу:

— Готовь трал.

— Ребятам я уже сказал, — продолжал боцман, — за ночь должны выхватить груз. Погодка деловая.

На палубу выходили ребята. После суточного валяния на койках они потягивались, ежились от вечерней свежести. Сергей с Васькой устроили возню: обхватившись накрест, они ставили друг другу подножки, пытались повалить друг друга. Мишка, Андрей, Новокощенов стояли у трала. Закуривали.

— Отлично! — крикнул Борис. — Через десять минут выйдем на промысловую изобату, или, как говорит наш самый главный, «вот суды», и начнем рыбачить.

— А как ты без него начнешь? — сказал второй механик. — А если «не суды» пришел?

— Суды, — засмеялся Борис, — вот наш старикан бросит невод в море и вытащит золотую рыбку, а золотая рыбка и скажет...

— Идите, ребята, домой, — влез Брюсов.

— Нет, она скажет...

Что скажет золотая рыбка, Борис не договорил — на мостике появился Макук. Он стал у окна, взял бинокль, начал настраивать его.

— Правда, красиво? — подошел к нему второй механик. — Тут вот наш второй штурман сожалеет, что он не Айвазовский.

— А кто этот Айвазовский? — спросил Макук, не отрывая бинокль от глаз.

— Вы не знаете, кто такой Айвазовский? — удивился Борис.

— Не слышал ничего об нем. Не наш человек, видно?

— Михаил Александрович!.. — Борис подошел к Макуку поближе, а второй механик разъехался в какой-то подмигивающей улыбке, так и говорило его лицо: «Вот это козочка!» — Это же поэт моря, — продолжал Борис, — он рисовал штормы, штили, закаты, восходы... Разве вы не видели его «Девятый вал»?

— Не приходилось.

— Да у нас в столовой висит, — брякнул боцман. — Эту, что ли?

— Да.

— А-а-а, ну эту я видел, — сказал Макук, — здорово разрисовано.

— А у него еще, Михаил Александрович, есть «Шторм в Мраморном море». О! Я это полотно считаю...

— Вот и нам, кажись, — перебил Бориса Макук, — будет Айвазовский к ночи. — Он выглянул в окно. — А уж к утру наверняка. — Он повесил бинокль, повернулся к нам, полез за куревом, предварительно вытерев руки об коленки. — Надо бежать в Славянку, ребята.

— Как в Славянку? — не понял его боцман.

— Работать, значит, не будем? — спросил второй механик.

— Вы думаете, будет шторм? — удивился Борис.

— Да разыграется, — спокойно продолжал Макук, мастеря цигарку. — В Славянке отстоимся, бухта тама хорошая, будем как у Христа за пазухой.

— При такой погоде-то? — спросил боцман.

— Михаил Александрович, посмотрите на горизонт. «Солнце красно к вечеру, моряку бояться нечего». Это же всем ясно. Это же...

— А облака? — повернулся к нему Макук. Потом подскочил к окну: — Гляди, как стелятся. Тайфун идеть. И нас крылом заденеть. Он же каждые три года здеся бывает. Ну?

— При всяких тайфунах приходилось... — поморщился боцман.

— Возле Японии не то было... и работали.

— Шторм... ха...

— Да, ребята, да какая же работа, если оно дунет? Ведь это не шуточки! — до болезненных ноток в голосе расстроился Макук. Весь его вид так и говорил: «Что за народ? Ничего не понимают». — Все поломаить и попорветь. Ну?

— Пока до этого дойдет, — подступил к нему боцман, — мы выхватим груз и можем идти хоть за Славянку.

— В непогоду-то? — повернулся к боцману Макук. — Да ты трал не успеешь наладить. Трал-то наладить надо, да еще всё приготовить.

— Это мы делаем на «раз», — сказал боцман.

— Да что ты сделаешь? — Макук даже присел от расстройства. — Не получится же, ребята... ведь это такое дело... Ну? — Он потерянно смотрел на ребят.

Черт возьми! Комедия! Самая настоящая. Петрович бы так турнул всех горлопанов, что до конца рейса бы дорогу на мостик забыли. А этот митингует. Или действительно он не представляет, кто он?

— Боцман, «Онгудай» пойдет в Славянку.

— Значит, не начнем работать? — повернулся ко мне боцман.

— У нас не колхозное собрание, а мостик судна.

— Это мы уже слышали от одного, да он на курорты сбежал, — подковырнул меня второй механик.

— И ты против нас? — удивился Борис.

— Кому что не ясно? И лишних попрошу с мостика.

— В гробу я видел такую работу, — брякнул боцман и, чертыхаясь, повернулся уходить.

— Боцман!

— Ну! — Он стоял вполоборота ко мне. Набычась.

— Если человек не хочет работать, он несет заявление.

— А я что говорю? Я и говорю, что работать надо, а не фестивалить.

— Да пойдем, Егорович, — взял его под руку второй механик. — Они ж тут друг за дружку. Еще выговорок влепят. А в Славянке мы в кинишко сбегаем, на танцы, «барыню» с тобой оторвем...

— Да брысь ты! — цыкнул на него боцман и с мостика пошел, ворча и плюясь.

Я подошел к окну. Было видно, как второй механик подскочил к ребятам, что-то объясняя им. Кое-кто глянул на мостик — улыбки кривые. Боцман прошел мимо всех, сутулясь. Они поплелись за ним. Кому это нужно? Может, начальство действительно подшутило над нами...

— Слышь? — обратился ко мне Макук. Он подошел к соседнему окну. Курил. — Это ты зря на них так. Они ребята ничего... только ершистые, а так ничего... — Он благодарно улыбнулся мне.

— Принимайте вахту, Михаил Александрович, я пойду спать. — Я ему совсем не улыбнулся.

— Иди, иди... чего тут... добежим быстро, недалеко тут. Вон и другие налаживаются в Славянку.

Когда же кончатся эти «планы», «грузы», «вира», «майна»... Уже четвертый месяц не снимаем свитеров и сапог. Черт возьми, а как хорошо сидеть в самолете возле окна, смотреть на города, деревни, ленты рек, ползущие поезда, машины по шоссейным дорогам. Потихоньку, чтобы не видела стюардесса, потягивать мускат или шампанское. Да можно и коньяк... Вспоминать штормы, штили, туманы, бессонные ночи с грохотом моря и воем ветра, усталость, нервные встряски, которых за рейс ой сколько бывает! Впереди Москва, шелест шин такси, озабоченная и деловая сутолока в метро. А потом вокзальное, никакими словами не передаваемое настроение. А когда подъезжаешь к дому, к своей станции! Я этот момент считаю самым счастливым во всей дороге: стоишь у окна и смотришь на знакомые дома, сараи, огороды... Встреча, ахи, охи, слезы, вечеринки — не то. А вот когда из окна увидишь знакомый забор...