Решад Гюнтекин - Птичка певчая

• Название: Птичка певчая
• Автор: Решад Гюнтекин
• Издательство: Золак
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1991

Эта книга принесла автору мировое признание. Художественный фильм по мотивам этого произведения имел огромный успех у телезрителей.

В центре романа сложная судьба рано осиротевшей турецкой девушки. Несмотря на превратности судьбы, она своим трудом, упорством и добротой, добивается признания в обществе, к ней возвращается любовь.

---

Кямран находился в каком-то оцепенении. Сколько надежды! Сколько боли!.. Это было слишком для впечатлительного мечтателя. Очнувшись от задумчивости, как больной, много дней пролежавший без сознания, он оглядывался по сторонам и часто моргал глазами.

Мюжгян достала из-под шали пакет, запечатанный красным сургучом.

— Вопреки обещанию, которое я дала Феридэ, вручаю его тебе сейчас.

Молодая женщина поправила шаль и хотела выйти. Кямран удержал ее.

— Мюжгян, у меня к тебе просьба. Ты больше всех принимаешь участие в этой истории. Вскроем пакет и прочтем вместе.

На столе стояла лампа. Мюжгян зажгла ее. Кямран распечатал конверт. В нем оказались еще один плотный пакет и письмо, написанное жирным размашистым почерком.

«Сын мой, Кямран-бей!

Вам пишет отошедший от мирской суеты старик, посвятивший одну часть своих дней на этом свете книгам, а другую — раненым в запутанной драке, именуемой жизнью. По-видимому, задолго до того как письмо попадет в ваши руки, старик уже распрощается с бренным миром. Только надежда, что я совершу последнее доброе дело для несчастного, дорогого моему сердцу существа, заставляет меня писать эти строки на смертном одре.

Однажды в ветхом домишке далекой деревни я встретил маленькую стамбульскую девочку, чистую, как свет, красивую, как мечта. Представьте суровую зимнюю ночь, когда вовсю валит снег; вы открываете окно, и вдруг из тьмы к вам доносится пение соловья. В ту минуту я ощутил нечто подобное. Какая проклятая судьба или случайность забросила эту изящную, невинную девочку, это редкое, прекрасное творение природы в темную деревню? Я видел, сердце ее обливается слезами, а глаза и губы смеются. Она пыталась обмануть меня наивными рассказами о самопожертвовании. Я подумал: «Ах, бедная маленькая девочка! Можно ли поверить твоим сказкам? Ведь я не тот глупый, невежественный возлюбленный, которого ты оставила в Стамбуле!» Ее глаза, томные как у ребенка, которого разбудили, не дав ему досмотреть сладкий сон, неловкие, нерешительные движения, подрагивающие губы рассказали мне все.

Раньше я часто с нежностью и восторгом вспоминал про Меджнуна, который

прошел пустыню в поисках своей Лейлы108. Встретив Феридэ, я забыл эту старинную легенду и стал вспоминать другую Лейлу, маленькую, благородную, невинную, прекрасную, с чистыми голубыми глазами, Лейлу нового времени, которая в темных деревнях с бесчисленными могилами искала утешение в несбыточных снах о любви. Через два года мы опять встретились. Та же болезнь подтачивала силы девочки. Ах, почему в тот день, когда мы впервые увиделись, я не увез ее, перекинув через седло впереди себя? Почему я насильно не приволок ее в Стамбул, в родной дом?! Какая оплошность!

Когда мы встретились с ней вторично, случилось непоправимое: вы женились. Я думал, она еще ребенок, вся жизнь впереди, забудет вас. Во время болезни Феридэ в руки мне случайно попал ее дневник. Тогда я понял, насколько глубока была рана в этом юном сердце. Девушка записала всю свою жизнь. Нет никакой надежды, что она разлюбит вас.

Но мне хотелось вылечить ее, как своего родного ребенка. Козни, интриги ничтожных людишек помешали сделать и это. Тогда у меня появилась мысль выдать ее замуж за порядочного человека. Но это было опасно. Каким бы хорошим человеком ни оказался ее муж, он потребовал бы от Феридэ любви. Моя девочка родилась для любви, из-за любви страдала, но любить нежеланного было бы для нее невыносимой пыткой. Любить одного, а попасть в объятия другого!.. Это могло убить ее. Надо было спасать девушку. Я сделал Феридэ своей невестой и был полон решимости защищать ее, пока жив. А после моей смерти небольшое состояние, несколько имений, вполне смогло бы ее прокормить. Вдове жить гораздо легче, чем девушке, на которую косо смотрят.

