Алексей Апухтин - Профессор бессмертия (сборник)

• Название: Профессор бессмертия (сборник)
• Автор: Алексей Апухтин
• Издательство: Феникс
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-222-05845-X

В сборник включены мистические произведения русских писателей конца XIX — начала XX века — А. Н. Апухтина («Между смертью и жизнью»), М. В. Лодыженского («Невидимые волны»), К. К. Случевского («Профессор бессмертия»).

Книга будет интересна широкому кругу читателей, и в особенности тем, кто интересуется вопросами религиозной мистики.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Счастье это было так велико, что Василий Алексеевич не мог теперь говорить ни с кем и не мог даже думать о чем-либо; он жил сейчас только одним сознанием — сознанием, что пелена спала с его глаз, что ему открылся новый светлый мир, что он ощутил и ощущает прикосновение к себе одного из божеств этого мира…

Вечерня кончилась. Но Сухоруков продолжал сидеть в своем забытье, никого и ничего не замечая.

Между тем, Захар, по окончании вечерни начал прикладываться к останкам святого; он усердно молился и клал поклоны перед мощами. От молитвы оторвал Захара иеромонах, тот самый, который был приставлен к мощам и который, как мы упомянули выше, осенил Василия Алексеевича широким жестом благословляющей руки. Этого иеромонаха звали отцом Владимиром. Отец Владимир подозвал Захара к себе и начал расспрашивать, откуда они приехали, кто его барин, давно ли барин заболел и прочее. Захар был рад дать иеромонаху все сведения, был рад рассказать, что он знал о болезни Василия Алексеевича.

Когда богомольцы стали уже совсем расходиться из собора, отец Владимир решился подойти к сидящему Сухорукову. Последний в это время безмолвно со счастливым выражением лица смотрел блестящими своими глазами на икону Митрофания, ярко освещенную горевшими лампадами. Отцу Владимиру хотелось ближе познакомиться с помещиком Сухоруковым, излечившимся на его глазах столь чудесно. Хотелось расспросить о всех обстоятельствах исцеления.

Иеромонах подошел к Сухорукову, желая вступить с ним в беседу.

Увидав стоящего перед ним старика, Сухоруков встрепенулся и пришел в себя.

— Святой отец! — заговорил он, глядя радостно на отца Владимира, — ведь я сегодня видел вас во сне и видел так же ясно и живо, как вот сейчас вижу. Это божественный Митрофаний направил вас, своего посланника, ко мне… Ваша душа была около меня, и вы тогда ночью во сне благословили меня. И теперь я понял, что это было… В этом вашем благословлении был как бы призыв ваш меня к святому, призыв, чтобы я пришел к нему и ждал от него возрождения… Но тогда, этой ночью, я был еще слеп душой и не понимал таинственных явлений жизни… Словно недобрая сила сидела во мне и отталкивала меня от святого. И, что удивительно, я никого слушать не хотел, даже на слугу моего Захара из-за Митрофания накричал, а послушался я… кого же? Послушался неизвестного мне нищего, который стоит тут у вас, у ворот. И как это случилось, как я его послушался, как он повлиял на меня, я и объяснить не могу. Это какая-то невидимая волна подтолкнула мою волю приказать людям принести меня сюда. Ведь поразительно то, что я о Митрофании и о вашем монастыре вовсе и не думал. Просто даже не знаю, как я очутился у мощей. И вот Митрофаний исцелил меня от бесконечно мучившей меня болезни… Я вижу сейчас вас, вижу того, который ко мне сегодня ночью приходил, и сижу я здесь в храме, радостный и счастливый, и уходить отсюда не хочу…

— Здесь есть гостиница при монастыре, — сказал отец Владимир, — там вы можете пожить…

Услыхав это, Сухоруков обрадовался.

— Как хорошо! — проговорил он. — Я у вас тут поживу. Устройте меня здесь, святой отец!..

Через несколько времени все было решено. Отец Владимир позвал одного из монастырских служек, которых осталось в соборе всего несколько человек; они оправляли лампады, гасили свечи и убирали в алтаре. Отец Владимир послал служку предупредить монастырского гостинника о предполагаемой остановке в гостинице помещика Сухорукова. Людям же Сухорукова, Матвею и Ивану, было приказано идти в гостиницу, которая была расположена против монастырских ворот. В эту гостиницу они должны будут перенести вещи из дормеза; после чего они отпустят ямщика с лошадьми, ибо барин их сейчас дальше не поедет.

— Ну вот, мы обо всем подумали и как следует распорядились, — сказал отец Владимир. — Теперь и нам пора уходить. Ведь в соборе никого уже не осталось. Я вас вместе с вашим слугой потихоньку доведу до гостиницы. Вы на меня и на него опирайтесь, охватите нас своими руками… Перед тем же, что нам идти, приложитесь-ка еще раз к мощам… Благословитесь у угодника.

