Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №2 за 1998 год

• Название: Журнал "Вокруг Света" №2 за 1998 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Прочая документальная литература

---

О семье Мендельсонов я еще услышу на Софийской улице, где меня уже заждалась давнишняя знакомая Габи Ле-ман-Карти (предки ее были итальянцами), доктор исторических наук. Эта улица привлекает своими маленькими магазинчиками и мастерскими, со вкусом оформленными витринами, где выложены старые книги, коллекции марок и монет, фарфоровые статуэтки и разный мелкий антиквариат.

Вывески сами говорят о назначении заведений: «Чиним и продаем старые зонтики», «Реставрируем стильную мебель», «Восстанавливаем редкие духовые инструменты», «Соломенные игрушки с Рудных гор» (и у входа примостилась большая фигура ведьмы из соломы), «Галерея на Софийской улице» — здесь же помешается местный музей. До сих пор сохраняется здание, где в середине прошлого века проходили заседания «Берлинского ремесленного общества» (есть памятная доска), а затем выступали спартаковцы и Карл Либкнехт (так как и К. Либкнехт, и Р.Люксембург — социалисты, то остались непереименованными улицы, площади, станции метро их имени).

Но пора уже сказать, что эта уютная улочка названа в честь королевы Софии, которая пожертвовала 2000 талеров на строительство евангелической церкви, куда мы направляемся с Габи. Хотя церковь святой Софии сама по себе достойна внимания — это единственная в Берлине церковь в стиле барокко XVIII века и в войну ее миновали все бомбы и снаряды — Габи, как всегда деловая и стремительная, влечет меня к двум близким ее сердцу могилам.

Во дворе церкви сохранился обелиск Карлу Фридриху Цельтеру, единственному верному другу Гете, Сам поэт не любил Берлин, редко в нем бывал, но вел обширную и длительную переписку по издательским делам с Цельтером, который после смерти Гете издал ее.

Интересна и сама личность Цельтера, сына богатого строителя, посвятившего, однако, жизнь не бизнесу, а благородному делу музыкального образования юношества. Профессор музыки Академии изящных искусств, он основал Берлинское хоровое общество, принимал туда одаренных детей бедных родителей и написал для него около сотни хоров. Кого же он поставил во главе своего любимого детища? Конечно, лучшего и талантливейшего своего ученика — Феликса Мендельсона Бартольди, под руководством которого хор с оркестром блестяще исполнил «Страсти по Матфею» Баха, забытого к тому времени Германией.

В том же церковном дворе Габи благоговейно склоняется к могиле другого замечательного сына Германии, страстного борца с официальщиной, создавшего знаменитую историческую «школу Ранке». Да, того Леопольда фон Ранке, которого считал за честь пригласить к себе в Баварию, чтобы прочесть курс лекций, король Максимилиан II и которого, затаив дыхание, слушали сотни студентов Берлинского университета (тогда еще, естественно, не носившего имени Гумбольдта, с которым был близок Ранке), в том числе русские: Тургенев и Бакунин.

— Мало кто знает, что автографы ваших известных соотечественников, слушавших курсы и занимавшихся в семинарах у видных профессоров Берлинского университета, занесены в так называемые «Расписочныс книги», то есть журналы учета, где фиксировалось, сколько проучились студенты-слушатели и за сколько семестров заплатили, — говорит Габи. — Пойдемте к университету, там, в левом крыле, в Русской библиотеке, хранятся эти записи. Когда фашисты в 1933 году разожгли из книг, в том числе и университетских, огромный костер на Оперной площади (ныне площадь Августа Бебеля), то Русской библиотеке повезло — о ней забыли.

По дороге (в центре все близко) Габи показывает дома, называет адреса, где жили русские: весь круг Николая Станкевича (Тимофей Грановский, Неверов, Юлий Мельгунов) — на Фридрихштрасее, в домах под номерами 22 и 88, переезжая с одной квартиры в другую.

У разночинцев с деньгами было туго, и когда у Неверова, увлекавшегося игрой в лотерею, спрашивали при проигрыше (хотя он часто и выигрывал, добывая таким способом средства на пропитание), сколько он имеет крепостных душ, если так рискует, он неизменно отвечал:

— Единственную, и то... свою.

