Сандро Веронези - Спокойный хаос

• Название: Спокойный хаос
• Автор: Сандро Веронези
• Издательство: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8370-0598-5

Знаменитый итальянский писатель Сандро Веронези в романе «Спокойный хаос» через сложные драматические коллизии основных героев выводит читателей к простой истине: человека надо принимать таким, какой он есть. Человеческая натура с ее обыкновенностью и героизмом, силой и слабостью, разумом и инстинктами является главным объектом исследования автора романа.

За эту работу писатель удостоился нескольких престижных литературных премий (в том числе — итальянская премия Стрега и французская премия Фемина) и одного религиозного скандала: у читателей-католиков вызвало негодование подробное описание акта содомии. В целом же С. Веронези предложил нам очень важное произведение, зрелость и глубина которого схватывают самую суть человеческих отношений.

---

Впрочем, дети подчас выдают нам настоящие сюрпризы. В тот же вечер, например, после того, как она спросила у меня, как чувствует себя «та синьора», когда она уже надела пижаму и лежала в постели, а я собирался почитать ей немножко, одну главу из книжки «Приключения Пиццано Пиццы» — Клаудию страшно увлекает эта история — она вдруг ошарашивает меня вопросом:

— Знаешь, что меня потрясло больше всего в жизни? — Именно так и спросила, буквально. И не успел я по-настоящему забеспокоиться, как если бы она хотела сказать: «до того, как мама умерла», или еще более изощренно: «до того, как я узнала, что ты делал, когда моя мама умирала», прежде чем я успел обо всем этом подумать, то есть сразу же после того, как она задала мне этот каверзный вопрос, она ответила:

— То, что моя бабушка — это твоя мама, — и она улыбалась от умиления к самой себе. В тот вечер я чувствовал, как коварнейшая из тревог росла в моей душе, я боялся, что все это, возможно, было только прелюдией к настоящему удару, однако, сама же Клаудия напомнила мне, что дети рассуждают не так, как взрослые, и совсем необязательно, что их потрясут вещи, которые, как считают взрослые, должны бы их потрясать, и наоборот, их могут потрясти вещи, которые взрослые порой даже не замечают. Поэтому не стоит так сильно переживать: ну и что с того, что она знает о той женщине, зачем мне мучиться догадками, кто ей об этом сказал; только-то и дел, что впредь мне следует иметь в виду, что она об этом знает, вот и все…

Ну вот, еще один самолет взлетел, вон он там, прямо у меня над головой, виражи выписывает, и я как раз вспомнил еще две авиакомпании, которые могу занести в мой список — «Аэро Мексико» и «Мексикана Эйрлайнс». Двадцать лет назад во время моего затянувшегося цыганского странствования по Латинской Америке я летал этими компаниями из Мюриды до Кубы и снова в Мюриду. Кто его знает, почему раньше, когда я с таким трудом старался все припомнить, они не всплыли у меня в памяти. А, вот же еще и «Эйр Лингус», моя поездка в Дублин, куда я полетел сразу после получения аттестата зрелости, и «Суиссэр» — я летел из Цюриха в Нью-Йорк, у меня еще тогда нарывал здоровенный флюс, и вот же опять «Итавия», она еще обанкротилась после авиакатастрофы на Устике, один раз я летал и этой компанией, и «Алисардой» тоже, когда-то была и такая авиакомпания, а еще вон та, венгерская, постой-постой, как она там называется, а, да, «Малев»…

И их я внес в свой список, он становится очень внушительным. Пересчитывал: тридцать штук. Я летал на самолетах тридцати авиакомпаний. Жарко, я стою без пиджака, опершись о свою машину, и смотрю по сторонам: муниципальный полицейский, парочка старичков сидит на лавочке в скверике, хорошенькая девушка в майке выгуливает золотистую гончую, три рабочих ремонтируют фасад дома, на перекрестке престарелый пакистанец моет лобовые стекла автомобилей, вон ковыляет какая-то женщина, она тащит за собой детский велосипед, я почти уверен, что никто из них столько не путешествовал, сколько я. Люди, которые никуда не ездят или мало где побывали на своем веку, склонны считать, что у тех, кто много путешествует, обязательно должна быть прекрасная и интересная жизнь. Это не всегда так. Я знаю, например, некоторых парней, которые работают как проклятые; они постоянно ездят в командировки и могут садиться в самолет до шести раз в неделю, а в конце рабочей недели снова вынуждены куда-то ехать; они едут со своей семьей к морю или в горы на машине, или снова летят на самолете, воспользовавшись льготными полетами, предоставленными им в качестве премии за верность авиакомпании; летят со своими невестами или любовницами на Сардинию, в Марокко или в Лондон проматывать денежки и каждый раз жалостливо восклицают, что сил больше нет, а все равно едут, тянут свою лямку до последнего. Но я не из их числа. До сего момента я прожил по-настоящему прекрасную жизнь, и длиннющий список авиакомпаний, на самолетах которых я летал, истинное тому доказательство.

