Валентин Масальский - Скобелев: исторический портрет

• Название: Скобелев: исторический портрет
• Автор: Валентин Масальский
• Издательство: Андреевский флаг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-85608-248-6

Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».

Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.

---

Вот всё, что весьма, как видим, немногие материалы позволяют сказать с достаточной долей обоснованности о балканских планах белого генерала. И Ольга Николаевна выполняла, по-видимому, какое-то связанное с одним из звеньев этих планов поручение сына, скорее всего дипломатического свойства и несложного характера. Оснований для других выводов документы не дают.

Правда, нуждается еще в объяснении поведение Узатиса, который сам хотел возглавить македонское движение. Но с его стороны это могла быть руководящая роль лишь на каком-то низовом уровне. Конкурировать со Скобелевым как с вождем Узатис не мог и, конечно, это понимал. Допустимо такое предположение: подготовляя восстание в Македонии, Узатис действовал по поручению или с ведома Скобелева, но, увидев у Ольги Николаевны такие огромные деньги, не смог побороть вспыхнувшей в нем жадности, решил присвоить деньги и скрыться. Попутно укажем на заблуждение Н.Н.Кнорринга, считавшего, что банда Узатиса напала на Ольгу Николаевну по ошибке, не зная, кто находится в экипаже. Все материалы опровергают эту версию. Узатис хорошо знал, кто станет его жертвой. Для оценки мотивов его поведения следует также указать на известный факт. Как писал В.И.Немирович-Данченко, во время оккупационной службы в Болгарии «…один из людей, которым Скобелев доверял, вынул бриллианты из его шпаги и продал их в Константинополе. Хотели было дать делу ход, как узнаёт об этом Скобелев. — Бросьте! И ни слова об этом! — Помилуйте! Как же бросить… Ведь сабля жалованная! — Забудьте о них! Как будто ничего не случилось. — При встрече с виновным он не сказал ему ни слова… Только перестал подавать ему руку». Этим вором был брат Алексея Узатиса, которого Скобелев не отдал под суд «ради его брата». Он ограничился лишь тем, что обоих братьев, состоявших в числе его адъютантов и ординарцев, отчислил в части. Хотя великодушный, как всегда, Скобелев простил этого бесчестного человека, мстительный Алексей мог затаить злобу и выместить ее на Ольге Николаевне. Поскольку он покончил самоубийством, не оставив никаких писем, планов и т. п., ответить на вопрос о руководивших им мотивах точно и убедительно мы, может статься, никогда не сможем.

Для современников балкано-славянские связи Скобелева составляли тайну, в которую были посвящены немногие. Поэтому и материалов о них сохранилось так мало. Но подозревать Скобелева в таких связях и намерениях можно было на основании простых наблюдений за его поведением. Он сам толкал к этому выводу своими речами и высказываниями в пользу вызволения славян из-под иноплеменного ига. Если поведение Скобелева в России заставляло говорить о его бонапартизме, то его панславистские идеи, его желание лично возглавить освободительную борьбу славян породили сравнение его с Гарибальди. «Это славянский Гарибальди в Сербии со всеми русскими сердцами, следующими за ним!» — восклицал Е.-М.Вогюэ. С Гарибальди сравнивал Скобелева и посол в Париже Н.А.Орлов. Называя Скобелева Гарибальди, современники подразумевали роль вождя национально-освободительной борьбы, включавшей, быть может, и некоторый социальный смысл.

Вот я и завершил изложение моей гипотезы о бонапартистских замыслах Скобелева. Насколько убедительно и адекватно источникам ее построение, пусть судит читатель. Допускаю, правда, некоторое разочарование читателя моим пессимизмом в отношении раскрытия дела Узатиса и некоторых других загадок.

Действительно, загадок и тайн Скобелев оставил нам много, впереди нас ждут еще новые. Существование их в значительной степени связано с тем, что все его соучастники оказались очень молчаливыми. К примеру, адъютант, являвшийся в Париже к Лаврову. Кто это был? Почему после смерти Скобелева он не обмолвился о своей миссии ни единым словом? А при желании он, наверное, мог бы пролить свет на замыслы своего патрона. Исключений мало. Это — Дюбюк, Блюмер, Пашино. Почему так сложилось дело? По-моему, в данном случае допустима такая догадка: участники кружка, группировавшиеся вокруг Скобелева, — его адъютанты и ординарцы — были связаны круговой порукой, взятым на себя обязательством молчать, как устно, так и печатно, не только при жизни Скобелева, но и после его смерти. Но есть надежда. Где-то хранится еще не обнаруженный большой архив Скобелева, о котором я расскажу ниже. Есть также сведения, что в Болгарии после войны 1877–1878 гг. осталось много еще не разобранных и не опубликованных русских документов, относящихся как к самой войне, так и к послевоенному трехлетнему управлению. Так что не все потеряно. Как всегда бывает, последующие поколения знают больше современников и чем больше проходит времени, тем больше прибавляется знаний. Нужно только одно: серьезное изучение Скобелева.

