Николай Рыжих - Бурное море

• Название: Бурное море
• Автор: Николай Рыжих
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1979

В книгу входят три повести: «Макук» и «Бурное море» — о капитанах и рыбаках дальневосточного рыбного флота, их труде, любви к морю и своей профессии и «Хорошо мы пели...» — о жизни молодых специалистов на Камчатке.

---

Парни в четыре ведра кинулись кидать воду из ахтерпика за борт, а невод, выпустив из него рыбу, — палубу доливать не стали, — выхватили на палубу. И Джеламан дал самый полный ход... Помпа уж откачивала воду из ахтерпика.

— Может, и рыбу за борт, командир? — спросил дед, смахивая пот. — Смотри, как корма села.

— Н-да. — Джеламан цепко следил за компасом. — Подождем... Если не будем успевать, если подойдет предел, тогда... а сейчас откройте в фальшбортах аварийные портики, чтобы, если понадобится, рыбу спустить с палубы. И все приготовьте для выброски ее из трюма.

— Есть.

— Добежать бы...

Мы с дедом сделали все необходимое на палубе. Дед полез в машину к Марковичу, я подошел к парням. Они работали чётчайше — так всегда бывает в подобные моменты. Я хотел кого-нибудь подменить.

— Сами.

— Мы сами, чиф.

Заглянул в машину, дед с Марковичем сидели перед открытыми пайолами напротив чопиков. Курили. Зашел в рубку к Джеламану: он твердо стоял перед компасом. Спокойный, как всегда.

Спустился в кубрик, закурил и лег на койку, обтянутую целлофаном — койки у нас всегда обтянуты сверху целлофановым покрывалом, чтобы в робе можно привалиться. Лег на спину, закурил, закинул руки и ноги — по всем жилочкам потекла блаженная и сладкая расслабленность. И сила с волей пропали, их не было даже, чтобы поднести ко рту дымящуюся папиросу. Веки тяжелые-тяжелые...

Вдруг в кубрик на поручнях скатился Джеламан, схватил чью-то робу.

— Ну, что там?

— Течем, и капитально. — Он отстукал дробь по трапу.

...Что же я делаю?.. Один в кубрике... Парни воюют с утопающим судном; наверное, уже и рыбу за борт кидают: судя по дифференту, корма будто больше опустилась, — ведь выскочить не успею.

...Что же я делаю? Бросаю вызов судьбе или верю в судьбу? Если суждено утонуть, повешенным не будешь. Положим, наш брат — дикий и невежественный народ: верит в понедельник — рыбачить не начинаем, погоду узнаем не по приборам, не верим прогнозам, рыбу ищем каким-то десятым чувством, интуицией... Предрассудки предрассудками, но вставать ведь надо... Надо... Надо... Сам Джеламан не похож на Джеламана, надо... Р-р-аз! — и вскочил... ну... ну... ну... Сейчас встану... ну. ну...

IV

— Вставай! Пять тыщ сто тринадцать ведер! — орал Женя и тряс меня. — Пять тыщ...

Я возвращался из небытия, перед глазами все было в тумане; не мог понять даже, где я. Может, это все еще сон? Но в путине сны никогда не снятся: рыбацкий сон без сновидений.

— За переход откачали пять тыщ сто тринадцать ведер, — продолжал Женя. Он стоял передо мною, начал переодеваться: стаскивал куртку, свитер.

— А рыба?

— Уже сдали... уже в колхоз идем.

— Что ж на сдачу не разбудили?

— Сами управились... опять на первом месте: Сигай порвался, а Серега никак косяк не найдет. Сегодня рыбы у них не будет.

Ввалились в кубрик Казя Базя и Бес, тоже возбужденные, особенно Бес, он горел весь.

— Га-га-га! Архиконгениально. Га-га-га!

— Что с ахтерпиком? — Я присел на койке, смотрел, как Женя переодевается.

— Качаем потихоньку... Теперь не страшно, сейнер пустой. — Женя стаскивал темное от пота теплое белье; какое же у него все-таки красивое тело: хоть руки, хоть спина, хоть живот. Черт возьми! Сфотографировать бы! Мышцы после напряженной работы вздулись и резко обозначились под тонкой чистой кожей... Какая красота!

— А Серега молчит?

— А что ему еще делать?

Пересилив телесную тяжесть, поднялся в рубку. Дед стоял на руле, Джеламан колдовал над картой.

— Если бы ты видел, чиф, как мы водичку шуровали! — сказал дед.

— В колхоз?

— На ремонт, — ответил Джеламан и замурлыкал свою неизменную песенку, что всегда с ним бывает при «нормальном» — если считать, что на море нет оценки «отлично» и «сверхотлично», — настроении: «Не надейся, рыбак, на погоду, а надейся на парус тугой...»

— Давай поведу, — обратился я к деду.

— Да дубей. Я сам. Тебе на берегу хлопот хватит.

— Тогда зачем разбудили?

Злая буря шаланду качает,
Мать выходит и смотрит во тьму...

