Сандро Веронези - Спокойный хаос

• Название: Спокойный хаос
• Автор: Сандро Веронези
• Издательство: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8370-0598-5

Знаменитый итальянский писатель Сандро Веронези в романе «Спокойный хаос» через сложные драматические коллизии основных героев выводит читателей к простой истине: человека надо принимать таким, какой он есть. Человеческая натура с ее обыкновенностью и героизмом, силой и слабостью, разумом и инстинктами является главным объектом исследования автора романа.

За эту работу писатель удостоился нескольких престижных литературных премий (в том числе — итальянская премия Стрега и французская премия Фемина) и одного религиозного скандала: у читателей-католиков вызвало негодование подробное описание акта содомии. В целом же С. Веронези предложил нам очень важное произведение, зрелость и глубина которого схватывают самую суть человеческих отношений.

---

Между тем и Терри примолк. Кажется, что и он высказался до конца, и он тоже, а сейчас молчит, а может быть, он только сожалеет о том, что у него вырвалось что-то искреннее. Он приехал сюда из Парижа только для того, чтобы сделать ход номер 109 из своей предварительно разработанной стратегии предательства. И мне представился удобный случай: полубог снизошел до меня, превратился в маленького человека, чтобы осуществить свою миссию, действительно те, кто нас видит в эту минуту — пакистанец, женщина с коляской, продавец в газетном киоске — никогда не смогут догадаться, насколько могущественнее меня человек, который со мной разговаривает, максимально, что им может прийти в голову, это то, что он мой непосредственный начальник, только потому, что он старше меня по возрасту. Так захотел он, я никогда не узнаю, какие мотивы были у него на самом деле: поэтому, если я хочу оказать ему сопротивление, — а я этого хочу, несмотря на то, что я оказался слабее, чем я предполагал — мне бы лучше снова взгромоздить его на пьедестал, с которого он спустился. Все равно, это только игра: не перепутать наши роли или наши реплики. А тот пресловутый парусник я всегда смогу взять на пару недель напрокат, сейчас на самом деле важно другое: нужно, чтобы он снова стал вице-главой самой крупной в мире группы компаний, занятых в телекоммуникациях, а я недавно овдовевшим несчастным руководителем на периферии.

— Ладно, — сказал Терри, — ты подумаешь о нашем предложении?

Ход номер один: запастись всеми возможными кредитами на свой счет.

— Скажи мне одну вещь, — отвечаю я, — вы действительно считаете меня хорошим работником?

— Да, — решительно ответил он, — в этом мире не только Жан-Клод сумел оценить твои достоинства.

Отлично.

— Тогда я могу сказать тебе, чего мне действительно хочется?

— Конечно, чего ты хочешь?

Ход номер два: поставить на карту все ради чего-то такого, что ему никогда не понять.

— Я бы хотел остаться здесь.

Ход номер три: выдержать паузу. Важно дать ему время понять, что это условие, на котором я могу принять предложение стать президентом, и он начнет думать о том, как неловко будет ему вернуться в Париж с новоиспеченным президентом, желающим весь день торчать у школы своей дочери. Но прежде чем он опомнится, мне следует прервать паузу — ход номер четыре: напомнить ему, кто он такой.

— А если это невозможно, тогда я хотел бы, чтобы меня уволили, чтобы меня уволил ты, сию же минуту, и дело с концом, чего тянуть резину. В общем, я давно уже не выхожу на работу, у вас есть уважительная причина…

Ну вот, дело и сделано. Конец моей стратегии, более того, в таком случае, это конец и его стратегии тоже. Он обескуражен, это заметно, не знает, как на это реагировать. Он поставил себе цель продвинуть этого субъекта в президенты, у него даже была непомерная огневая мощь для достижения этой цели: как могло такое случиться, спрашивает он себя в эту минуту, как, черт побери, это случилось, что до его увольнения остался один шаг? Почему мы говорим о том, чего хочет он, а не о том, чего хочу я? Да когда такое было, чтобы какому-нибудь типу удавалось вырвать у меня из рук контроль над ситуацией? А, вот они, старые добрые споры с моим братом о том, как можно бороться с системой: Карло был за то, чтобы напасть на нее извне, то есть за бунт, а я за то, чтобы выбивать ее из колеи изнутри, то есть за подрывную деятельность; он приводил тысячи примеров героических действий, способных поднять на бунт против системы, а я не нашел ни одного примера, чтобы показать, как правильно организовать подрывную деятельность изнутри. Вот, Карло, это я и имел в виду.

— Но почему именно здесь? — спрашивает он.

Правильно, Терри: как, черт возьми, это место вдруг стало таким важным?

— Потому что мне здесь хорошо.

— Это я уже понял, а еще что? Я не могу понять, что ты задумал, Пьетро.

Правильно: это важно, но для чего?

— Ничего больше. Я ничего не задумал.

— Я тебе не верю. Ты можешь сейчас у меня попросить денег, можешь попросить дать тебе время на размышления, ты можешь попросить очень выгодные для твоего будущего условия, а вместо этого ты просишь у меня остаться на весь день во дворе этой школы. Возьми месячный отпуск и оставайся здесь.

— Мой отпуск уже кончился.