Последний вопрос этой главы, также (и наверное по тем же причинам) не ставившийся дореволюционными биографами, но который, по-видимому, нельзя обойти: кем был Скобелев в общественно-политическом отношении? Чьи мысли и интересы — какой группы, класса или, может быть, даже чего-то большего он представлял и выражал?

Трудность ответа вызвана не только мраком тайны, покрывающим внутриполитическую деятельность Скобелева. В этом отношении я сделал что мог и теперь буду опираться на свои, убедительные или неубедительные, выводы. Трудность определяется сложностью и противоречивостью самого Скобелева. Выскажу первое, что легче всего поддается определению: Скобелев был представителем и выразителем взглядов передовых и патриотически настроенных высших военных кругов. Можно сказать, их наиболее последовательным и, уж конечно, самым ярким выразителем. Это правильно, но далеко не исчерпывает Скобелева, который был не только военным, но и политиком и общественным деятелем. Именно эта его сторона затрудняет дефиниции. Пытаясь его определить с этой стороны, В.И.Немирович-Данченко писал: еще нельзя «очертить убеждения Скобелева во всей их полноте. Он не был славянофилом в узком смысле — это несомненно. Он выходил из рамок этого направления, ему они казались слишком тесны. Ему было дорого народное и славянское дело… Взгляды на внутреннее устройство, на права отдельных племен, на многие внутренние вопросы у него были совершенно иные. Если уж необходима кличка, то он скорее был народником». Затрудняясь в выборе «клички», писатель все же находит ее: народник, то есть поборник, защитник интересов народа. Определение Немировича-Данченко основано на гораздо более полном знании убеждений Скобелева, чем это доступно нам, и даже делая скидку на его восхищение Скобелевым (относящееся, кстати, к его военным и личным качествам, а не к общественным убеждениям, которые писатель, по его собственным словам, во многом не разделял), мы не имеем оснований сбрасывать со счетов эту характеристику.

Характеристика Скобелева с общественно-политической точки зрения, частично цитированная выше, содержится в «Отечественных записках». «Что заставило его остановиться на войне с немцами и считать Петербург гнилым городом — собственное ли внутреннее убеждение, случайно ли запавшая в голову мысль, столь часто повторявшаяся за последнее время всюду, что запутали нас немцы и нигилисты, или же просто соображение, что на этом скорее всего можно объединить общество и либо пропасть и перейти в нирвану, либо куда-нибудь выйти — решить, разумеется, довольно трудно. Куда именно выйти? Этому вопросу Скобелев, по-видимому, особого значения не придавал… Видно было, что он шел и говорил как-то непроизвольно, точно не сам собою, а как будто кто-то толкал его сзади, кто — неизвестно: фатум, обстоятельства или чья-то невидимая рука, смотревшая на него, может быть, просто как на прекрасное историческое мясо, могшее послужить для временного воплощения народного духа и национальной идеи. Что Скобелев был воплощением не одних только личных желаний и стремлений — это весьма вероятно; но был ли он воплощением именно народного духа и стремлений, а не духа и стремлений только какой-нибудь части общества — это еще вопрос». Вместе с цитированными выше строками этого автора о том, что Скобелев хотел помогать мужику, думал о будущем счастии, о независимости и свободе народов, заслуживает внимания его мысль, что Скобелев воплощал не одни только личные желания и стремления. В то же время нельзя согласиться с тем, что он-де действовал и говорил непроизвольно: все его действия и речи были глубоко продуманы и взвешены.

Из других толстых журналов развернутую характеристику общественно-политического лица Скобелева дал «Вестник Европы». Его подход к оценке Скобелева — совсем другой. Автор говорит прежде всего о популярности Скобелева в армии и народе, которую, однако, не связывает, как аксаковская «Русь», с политическими выступлениями белого генерала. Ссылаясь на Западную Европу и Россию, он утверждает, что «наиболее широкой славой всегда и везде пользовались знаменитые полководцы», и что «чувства русского народа к Скобелеву отличаются от чувств его к Радецкому или Гурко только степенью, а не свойством». Объясняя степень славы и популярности Скобелева, автор писал: «Мы едва ли ошибемся, если скажем, что в памяти и воображении народа Скобелев занял место рядом с Суворовым не только потому, что оба слыли (почему только слыли? — В.М.) непобедимыми, но и потому, что оба умели проложить себе путь к солдатскому, а, следовательно, и к народному сердцу. Это уменье дается не каждому: можно любить солдат не меньше, чем любил их Скобелев