V

После, когда прошло много времени, я пытался восстановить в памяти и понять, разобраться, что же со мною тогда происходило? Положим, я был на предельной усталости, положим, и многодневная бессонница сделала мозг ненормальным, но ведь сейнер мог пойти ко дну... И случись в той горячке несчастье, про меня могли бы и забыть. Почему же не было страха, почему страх не выгнал меня из кубрика вслед за Джеламаном, когда он прыгнул в кубрик за робой? Страх ведь дело серьезное.

Никак не могу найти ответ!

СЛОМАЛСЯ

I

Когда мы пришли в колхоз, диспетчерша сказала, что Леха Светлов лежит в пустой квартире один, что Катерина уехала, и он теперь не похож на человека. Я понял, что человек сломался. Времени у меня почти не было, но я все-таки пошел к нему.

В квартире дверь была открыта, на нечистом полу валялись разбросанные игрушки, старенькие детские вещички, ненужная поношенная обувь и одежда — следы горячего бегства. Неловко вывернув руку, вниз лицом лежал сам Леха посреди этого всего. Я повернул его на спину: глаза были закрыты, лицо и губы бледные. Он поскрипывал зубами и время от времени шумно вздыхал. Я положил его на сетку пустой кровати, под голову сунул что-то из одежды. Прикрыл дверь и уселся на стул. Закурил.

Неделю назад у него на сейнере произошло «ЧП»: команда отказалась выходить на палубу и требовала, чтобы он гнал судно в колхоз. Он не сразу подчинился, дня два они болтались у плавбазы на бакштове: команда валялась по койкам, жевала сухари — на судне не топилось, не варилось, даже не было света. Леха в одиночестве возился с неводом, растаскивал его по площадке, рассматривал, промерял, менял грузила и наплавы. Подолгу просиживал на борту, смотрел на невод и курил папиросу за папиросой.

Потом пришло указание из правления колхоза уводить сейнер с моря, был самый рунный ход трески.

II

В этом году Леху будто заколдовал кто: не пошла у него рыба, и все — и ничем не объяснишь и никаких причин не придумаешь. Уж половина флота добивала первую половину годового плана, а наша «Четверка», Сигаев «Два раза пятнадцать» и николаевские «Две двойки» добивали уже годовые планы, а у Лехи где-то пять-шесть грузов всего, хоть весь флот знал, как он старается.

С самых первых дней путины ему не повезло.

Вот хоть глубинная камбала. Мы на своей «улитке» по грузу за замет брали, а он не мог. Прибежал он на место один из первых с удлиненными ваерами — Джеламан ему первому «позвонил», они с ним давнишние кореши, — а взять не мог ни одного груза за неделю. Мечет невод вслед за нами, ну прямо след в след, мы не знаем, куда рыбу девать, а у него или зацеп, или порвался, или... полкутца всего поднимает. Ложится в дрейф, проверяет невод, промеряет ваера, все будто нормально. Пошел в замет — вытаскивает полный невод мусора. Мечет второй раз — вытаскивает располосованный от сквера до кутца невод: за скалу зацепился. А ведь починка и переоснащение невода занимает иногда несколько дней.

Как-то он не выдержал, подошел к нашему борту, позвал Джеламана. Я, Казя Базя и Бес тоже перебрались к нему на борт, стали с ихней командой проверять все оснащение невода, ваеров, буя. Правда, один ваер оказался незначительно короче другого, но это еще не причина пустырей, при разной длине ваеров невод работает только одним крылом, но работает же! Сделали мы все, сделали все, как у нас.

— Фу, черт, — сказал Леха, — уже и метать боюсь, до того надоело все...

— Давай мы подождем, посмотрим, — сказал Джеламан, — сдача не убежит. — Мы уже загружены рыбой были.

Пошел он в замет — зацепился. Поднял куски от невода. Мы пошли на сдачу, они легли в дрейф исправлять свое горе.

Потом, через неделю после этого случая, Сигай дал ему свой невод — у Сигая всегда запасные есть. И сигаевским неводом он ничего не поймал.

Ну ладно, в начале путины неудачи — с кем не бывает: команда не сработалась — тут ведь нужна дьявольская слаженность, быстрота и сообразительность хоть при выметке, хоть при выборке, ничего же нельзя предвидеть и предугадать, особенно в плохую погоду; сам капитан не набил руку подлаживаться под течение, вовремя менять хода при подрыве невода от грунта и при закрытии его, после того как невод там что-то поймает; эхолот не вымерен или показывает не ту глубину; сам «огород» еще не изучен — кто его знает, какие там валуны, скалы или плиты на грунте, площадь при замете захватываешь больше двух километров, а эхолот показывает только то, что под судном; случайности какие-нибудь — всякое может быть.

Понятны неудачи и на июньской треске. Она только подошла с океанских глубин, голоднющая, носится в поисках корма как бешеная — тут капитану нужен большой опыт и, самое главное, то, что не дается никакой наукой и не объясняется разумом и логикой, — интуиция: после того как найдешь косяк, надо определить его скорость и направление движения и невод выложить с таким упреждением, чтобы косяк зашел туда; невод же выкладывается по течению, надо еще подладиться под течение, чтобы невод не закрутило и чтобы он раскрытым шел. Джеламану, например, несколько лет не давалась эта наука, и даже такой знаменитый и опытный рыбак, как Андрей Пак, в этом году плохо ловил раннюю треску, хоть в другие годы на этой рыбе по два да три плана брал.