— Сразу признаюсь,  что «мой  конек»  немецко-русские культурные и литературные связи первой половины прошлого века, — говорит Габи, — на эту тему написана и моя диссертация, а именно — о Варнгагене фон Энзе, в салоне которого сиживал молчаливый Гофман, быстро-быстро говорил, яростно  жестикулируя,   невысокий   Ранке с большим лбом под вьющейся шапкой волос,  горячо поддерживал писателей «Молодой Германии» Шамиссо. Центром салона была прекрасная  Рахиль, жена Варнгагена, умом и обаянием которой восхищался Гете. — Габи на минуту замолкает, узнав в вестибюле университета, что Русская библиотека уже закрыта, и, махнув рукой, мол, ничего не поделаешь, выводит меня на зеленый  университетский двор,  окруженный балюстрадой. — Но этот же салон посещали русские, потому что его хозяин не только  прекрасно говорил  по-русски  (он  сражался   в  вашей  армии с Наполеоном),  но и  безумно любил Пушкина,  называя  его  не  иначе,   как «великий»,  видел в  Гоголе «самобытную гениальность», а в Лермонтове «блистательность». В статье о сочинениях Пушкина он писал: «Нашим двум народам суждено развиваться в тесном и живом взаимодействии». Ну, я, пожалуй, начинаю уже читать лекцию, хотя уверена, что после моих слов ваши читатели заинтересуются этим салоном и его связями с немецким салоном госпожи Елизаветы Фроловой-Багреевой, выдающейся русской женщины, дочери знаменитого графа М. М. Сперанского. В ее салоне в Берлине бывали еще Константин Аксаков и Иван Киреевский (кроме уже перечисленных), а в «Отечественных записках» даже появилась рубрика «Немецкая литература», — Габи встряхивает коротко подстриженными волосами, обводит взглядом все вокруг, словно призывая меня самого поразмышлять о страстях, кипевших в университетских коридорах и в берлинских салонах, о всем былом, унесенном рекой времени...

Его окружала стена...

Утром и вечером я прохожу по Пренцлауербергу, где живу в старом, обветшавшем доме прошлого века, поднимаюсь пешком по стертым ступеням на третий этаж, так как лифта здесь, как и во многих соседних домах, — нет. Этот район «доходных» домов, похожих на петербургские по реке Фонтанке, мною уже обжит, и я здороваюсь с соседями, с цветочницей из магазинчика на первом этаже, с мороженщицей, торгующей разноцветными вафельными трубочками, обмениваюсь с ними привычными словами о погоде.

На углу моей улицы позвякивает колокольчик в дверях магазина экологически чистых, натуральных продуктов (им владеют две приветливые женщины-лесбиянки , о чем знает весь квартал, да и сами они не считают нужным что-либо скрывать), напротив «кебабная», а чуть дальше пивная, в которой до ночи сидят завсегдатаи — безработные художники, юнцы с крашенными гребнями волос на головах.

Я начал разговор с Пренцлауербсрга, потому что этот район — соперник Кройцбергу, откуда потихоньку разбегается творческая молодежь, художники и музыканты, да и пацифистам с анархистами после разрушения Стены там делать нечего.

В Пренцлауерберге же можно снять по дешевке квартиру или мастерскую, зайти в доступный бар, кафе, где дискутируют молодые коммунисты, или в ресторан «Воланд».

Притягивает сюда и парк-кладбище, названный «Аллеей тополей». Здесь гуляют жители со всех окрестных улиц, заходит и молодежь с Кройцберга. В этом парке дети играют между могильных надгробий...

На воротах заповедь: «Творите здесь хорошую и красивую жизнь. Нет потусторонней жизни. Нет воскрешения».

Разобрав на одной из бронзовых досок название «Свободная религиозная община», я отыскал в доме, принадлежащем общине, ее служителя и узнал от него много интересного.

…В 1845 году в католической церкви образовалось течение, назвавшееся «Свободной религиозной общиной», хотя и провозгласившее атеистическое мышление. Один берлинский землевладелец продал адептам новой веры задешево кусок земли, на котором они разбили парк и построили свой центр, где он до сих пор и находится.

«Атеисты» участвовали в революциях 1848 и 1918 годов, отстаивая свободу мышления. В тридцатые годы их центр был закрыт нацистами, а после разгрома рейха возобновил свою работу.

Взгляды членов общины весьма широки. Похоронив в парке создателей своей организации (на одном из надгробий надпись: «Мастеру от учеников в знак благодарности»), они тем самым хотели показать, что загробной жизни нет и радоваться нужно здесь, на грешной земле. Они создали свои атеистические ритуалы.

Среди молодежи пользуется популярностью их обряд конфирмации «Югендвайе», посвящение в круг взрослых, который происходит в доме общины и в снимаемых ею залах. Среди берлинцев много неверующих, да и ритуалы любят все, и это используется общиной.

Не стоит подробно рассказывать, как ее активисты ухаживают за стариками-пенсионерами на дому, как вывозят подростков в оздоровительные, трудовые, спортивные лагеря, за границу. Даже перечисление этих акций объясняет, почему молодежь, особенно «левая», тянется к общине, как из Пренцлауерберга, так и из Кройцберга.