Елена Павлова - Золотой Лис

• Название: Золотой Лис
• Автор: Елена Павлова
• Жанр: Фэнтези

Рука дэ Стэн исчезла в полном составе и бесследно… Или нет? P.S. Эта часть вычитывалась не с таким тщанием, как первая, так что за отлов блох буду благодарна.

---

— Ну, Серко, теперь не помрём! Как же нам повезло-то, надо же! Ох, обожрался я! Ух! Аж в жар бросило! Теперь бы попить ещё. Вот тут что? Ой, нет, воняет. Не брага, но похоже. Нет уж, лучше водички талой похлебаю. Сейчас костерок разложу неподалёку, котелочек согрею, да попью. Пойдём, а то пыльно тут всё же. Потом прибраться надо, а то так и буду чихать. Но это ж и потом можно, а, Серко? И за другими дверями посмотреть нужно, что там, но это тоже потом. Там, поди-ка, тоже пылища. Эх, как снаружи-то хорошо дышится, не то, что в пыли этой! И тепло на солнышке! Или это я наелся и мёрзнуть перестал? И в сон тянет. Не, больше так жрать не буду, тяжело. Вот ещё травок бы в кипяток каких. Там, поди-ка, и они тоже есть, но не пойду, пыльно очень, аж в носу свербит.

Неподалёку от старой башни пылал костёр, над ним висел на палке котелок. А рядом с костром в безумно дорогом резном кресле с позолоченными финтифлюшками и обивкой из паучьего шёлка сидел чумазый мальчишка с большой синей шишкой на лбу и степенно обсуждал со своим псом перспективы дальнейшей счастливой жизни, периодически вытирая сопливый нос рукой. А руку после этого не об штаны — обойди нас Жнец, не свинья же всё-таки — а как воспитанный человек, об дно сиденья. Там не видно.

До середины Синца просидел Барэк в своей халупе. Жена-то его все глаза выплакала. Сочувствовали им, а то как же! Настоящий мужик староста! Весь удар на себя принял! И когда собрался уходить, всей деревней его в дорогу собирали. В основном — деньги. По клочкам, по ниточкам три когтя набрали. Как раз обоз на ярмарку собрался с пяти дворов, с ним и Барэк пошёл, с сыновьями. Старший сын-то с собой товару набрал — сыру разного, да шерсти козьей, за зиму напряденной, да овечьей непряденой несколько кип. А у Барэка и младшего сына только деньги в поясе. Не торговать едут.

Ах, как хорошо весною в ясный день ехать, не торопясь, далеко-далеко в телеге меж полей и перелесков! Нет ещё летучего гнуса, что так донимает летом и волов и людей, нет и удушливой летней пыли: дорога только-только подсохла, местами ещё огромные лужищи объезжать по обочине приходится, но это ничего, не страшно. Если и завязнет телега в грязи — народу много, вытащат. А привычные запахи деревенские — дыма, хлеба, хлева, молока — остались позади, только телега ещё пахнет домом. Но отойди чуть от неё — и совсем другое носом чуется, дикий, необузданный весенний хмель шибает в голову! И дышится легко и вольно, и кружит голову тот особенный дух, что только весной и бывает. Кажется, что даже видишь — вот он, воздух весенний, голубою дымкою объемлет дальние холмы, подсинивает редкие перелески меж полей, и они будто плывут над землёю, и вот-вот оторвутся от неё и взлетят. И дышишь синевою этой, и надышаться не можешь, и сам весь лёгкий становишься, свободный, звонкий и прозрачный, как перелесок тот, и уже летишь к дымчатым холмам по голубому ветру, как пыльца с серёжек ольховых да осиновых. Недаром месяц Синцом назвали: сплошная синева вокруг, и в небе и на полях, ещё талою водою залитых, а в ней неба синь отражается и множится, и — будто по небу едешь! И странные мысли приходят в голову: вот так бы ехать и ехать — всегда, и чтобы всегда — как сейчас, потому что хорошо, очень хорошо, и вокруг радостные лица, и голоса весёлые, и песню кто-то заорал — не чтобы веселей, а просто орётся глотке его, беспечно и беспричинно, от шалой весенней радости! Потому что домашние заботы позади остались, а новые ещё не начались, они в конце пути ждут, и сейчас получилось время такое — беззаботное! Дорожное время. Едешь себе и едешь, и дышишь, и смотришь по сторонам, а волом и управлять не надо, он и так идёт за телегою, что впереди, чего ему? Даже у Барэка хмарь с лица почти сошла, пока лежал в телеге, да в небо смотрел.