— Это не имеет значения. Я сказал это так, для примера: я просто не поверю, что ты думаешь только о том, чтобы угодить своей дочери. В чем тут фокус?

— Знаешь, дочь меня не просила сидеть и ждать ее здесь. Это моя идея. И нет никакого фокуса.

В таком случае и одно словечко, активное начало которого по нынешним временам для Терри Леона Ларивиера должно показаться жгучим, как серная кислота, вовсе не помешает.

— Это чистая правда, — добавляю я.

Однако моя реплика не возымела ожидаемого эффекта, она вызвала только коротенькую паузу.

— Ты действительно не хочешь стать президентом?

— Да, Терри. Правда, эта должность не для меня.

— Тогда извини за откровенность, — говорит он, — а ты уверен, что хорошо себя чувствуешь?

Первый брак с американкой, от которого у него восемнадцатилетняя дочь — кажется — наркоманка, потом новая жена, француженка, намного моложе него, двое детей, которые его никогда не видят, любовница, канадка, совсем молоденькая девушка, ее все знают, включая меня, потому что иногда он с ней появляется в обществе, и каждую неделю он мотается взад-вперед через Атлантический океан: могу поспорить, что он никогда не поверит, что на самом деле у меня одно желание: быть здесь и все.

— Да, и чувствую я себя хорошо.

— Я имею в виду, что после всего того, что случилось, вполне понятно, что…

Я даю ему время найти окончание фразы, если вдруг он прервался, почувствовав неловкость: но он вовсе не смущен, и, по-видимому, ему нечего добавить. Тем лучше.

— Со мной все в порядке, Терри. Просто у меня изменились приоритеты.

Он нахмурил брови и кивнул… Он должен сейчас решить, уволить ли меня сразу или разрешить мне оставаться здесь. Но, прежде всего, он к такому повороту дел просто не был готов, — как я могу сейчас его ликвидировать, должно быть, спрашивает он себя в эту минуту, — если я сам убедил Боэссона, что он нам нужен не только живым, но и даже на должности президента? — в любом случае, ему придется вернуться в Париж без того, что он рассчитывал получить. Неплохо. Возможно, что он и прав, возможно, из меня и получилась бы отменная акула. А, может быть, и нет, нет, конечно, нет. Что-то никогда раньше я за собой таких способностей не замечал, а этот шедевр стратегии не что иное, как другой фотон, даже тени которого всего полчаса назад внутри меня не было.

Сейчас самое время собирать камни, так, мимоходом, пока он не перестроился.

— Мне можно здесь остаться или нет?

Он улыбается, глядя в сторону, делает типичную французскую гримасу. Как это, черт возьми, случилось, что этому субъекту удалось меня припереть к стене?

— Ладно, валяй, но не навсегда, однако — шипит он.

— Заметано, — протягиваю я ему руку. — Не навсегда.

Он пожимает мне руку, и, притянув к себе, обнимает, вполне возможно, что его объятие искренне, может, он меня уважает, по-своему. Потом отстраняется, запускает руку в карман и вынимает оттуда красный пакетик, перевязанный серебристой ленточкой.

— Передай это Ларе от меня, — говорит он.

Да, конечно, так я и разбежался: сейчас отправлюсь на кладбище осквернить ее могилу: копытом свиньи открою крышку гроба и положу ей это на грудь. Мою дочь зовут Клаудия, дурачина, Клаудия…

— Спасибо.

Он уходит, он даже не подозревает о чудовищной оплошности, которую допустил в конце нашего разговора. Я его победил, однако у него сохранился вид далеко от побежденного. Он же профессионал, черт побери, и хорошо понимает, что и его иногда могут наколоть. Он скажет Боэссону, что я не в состоянии выполнять обязанности президента, а при первой же возможности мне отомстит.

16

Список комет, которые я видел:

Это легко.

Галлея (1985);

Хейла-Боппа (1997).

Может быть, я видел еще одну комету, в раннем детстве, в Риме. У меня сохранилось воспоминание: я и мой брат очень маленькие, и отец выводит нас ночью на улицу посмотреть на комету.

— Мальчишки, пойдемте смотреть на комету…

Лето. Воздух напоен самыми разными ароматами, когда идешь вдоль стен Ардеатины, кажется, что гуляешь на природе за городом. Термы Каракалла, Чирко Массимо. У отца на ногах белые туфли, они светятся в темноте. Что это была за комета? Или это было затмение Луны?

— Мальчишки, пойдемте смотреть затмение…

— Пьетро!

Кто меня зовет? Смотрю направо, налево: никого нет.

— Я здесь!

О, «Ярис» темно-синего цвета, припаркованный во втором ряду неподалеку от сквера, мигает мне фарами, — мигать фарами, кажется, означает приглашение подойти. Из окошка показать голова: это мать Бенедетты. Что ей от меня надо? Ничего не поделаешь, надо идти туда… Проблема в том, что снова потеплело, а здесь, в тени, мне было так хорошо. Происходит очень странная вещь: осень началась внезапно две недели назад — дождь, ветер, холод, — а потом погода улучшилась, и снова установились по-летнему теплые деньки. С каждым днем температура воздуха поднимается, так бывает в начале мая, а небо, очищенное дождями, покрывает вуаль, легкая и прозрачная, как марля в один слой. И солнце жарит, как ненормальное…