Я никогда не терял надежду, что в один прекрасный день ее мечта сбудется. Чего только не случается в жизни! Кончина вашей супруги дала мне новый повод думать, что все может перемениться. Я непрерывно получал информацию о вас из Стамбула. Возможно, эта утрата сильно огорчила вашу семью, но я буду лицемером, если скажу, что и меня тоже. Я ждал удобного случая, чтобы освободить Феридэ от фиктивного брака и вернуть ее вам. Не знаю, как расценили бы мой поступок люди, но я давно уже махнул рукой на все сплетни. Как раз в это время моя болезнь начала прогрессировать, и я понял, что через несколько месяцев вопрос разрешится. Мне кажется, нет надобности вдаваться в подробности. Под каким-нибудь предлогом я пошлю Феридэ в Стамбул, и она передаст вам мое письмо. Я хорошо изучил ее. Это странная девушка! Возможно, она будет капризничать, придумывать что-нибудь. Не обращай внимания, ни за что не отпускай ее от себя. А понадобится, будь с ней диким и грубым, как горцы, которые похищают женщин. Знай, если она умрет в твоих объятиях, значит, она умерла он счастья.

Могу добавить, что я меньше всего думаю о тебе. Лично я бы не отдал тебе в руки даже свою домашнюю кошку. Но что поделаешь? Этим сумасшедшим девчонкам невозможно ничего втолковать. Не знаю, что их привлекает в таких пустых, бессердечных людях, как ты?

Ныне покойник Хайруллах.

P.S.

В пакете дневник Феридэ. В прошлом году, когда мы приехали в Аладжакая, я незаметно унес из коляски ее сундучок, а потом сказал, что его украли извозчики. В сундучке лежал дневник. Я видел, что она очень расстроена, хотя виду не подала. Как я был прав, думая, что этот дневник когда-нибудь пригодится!»

IX

Когда молодые люди перевернули последнюю страницу дневника в голубом переплете, то за окном уже светало, в саду проснулись птицы.

Кямран опустил отяжелевшую от усталости и переживаний голову на пожелтевший листок тетради и несколько раз поцеловал дорогие строчки, размытые во многих местах слезами.

Они уже хотели отложить дневник, как вдруг Мюжгян поднесла к лампе голубой переплет, присмотрелась и сказала:

— Это не все, Кямран. На обложке тоже что-то написано. Но на голубом трудно разобрать чернила.

Молодые люди поправили у лампы фитиль и снова склонились над дневниками. С трудом можно было прочесть следующее:

«Вчера я навсегда закрыла дневник. Думала, что утром, после брачной ночи, я не осмелюсь не только писать воспоминания, но даже смотреть в зеркало, даже говорить, слышать свой голос. Однако…

Итак, вчера я стала новобрачной. Я покорно отдалась течению, словно сухой лист, попавший в водоворот. Я делала все, что мне скажут, ничему не перечила, даже позволила надеть на себя длинное белое платье, которое доктор привез из Измира; разрешила вплести в свои волосы серебряные нити. Но когда меня подвели к большому зеркалу, я на мгновение зажмурилась. И только. В этом выражался весь мой протест.

Приходили люди посмотреть на меня. Заглянули даже мои бывшие коллеги по школе. Я не слышала, что они говорили, только старалась всем улыбаться однообразной жалкой улыбкой.

Какая-то старушка сказала, увидев мое лицо:

— Повезло старому хрычу! Подстрелил журавушку прямо в глаз!

Хайруллах-бей вернулся домой к ужину. Он был одет в длиннополый сюртук, корсетом стягивавший его полную фигуру. Совершенно фантастический галстук ярко-красного цвета сбился набок. Мне было очень грустно, и все-таки я не смогла удержаться и тихонько засмеялась. Я подумала, что не имею права делать старика посмешищем, сняла с него тот галстук и надела другой.

Хайруллах-бей смеялся и приговаривал:

— Браво, дочь моя! Из тебя выйдет замечательная хозяйка. Ну, видишь, как тебе полезно было стать молодой женой!

Гости разошлись. Мы сидели друг против друга у окна в столовой.

— Крошка, — сказал Хайруллах-бей, — знаешь ли ты, почему я запоздал? Я ходил к Мунисэ, отнес на могилку цветы и несколько золотых нитей. Тебе девочка не смела говорить, но, когда мы оставались одни, она часто твердила: «Моя абаджиим станет невестой, вплетет себе в волосы золотые нити, и я тоже вплету…» Я бы сам украсил этими нитками рыженькие волосики нашей канареечки. Но что поделаешь…

Я не выдержала, отвернулась к окну и заплакала. Слезы были легкие, еле заметные, как туман за окном в этот грустный осенний вечер. Это были тайные слезы, которые тут же высыхали у меня на ресницах.

Как всегда, в этот вечер мы долго сидели внизу, в столовой. Хайруллах-бей устроился в углу в кресле, надел очки и раскрыл у себя на коленях какую-то толстую книгу.

— Госпожа новобрачная, — сказал он, — «молодому» мужу не надлежит заниматься чтением. Но ты уж меня прости. И не беспокойся, ночи длинные, еще будет время прочесть тебе любовную сказку.

Я еще ниже склонила голову над платком, который обвязывала.

Ах, этот старый доктор! Как я его любила раньше и как ненавидела в эту минуту! Значит, когда я, обеспамятев от горя, прижималась головой к его плечу, он… Значит, эти невинные голубые глаза под белесыми ресницами смотрели на меня как на женщину, как на будущую жену!..