К середине дня доехали до дровяного перелеска, где лес с двух сторон к дороге подступает. Там дров на вечер набрали, как в каждом году. Барэк со всеми ходил, не уклонился. Мужики переглядывались — зачем ему, если, всё одно, без огня сидеть будет? — но молчали. К вечеру добрались до Ночного холма. Всегда на нём на ночёвку останавливались, как в Пеньки на ярмарку ехать. Он единственный по Синцу сухой, хоть не сильно и высокий — в самый раз с обозом заехать, и макушка широкая да плоская. А леса на нём давно уж нет — на дрова и свели, один подрост остался. Может, потом, лет через двадцать, и нарастёт опять, а пока дрова привозить приходится. Мужики замялись — как старосте сказать — шёл бы ты? А ведь придётся! Пока он тут, с проклятием своим, огонь-то не разжечь будет! А без огня ночевать — не дело это. Зверьё по весне оголодавшее, как без огня-то? Да и похлебать горячего охота. А Барэк с сыновьями достали из телеги верёвку, отошли чуть, Барэк за один конец взялся, Карл, старший его — за другой, с костылём железным. И пошёл Карл по кругу, чертя линию, а Эл, младший, за ним следом, да по линии этой из мешочка небольшого мукой круг отсыпал. Мужики смотрели молча, только в затылках почёсывали. А Барэк уж и соломы с телеги в круг принёс, и полость меховую, и полог Эл помог ему поставить — расположился, словом.

Карл тем временем к костру подошёл, кремнём чиркнул — и загорелось ведь! Мужики загомонили, заухмылялись, головами закачали — надо же, хитёр староста! Силён! Ай да Барэк! Вывернулся! Молодец! Голова-а! И пошла обычная суета — за водой на родник сходить, котелки на палки приладить, за кашей последить, чтоб не пригорела.

Туда, в круг, Барэку и кашу потом отнесли. Он только кивнул хмуро и за ложку взялся. Мужики Барэка угощать взялись — кто чем, у кого что было — уважение оказывали. Как же — за всех муку принял человек! Попробуй-ка так пожить — небось, взвоешь! И сколько ещё ему маяться? Далеко ведь идти-то, да как ещё там сложится? И ведь нашёлся любопытный один — да он всегда такой был:

— А откуда ж ты знал, что делать-то? Может, это ты сам колдун? Если так-то мог, чего ж из деревни уходил? Сидел бы…

Барэк хмуро на него взглянул, облизал ложку, вздохнул:

— Мардак, вы почему меня в старосты всем миром выбрали?

— Дык… умный потому что… говорят…

— Вот именно, — отрезал Барэк, отвернулся и стал есть дальше. Мужики загоготали обидно, Мардак и заткнулся, только с лица красный стал, как, прямо, в горячем борще рожею-то своею искупался.

В Валенки приехали к середине дня, задержались только шерсть непряденую продать. Часть взяли деньгами, часть валенками. Только один мужик из Валенок к обозу пристал, не поглянулась ему цена, что мужики из Коровок за валенки давали. Барэк, ещё до околицы не доезжая, на окраине с телеги слез, задами село обошёл, на дороге за Валенками сыновей ждал. Да недолго, они быстро управились, кипы сбросили, молока козьего взяли в дорогу — да и всё. И дальше покатился обоз, ярмарка-то ещё дальше, в Пеньках.

Дорога после Валенок пошла лесом: не было здесь такого коровьего стада, как в Коровках, и в покосах таких надобности не было, и выгоны поменьше были: в Валенках, в основном, коз держали, а коза тварь всеядная, она и ветки глодать может, не только траву. Как подальше от деревни отъехали, заоглядывались мужики — было дело, шалили здесь лихие люди. Хоть и давно, тому уж лет пять, а боязно. Арбалеты наготовили, мечи, ножи достали — но обошлось. На ночёвке мужики на Барэка уж не косились. Подождали, когда староста в кругу устроится, да и занялись ужином. На ночь выставили часовых — по двое, чтоб не страшно было, но, опять же, никто их не потревожил.

Ранним утром снялись, весь день ехали по лесной дороге, к вечеру до старого кострища добрались. Переночевали, и ещё до обеда уж были в Пеньках. На окраине Пеньков и попрощались. Только и сказал бывший староста Коровок, Лин Барэкар, сыну старшему в глаза глядя:

— Мать береги. Если к осени не вернусь, Карьке под серпы телку рыжую отдашь, да пять овец.