Василий Алексеевич встал и, поддерживаемый Захаром и отцом Владимиром, взобрался по ступенькам к серебряной раке и еще раз с великой верой приложился к останкам святого. Блаженная улыбка не сходила с лица его, но он взошел на ступеньки уже через силу. Он начинал чувствовать большую слабость.

Приложившись к мощам, Сухоруков, тихо переступая и опираясь на сопровождавших его, побрел с ними из собора на двор монастыря; он прошел таким образом через ворота и добрался, наконец, до гостиницы. Здесь комната ему была уже отведена. Отец Владимир простился с Василием Алексеевичем. Прощаясь, он советовал Сухорукову лечь отдохнуть. Василий Алексеевич имел усталый вид. На просьбы Сухорукова не оставлять его отец Владимир обещал прийти к нему сегодня вечером часов около девяти, когда он справит свои дела.

Захар приготовил барину постель и уложил его, счастливого, с воскресшей душой, на отдых. Василий Алексеевич быстро заснул крепким и спокойным сном; заснул он таким сном, каким давно ему не спалось.

VI

Интересно сказать, что в деле создания себе религий Василий Алексеевич Сухоруков шел путем совершенно своеобразным. Шел он путем чисто опытным под влиянием тех ударов, которые ему посылала судьба. И, что замечательно, ему пришлось создавать свою религию как бы против своей воли. Так он был прежде далек от всякой веры.

До болезни у Василия Алексеевича не было никакой религии. Не было у него также никакого философского мировоззрения. При его бьющем через край здоровье, при его страстности ему было не до философий. Он спешил жить и пил чашу наслаждений со всем безумием ликующей молодости. Жизнь его неслась быстро, в каком-то опьянении. По своей живой натуре Василий Алексеевич был большой реалист, принадлежавший всецело земным впечатлениям. Никаких духовных запросов, никаких стремлений к богоискательству, которые мы, например, видим у многих умов нашего века, у Василия Алексеевича не было. Философских книг он не читал и не любил читать. Правда, он любил словесность, но в литературе он ценил только художников и поэтов. Только эта сторона отражения жизни человеческой, отражения в живом искусстве и художестве, была сродни его духу эпикурейца, каким он, в действительности, был до своей болезни.

Но вот Сухоруков подвергся страшному жизненному удару; нахлынула на него эта тяжелая болезнь — болезнь, сковавшая его тело, возникшая при особых, исключительных условиях, давших почувствовать ему, что кроме сил материальных, земных, имеют громадное значение в жизни человека силы сверхприродные, силы таинственные. Это как бы невидимые волны из особого мира, волны, ударяющие в людей из какого-то таинственного океана, неведомого и бесконечно могущественного. И в этом океане есть волны не только злые, но и благодатные, светлые, спасающие людей.

Когда Василий Алексеевич после крепкого сна в монастырской гостинице проснулся и, очнувшись, почувствовал еще раз, что правая рука его свободна, а ноги не парализованы, что чудо исцеления прочно, ликующая радость опять охватила его. Так он намучился за свою болезнь! И мысль его, воскресшая вместе с его возрождением, опять заработала над религиозными вопросами. Проснулась и она после той долгой летаргии отчаяния, которой он за последнее время предавался. У него начали создаваться свои оригинальные объяснения всему, что произошло.

Василий Алексеевич пришел к признанию, что первой благодатной силой, ударившей в него из высшего сверхприродного мира, из высшей надмирной сферы, была его мать, Ольга Александровна Сухорукова. Она живет там, в этой надмирной сфере… Тогда, после его колдовства в лесу, мать его к нему явилась внезапно; она остановила его от преступления, спасла его от полного нравственного падения. Затем, за всю эту тяжелую болезнь, мать как бы оставила его. Но прав ли он был, думая таким образом? Ведь видение ее было тогда так неотразимо ясно; оно по яркости своей было сильнее даже того, что дает нам реальная жизнь. Прав ли он был, думая, что мать его оставила! Если она, как он твердо помнит из детства своего, так его любила, своего единственного сына, то он, Сухоруков, теперь убежден, что она и сейчас его любит. Она все время была около него и незаметно для него его охраняла. Если она не могла прорваться в душу его, прорваться в его сознание, если он не мог увидеть ее, почувствовать ее, то виноват в этом единственно он сам, ибо он стал забывать ее, перестал ей молиться. Он за свою болезнь надел на себя как бы броню безверия. У нее же, у его матери, не хватило сил, чтобы проникнуть в его одеревеневшую душу, не было сил, чтобы изгнать из него отчаяние, толкавшее его даже после свидания с Лермонтовым на самоубийство. И вот она, мать его, не имея сама сил исцелить сына, молилась за него там, в высшем мире, перед другими могущественными силами, молилась перед Митрофанием, который внял мольбам ее. Этот могущественный дух, это надмирное божество, святой Митрофаний Воронежский, исцелил его по ее молитвам. Митрофаний не только избавил его от болезни, он спас его от отчаяния и, может быть, даже от самоубийства…