Андрей Ланьков - Август 1956 год. Кризис в Северной Корее

• Название: Август 1956 год. Кризис в Северной Корее
• Автор: Андрей Ланьков
• Жанр: История

КНДР часто воспринимается как государство, в котором сталинская модель социализма на протяжении десятилетий сохранялась практически без изменений. Однако новые материалы показывают, что и в Северной Корее некогда были силы, выступавшие против культа личности Ким Ир Сена, милитаризации экономики, диктаторских методов управления. КНДР не осталась в стороне от тех перемен, которые происходили в социалистическом лагере в середине 1950-х гг. Преобразования, развернувшиеся в Советском Союзе после смерти Сталина, произвели немалое впечатление на северокорейскую интеллигенцию и часть партийного руководства. В этой обстановке в КНДР возникла оппозиционная группа, которая ставила своей целью отстранение от власти Ким Ир Сена и проведение в КНДР либеральных реформ советского образца. Выступление этой группы окончилось неудачей и вызвало резкое ужесточение режима.

В книге, написанной на основании архивных материалов, впервые вводимых в научный оборот, рассматриваются драматические события середины 1950-х гг. Исход этих событий во многом определил историю КНДР в последующие десятилетия.

---

9. СЕВЕРНАЯ КОРЕЯ МЕНЯЕТ КУРС

К лету 1957 г. стало ясно, что решения сентябрьского пленума похоронены окончательно, причем отказ от них произошел с молчаливого согласия тех самых сил, которые когда-то навязали эти решения Пхеньяну. В то время как многие «маленькие Сталины» Восточной Европы один за одним теряли власть в результате вспышек народного недовольства и из-за интриг своих коллег, положение Ким Ир Сена после кризиса упрочилось настолько, что ему уже более не следовало опасаться того, что кто-то из руководства страны отважится бросить ему прямой вызов.

Победа Ким Ир Сена и его националистически-сталинистского курса имела самые серьезные последствия как для страны в целом, так и для большинства ее обитателей. В конце 1950-х гг. в северокорейском обществе начали происходить существенные изменения. Северная Корея 1945–1957 гг. была, в общем-то, вполне типичной «народной демократией», внутренняя политика которой вполне соответствовала тем стандартам, которые Советский Союз навязывал всему «лагерю народной демократии» (хотя, конечно, определенная местная специфика существовала всегда). Однако в конце 1950-х гг., когда руководство КНДР отказалось следовать идеям десталинизации, начался отход Северной Кореи от советских образцов. Отход этот никогда не был полным, но отношение к советским заимствованиям с этого времени изменилось. Большая часть советских общественно-политических институтов, имплантированных на корейскую почву в предшествующее десятилетие, была сохранена, хотя в Пхеньяне больше уже не упоминали, что такие организации, как Демсомол или Детский союз являются копиями советских прототипов (в более ранние времена из советского происхождения этих институтов никто не делал секрета). Однако пхеньянские руководители не просто остались верны сталинизму, они начали модификацию этой системы в соответствии со своими собственными нуждами и представлениями о том, как должно быть устроено идеальное общество. В некоторой степени такая политика являлась отражением усиливающегося влияния маоистского Китая, и многие из перемен, происходивших в КНДР в конце 1950-х гг., могли быть реакцией на те новости, что тогда приходили из КНР. Однако следует иметь в виду, что, несмотря на очевидную связь новых тенденций с переменами в Китае, маоистские идеи не смогли бы укорениться в Северной Корее, если бы они не нашли там благоприятной почвы.

Общее направление перемен прослеживалось достаточно явно — это был курс на усиление контроля правительства над обществом и экономикой; на жесткое подавление реального и потенциального инакомыслия; еще большее ограничение международных связей, в том числе и связей с другими социалистическим странами; на «закручивание гаек» в области искусства и культуры; на установление квазирелигиозного культа богоподобного Вождя. В общем, это был курс на сохранение и усиление классических сталинистских принципов.

В то же время «новый» северокорейский сталинизм имел отчетливый националистический привкус. В общем-то, в этом смысле он не так уж сильно отличался от других вариантов сталинизма, включая и его советский оригинал (по крайней мере, в позднем варианте, времен приснопамятной «борьбы с космополитизмом»). До начала 1960-х гг. Советский Союз активно боролся с националистическими тенденциями в зависимых странах, поскольку там национализм неизбежно вступал в противоречие с интересами Москвы и отчасти подрывал советское/русское лидерство. Дозволялось проявление лишь определенных элементов национальной самобытности, которые не создавали особых политических проблем для Москвы. К ним относились, например, истории о великих победах над иностранными захватчиками, в тех случаях, конечно, когда эти захватчики происходили из стран, которые в 1950-х гг. принадлежали к «враждебному» и «империалистическому» лагерю (например, борьба болгар против турок, конфликты Польши и Германии и т. д.). Не была исключением и Северная Корея, где такой «контролируемый» национализм допускался и даже поощрялся с конца 1940-х гг. и, естественно, имел четкую антияпонскую направленность. Однако с начала 1960-х гг. северокорейская ситуация серьезно изменилась и в новых условиях идея корейского патриотизма начала освобождаться от прежних ограничений. В новой ситуации Пхеньян более не собирался делать реверансы в сторону Москвы и «великого советского народа», «великой русской культуры» (подобные выражения быстро исчезли из официальной риторики в 1959–1961 гг.). В культуре и политике основной упор делался на исконные местные традиции, зачастую радикально переосмысленные или даже просто выдуманные, вто время как внешние связи и заимствования преуменьшались или отрицались. Режим, совсем недавно пришедший к власти при откровенной и прямой помощи иностранной державы — обстоятельство, о котором тогда прекрасно помнило большинство населения, — стремился «национализироваться».