Тот кивнул. И меж собой братья также слов не тратили. Кивнул старший, Бар Карлин, младшему, Бару Элину, в глаза друг другу глянули — и разошлись. Вот и всё прощание. А что говорить? Всё уже переговорено, да не раз. Эл с отцом отправляется, Карл торговать идёт. Теперь на нём вся семья держаться будет — и мать, и две сестры. Если отец к осени не явится, старшую сестру, Барэкарину, Каринку, Карьку, ему замуж выдавать и придётся, и серп на свадьбе над её головой ему держать. Эх, беда. Как осиротели. Сразу два мужика из семьи вон — тяжело будет. Барэк с котомкой за плечами отправился в обход Пеньков по задам, Карл с обозом — на круг, торговать, Эл — искать южный обоз, такой, что уж отторговался, да назад собирается. С ним дальше и пойдут. Вдвоём-то коряво.

Барэк уселся на дальнем конце Пеньков на сложенные у дороги брёвна и приготовился к долгому ожиданию. Мысли были нерадостные. Ведь мало найти тех, кто на юг идёт. Им же объяснять придётся, почему Барэк на ночь круг рисует. Объяснять, что не колдун он, а колдуном проклятый. И почему проклятый. Это свои мужики, деревенские, Барэка знали и доверяли, как себе. А чужие могут и не поверить. А могут и решить, что неправ Барэк был, когда Стася из деревни вышиб. Он и сам был не совсем уверен, правильно ли поступил. Но — не убивать же пацана? Чем он виноват-то? Наоборот, как лучше хотел, Веську спас. А мог и не спасать, и не узнал бы никто, что он вот так с огнём может. Эх, был бы Стась повзрослее, да поумнее. Или найди он, Барэк, другие слова. А какие? Говорил с ним Барэк так же, как со своими детьми всегда разговаривал, серьёзно говорил. И дети его всегда понимали — не просто так отец на них время тратит, дело говорит, добра желает. А Стась не понял. А иначе говорить Барэк не умеет. Если бы умел, то, конечно, сказал бы. А так нехорошо, всё же, получилось. Не понял мальчишка ничего, только обиделся. И ведь ходил Барэк к родичам его, просил — поговорите, объясните, проводите — нет, без толку. Вот уж кто перетрусил, так это они. И больше всего испугались, что их самих деревня обвинит, что, мол, колдуна вырастили. Уж что они там ему наговорили — кто знает, только Стась после их разговора ещё больше обиделся. Нехорошо. И куда он пропал — неизвестно. Загинуть-то не должен был, Барэк хорошо его снарядил. Сапоги ему у охотника купил, хорошие, снасть охотничью, опять же, полость меховую из своих отдал. И припасу на неделю должно хватить. Но вот — пропал. Куда делся? В Валенках не появлялся, Барэк специально мужикам своим сказал, чтобы народ расспросили. И наказали местным не обижать мальчишку, если вдруг появится, а еды дать в дорогу, да одеть, если надо. Да ведь не проследишь, а народ разный. Эх, думы тяжкие! Обидит кто мальчонку — он и сорвётся. И станет всё ещё хуже. Эх, кабы был Барэк сразу уверен, что Стась его и впрямь проклял — ушёл бы сразу вместе с ним, вместе бы и шли, глядишь — больше толку было бы. А он понадеялся, что обойдётся. А вот не обошлось. Но это Барэк потом уж сообразил, что вместе идти надо было, самому к ЭТИМ Стася проводить, дня через три уж додумался, когда уже в хибаре сидел. Когда один сидишь без дела — оно хорошо думается. И с кругом он дня через четыре сообразил. Как четыре ночи помёрз в холодной хибаре без огня — так и сообразил. Чего только они с сыновьями ни попробовали потом с этим кругом. Получалось так, что если Барэк под крышей, хоть и в кругу — не разжечь огня, если просто вышел, но рядом с домом стоит — тоже никак, а вот если за дерево отошёл, да так, что от дома его уж не видно — то пожалуйста. Или, если рядом с домом, но в кругу сидит, тоже можно. А ещё можно костёр кругом обвести, но, если тот круг в каком-то одном месте стереть нечаянно, костёр тут же затухать начинает. Будто водой кто его заливает. А вот если в дом с горящей печкой войти, то печка не гаснет, горит печка, но, как прогорит — так и всё, заново не растопишь. Опять Барэку выходить надо и в круг садиться, или за дерево прятаться, чтобы кто-нибудь её растопил. Вот как это всё новым мужикам рассказывать? Послушают, да и скажут — не нужен нам такой попутчик, шёл бы ты сам, куда хочешь, только от нас подальше. Эх… Кому нужны чужие беды…