Сельма Лагерлёф - Морбакка

• Название: Морбакка
• Автор: Сельма Лагерлёф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-38196-6

Несколько поколений семьи Лагерлёф владели Морбаккой, здесь девочка Сельма родилась, пережила тяжелую болезнь, заново научилась ходить. Здесь она слушала бесконечные рассказы бабушки, встречалась с разными, порой замечательными, людьми, наблюдала, как отец и мать строят жизнь свою, усадьбы и ее обитателей, здесь начался христианский путь Лагерлёф. Сельма стала писательницей и всегда была благодарна за это Морбакке. Самая прославленная книга Лагерлёф — “Чудесное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции” — во многом выросла из детских воспоминаний и переживаний Сельмы. В 1890 году, после смерти горячо любимого отца, усадьбу продали за долги. Для Сельмы это стало трагедией, и она восемнадцать лет отчаянно боролась за возможность вернуть себе дом. Как только литературные заработки и Нобелевская премия позволили, она выкупила Морбакку, обосновалась здесь и сразу же принялась за свои детские воспоминания. Первая часть воспоминаний вышла в 1922 году, но на русский язык они переводятся впервые.

---

— Ну, что сказал Калле? — спросила г‑жа Лагерлёф, когда они вошли в спальню.

— Он согласен с тобою и всеми остальными, считает, что мне надобно отказаться от строительства, — отвечал поручик.

Г‑жа Лагерлёф промолчала. Села на привычное свое место у швейного столика и устремила взгляд в светлую летнюю ночь, даже не думая раздеваться.

Поручик меж тем уже скинул сюртук.

— А ты ложиться не будешь? — спросил он, и по нервозному тону было слышно, что он очень печален и сердит.

— Мне кажется, — негромко и спокойно сказала жена, глядя в окно, — ты должен закончить постройку.

— Что ты сказала? — нетерпеливо переспросил поручик.

Он, разумеется, слышал, что она сказала, но не мог поверить собственным ушам.

— Мне кажется, — повторила она, — ты должен закончить постройку.

— Ты о скотном дворе? — Поручик подошел к жене. Ее слова пробудили в нем слабую надежду, но он не знал, правильно ли ее понял.

Однако г‑жа Лагерлёф размышляла об этом весь вечер. Говорила себе, что мужу никак нельзя сызнова потерпеть неудачу. Не пойдет это ему на пользу. Возможно, лучше бы и отказаться от строительства, но он примет это слишком близко к сердцу. Ни брат ее, ни отец не могли этого понять, а она, жена, понимала, и очень хорошо.

В сердцах тех, кого любила, г‑жа Лагерлёф читала с такою же легкостью, как в книге, а вот изложить свои мысли словами было для нее в минуты волнения столь же невозможной задачей, как переводить с древнееврейского.

— Я думаю иначе, нежели Калле, — сказала она и замолчала.

— Но к чему же ты клонишь, о чем толкуешь? — спросил поручик, чуть ли не дрожа от нетерпения. Он еще не смел поверить, что она переменила свое мнение и стала на его сторону.

Слыша, как он взволнован, она изо всех сил старалась объяснить получше:

— Я думаю иначе, нежели Калле. Я думаю, ты должен достроить скотный двор, причем на том месте, какое выбрал. И еще: по-моему, нам нужно взять ссуду под заклад усадьбы, тогда не придется просить денег у папеньки.

Тут поручик наконец-то понял. И воспрянул духом. Ведь коли жена с ним заодно, никаких трудностей более не существует. Под ногами прочная опора, можно возводить стены.

— Благослови тебя Господь за это, Луиза! — воскликнул он.

Приняв такое решение, они словно бы прониклись друг к другу новой нежностью. И с тех пор во всем, что касалось строительства, поручик советовался с женой.

Когда же в конце концов двери нового скотного двора распахнулись, когда коров торжественно, одну за другой, завели в стойла и привязали, когда кур, гусей, индюшек и уток разместили в клетках, а телят в закутах, когда свет потоком вливался в высокие окна, а сами они шли по чистым просторным проходам, оба почувствовали, что проделана хорошая работа, и порадовались, что приняли в ней участие.

Сад

Право слово, мамзель Ловиса Лагерлёф любила брата-поручика и восхищалась им, но никак она не могла понять, зачем ему нужно в усадьбе столько перемен и новомодностей. Ей казалось, Морбакка вполне может остаться такою, какою была при отце с матерью.

И более всего ей не нравилось, что он хотел насадить сад вокруг жилого дома.

Она сильно огорчилась, когда он надумал углубить Эмтан, и обрадовалась, когда эта затея закончилась неудачей. Ведь так красиво, когда речка выходит из берегов и в лугах возникает множество блестящих озерков.

Очень горевала она и когда брат разделался с давними лугами, где росло столько полевых цветов. Сущая отрада для глаз: один луг сплошь белый от поповника, другой — лиловый от анютиных глазок, третий — желтый от лютиков.

И уж вовсе беда, что коровам запретили пастись в лесу. Ведь любому известно, что, если коровы пасутся в лесу, сливки от их молока особенно густые, а масло особенно желтое, не то что когда их пасут в лугах.