Без сомнения, эти тенденции в первую очередь служили интересам Ким Ир Сена и его ближайшего окружения, поэтому именно они часто инициировали их. Однако такая политика была бы невозможна без поддержки «снизу». Предлагаемый Ким Ир Сеном синтез национализма и сталинизма стал отражением идеалов и ценностей значительного числа партийных кадров среднего и низшего звена и, вероятно, более широких народных масс. Эти люди, происходившие главным образом из крестьянской среды, поддерживали режим в том числе и потому, что считали его «истинно корейским». Все, связанное с Советским Союзом, было для них иностранным, более того, достаточно чуждым в культурном отношении, так что призывы к ограничению советского влияния в целях укрепления национальной самобытности звучали для них очень убедительно. Можно предположить, что многие корейцы приветствовали новую политику, воспринимая ее как попытку избавиться от надоедливого советского присутствия, сохранить и укрепить «истинно корейскую» сущность режима.

Среди главных факторов, которые создали основу для такого поворота к национализму, следует назвать весьма успешную образовательную политику КНДР. Исследователи неоднократно отмечали, что создание современной школьной системы с преподаванием на национальном языке часто является эффективным способом формирования национального самосознания и патриотизма[351]. Поколение корейцев, родившееся после 1945 г., стало первым в истории страны поколением, которое в массовом порядке обучалось на родном языке и получило образование, основанное на идеях национальной идентичности. Если в 1944 г. только 23 % корейских мужчин и всего лишь 5 % женщин имели хоть какое-нибудь формальное образование[352], то уже к середине 1950-х гг. практически все дети школьного возраста посещали, по крайней мере, начальную школу. Учебные программы неизбежно усиливали национальное самосознание. Тема «героической борьбы за независимость» фигурировала в учебниках по истории, языку, другим гуманитарным предметам. В отличие от многих стран Восточной Европы, в которых национальный миф был связан с борьбой против русских завоевателей (Польша, Венгрия), в Корее в роли «коварных иноземцев» выступали японцы и в случае с Северной Кореей, американцы[353]. Тем не менее такой подход, хотя и не направленный прямо против русских и Советского Союза, привел к тому, что впервые в корейской истории множество простых людей получили воспитание, важным элементом которого стал дух национализма. Идеалы нового, «справедливого» и «подлинно корейского» общества, свободного от иностранного угнетения и контроля (и, по возможности, даже от иностранного влияния) не могли не встретить поддержки у бывших крестьян, недавно превратившихся в горожан, у партийных работников низшего звена или военнослужащих.

Северная Корея была далеко не единственной страной, в которой происходили подобные процессы. Ситуация в Пхеньяне во многом напоминала обстановку в других странах «национального сталинизма», к которым относились Румыния, Албания и, отчасти, Северный Вьетнам. По сравнению с другими социалистическими государствами, во всех этих странах был очень высок процент сельского населения, нынешних или недавних крестьян. Ни одна из них до прихода к власти коммунистов не знала демократии (некоторым исключением является Румыния, но и там демократическая традиция была очень слаба), а уровень образования был там очень низким даже по скромным меркам социалистического лагеря.

Рост национализма сопровождался усилением радикальных тенденций в северокорейской внутренней политике. В конце 1958 г. советские дипломаты обратили внимание на изменение формулировок, использовавшихся в северокорейских официальных документах. В декабре того года Ким Ир Сен внезапно объявил, что Северная Корея завершит построение социализма «в течение 4–5 лет». По-видимому, это заявление было сделано под влиянием китайских экспериментов, поскольку Мао тогда тоже внезапно объявил, что социализм в Китае можно построить гораздо быстрее, чем это намечалось изначально. Эти заявления Пхеньяна вызвали скрытое недовольство Советского Союза. С точки зрения советских идеологов, новая позиция Пхеньяна звучала достаточно еретически, поскольку в соответствии с ортодоксальным советским марксизмом-ленинизмом считалось, что переходный период в «странах народной демократии» должен длиться многие годы и даже десятилетия. Особенно это относилось к таким странам, как Северная Корея, которая была достаточно слаборазвитой даже по сравнению с другими «странами народной демократии». Новые программные заявления выражали стремление Пхеньяна ускорить темп социальных и экономических преобразований и сокрушить любое противодействие этому процессу[354]. Для северокорейских лидеров, воспитанных на классических сталинских традициях, это стремление «вперед, к полному социализму» имело особый смысл. Как уже упоминалось, теория «народной демократии» была объективно дискриминационной по отношению к новым социалистическим государствам с их якобы «незрелым» социалистическим обществом, и на деле неявно усиливала представления о советском превосходстве. После 1957 г. такие идеи в Пхеньяне более не приветствовались. Лидеры Северной Кореи добивались равенства со «старшим братом» как в политической реальности, так и в идеологической символике. Руководство КНДР стремилось в кратчайшие сроки перестроить северокорейское общество в соответствии с требованиями ортодоксального ленинизма или, скорее, классического сталинизма, ускорив таким образом переход от отчасти незрелой «народной демократии» к полноценному «социалистическому обществу». Можно предположить, что это стремление отчасти возникло под влиянием перемен в Китае, где как раз тогда побеждал маоистский радикализм.