При папеньке и наверняка многие сотни лет до него лесную молодь обычно вырубали и оставляли на месте, а как подсохнет, сжигали. Первый год на пожоге сеяли рожь, а после там вырастала уйма земляничника и малины.

Само собой, мамзель Ловиса не одобряла, что брат перестал выжигать молодой лес.

— Помяни мое слово! — сказала она ему. — Скоро все ягоды в лесу переведутся. Где им расти, коли лес не выжигают? Что будет, ежели все возьмут с тебя пример! — добавила она. — Не сидеть нам тогда летними вечерами, не любоваться красивыми огнями в окрестных лесах.

И новый скотный двор тоже не пришелся ей по душе. Дескать, она не больно разбирается в таких вещах, но слыхала, что в кирпичном хлеву никогда не будет благоденствия. А вдобавок ужасно боялась, что брат разорится на этом строительстве.

Когда же поручик отстроил-таки новый скотный двор, снес старый и завел речь о том, что пора сажать новый сад, мамзель Ловиса совершенно вышла из себя.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сказала она. — Большой сад требует большого ухода, так что придется тебе нанимать садовника. Лично я считаю так: коли сад не вычищен и не ухожен, лучше его вообще не заводить.

Поручик пропустил ее предостережения мимо ушей. Когда настала осень, он перво-наперво убрал все белые штакетники, что стояли с времен пастора Веннервика, — и те, что окружали огород и розарий, и те, что тянулись вокруг переднего двора и задворков усадьбы.

— Ну все, конец здешнему благополучию, — сказала мамзель Ловиса. — За белым-то штакетником каждый чувствовал себя в безопасности! А дети-то как веселились, когда бегом бежали открывать калитки гостям!

— Тому, кто следил за исправностью всех этих калиток и штакетников, было не до веселья, — заметил поручик Лагерлёф.

Он продолжил начатое. Убрав штакетники, распахал и старый огород, и маленький розарий, и старый вытоптанный двор, и то место, где был старый скотный двор, и загон для телят, расположенный дальше к югу, — чтоб земля отдохнула до следующей весны, когда приступят к закладке сада.

— Ты вправду решил перенести огород? — спросила мамзель Ловиса. — Я, конечно, не слишком разбираюсь, но люди говорят, яблони плодоносят, покуда стоят в огороде, а устроишь вокруг них лужайки, яблочного урожая не жди.

— Ловиса, голубушка, я-то думал, ты будешь рада настоящему саду.

— Рада? По-твоему, я должна радоваться, что ты разрушаешь все давнее? Скоро тут, в Морбакке, вовсе ничего знакомого не останется.

Поручик подумал, что сестра на сей раз необычайно брюзглива, и весьма удивился, тем паче что она всегда любила цветы и ухаживала за всеми комнатными растениями. Но ему не хотелось тогда обидеть ее недобрым словом, ведь немногим раньше она как раз расторгла свою помолвку и еще не совладала с печалью. Целыми днями расхаживала взад-вперед по своей комнате возле кухни, и эти беспокойные шаги долетали до залы, где он читал. Понятно, этакая непримиримость у нее оттого, что она сама не своя. Может, оно и к лучшему, что она заинтересовалась чем-то еще, кроме собственных невзгод. Пусть ей не по нраву его план посадить сад, но лучше уж пускай сердится, чем упорно размышляет о том, не поспешила ли она расторгнуть помолвку, или о том, не наскучила ли она жениху оттого, что вплела брусничник в брачный венец Кайсы Нильсдоттер.

Был тогда в озерной Фрюкенской долине старик-садовник, который в свое время насадил сады во многих больших поместьях. Теперь, на старости лет, он, собственно, перестал работать на других, но слыл подлинным оракулом по части садового искусства, и когда речь заходила о закладке нового сада, обыкновенно обращались к нему за помощью.

Поручик пригласил его в Морбакку, и по весне, когда снег полностью стаял и земля прогрелась, старик приехал в усадьбу, с планами и чертежами. Под начало ему отдали большое количество работников. Уже доставили множество кустов и деревьев, выписанных из гётеборгского общества садоводов, — можно всерьез браться за дело.

Землю заранее разровняли, и садовник с поручиком целый день ходили вокруг, размечая колышками песчаные дорожки и лужайки.

Садовник объяснил поручику, что теперь не принято следовать строгому французскому стилю, теперь все дорожки должны быть извилисты, а клумбы и лужайки скруглены в свободных и приятных для глаза формах. В Морбакке сад, как он говорил, будет в английском стиле. Впрочем, поручик подозревал, что стиль этот вовсе не заграничное новшество, а изобретение самого старикана.

Посередине двора они разбили большую круглую лужайку, в верхней ее части посадили с одной стороны большую овальную купу кустов, а с другой стороны — вторую, только в форме рога изобилия. В самом центре лужайки поместили плакучий ясень, ближе к веранде разметили цветник в виде звезды, а вокруг, словно стражей, расположили четыре куста французских роз, каждый на отдельной круглой площадочке.

На давнем песчаном участке прямо под окнами кухни разметили большой треугольник, который засадили розами из прежнего розария. Н-да, роз никогда не бывает слишком много. Вдоль фасада жилого дома устроили живую изгородь из низких роз сорта букет, а почетные места — под окном спальни и под окном гостиной — заняли два куста белого шиповника.