Я смотрю на окна школы и снова задаю себе вопрос: где же окно класса Клаудии? Вот было бы здорово, если бы она вдруг выглянула из окна и увидела меня. Я имею в виду, мне было бы так приятно увидеть ее, помахать рукой: привет-привет, угадать улыбку и удивление на ее лице. Просто так, чтобы то, что я здесь стою, мое здесь пребывание, обрело хоть немного смысла. И не то чтобы в этом нет никакого смысла, как раз наоборот, здесь мне намного лучше, чем в офисе: ведь и то правда, что удара нет как нет. Как было бы хорошо, если бы в один прекрасный момент этого странного дня моя дочь выглянула из окна и убедилась, что я на самом деле остался стоять под окнами ее школы, как обещал, когда ей показалось, что я пошутил, а еще приятнее мне было бы увидеть ее лицо в тот момент, когда она заметит меня…

Двери школы распахнулись, вышла учительница, ее зовут Глория. Я стою на другой стороне улицы, прислонившись спиной к машине, но она меня не видит: ее ослепляет солнце. Козырьком руки она заслоняет глаза от солнца и роется в своей сумочке. Она забавно подтянула ногу вверх и уперла сумочку в бедро. Даже старея, женщины не избавляются от этой странной привычки. Когда-то, в молодые годы, когда их парни поздней ночью провожали домой, они вдруг начинали переживать, что потеряли ключи от квартиры и в такой же нелепой позе принимались их искать в бардаке своих сумочек, а парни, сидя в машине с урчащим мотором, соображали, как им поступить, если ключи не найдутся, и действительно придется звонить в дверь в такой поздний час, — бросить девушку на произвол судьбы или проводить ее до самых дверей квартиры и стойко выдержать родительский гнев, который, несомненно, обрушится на их головы, — а девушки, не меняя позу, какое-то время продолжали рыться в сумочках, и в это время в воздухе повисала напряженная неопределенность, а потом, как всегда, ключи находились; никто ни разу на самом деле их не потерял, когда же при свете фонаря ключи торжествующе поблескивали в руке рассеянной девушки, молодые люди с легкой душой отправлялись спать. Вот и учительница Глория тоже, покопавшись какое-то время в сумочке, извлекает из нее солнцезащитные очки, водружает их на нос и в тот же миг видит меня. Я ей улыбаюсь, но не спешу идти навстречу, я жду, когда она подойдет ко мне сама, если захочет. Я хочу выиграть время, чтобы придумать, что бы такое ей сказать. Но время на размышления уже истекло, учительница Глория уже перешла дорогу, и вот она стоит передо мной.

— Как моя Клаудия? — задаю я ей самый банальный из вопросов.

— Все хорошо, — отвечает она. — Девочка спокойна, внимательна.

За темными стеклами очков я не вижу ее глаз, а потому не могу судить, насколько она изумилась, застав меня здесь.

— У нее удивительно сильный характер, — продолжает учительница Глория. — Но с ней нужно быть очень осторожным, потому что в таких случаях достаточно любого пустяка…

Эта вынужденная обстоятельствами, ни к чему не обязывающая и слишком благоразумная фраза, такие фразы любой и каждый может с легкостью сказать, действительно все так и говорят, фатальным образом застревает у нее в горле. Что поделаешь, она отбарабанила свои положенные три часа занятий и идет домой, возможно, думая о том, что надо быстро отовариться в супермаркете или о том, как бы до часа дня успеть подать заявление в районо о переводе в другую школу, и выйдя на улицу, она видит меня: вот я тут стою перед школой, опершись спиной о свою машину. Зачем, спрашивается, ей заканчивать ту фразу?

— Вот именно, — поддакиваю я, и тут же звонит мой мобильник. Я жестом извиняюсь и отвечаю. Это Аннализа, она звонит по поводу документов, которые вот уже больше десяти дней ждут меня в офисе, мне их нужно подписать как можно скорее. Говорит, что пыталась прислать их по факсу мне в машину, но что-то там не сработало. Конечно же, учительница Глория не слышит ее слова, она слышит только то, что отвечаю я.

— Да он никогда и не работал, Аннализа, — успокаиваю ее. — Возможно, что и бумаги-то нет. Можно подождать до завтра? Днем раньше, днем позже, какая разница?

Какое-то мгновение Аннализа колеблется, а потом отвечает, что и вправду нет никакой разницы, что она хотела только поставить меня в известность, что факс в моей машине не работает.

— Если у тебя есть желание, — добавляю я, — принести мне их сюда. До полпятого я отсюда не уйду.

Как странно, что иногда ты можешь точно представить себе выражение лица собеседника, которого не видишь, но не можешь угадать мысли человека, который стоит прямо перед тобой, потому что черные очки закрывают ему глаза. Аннализа просто онемела и, конечно же, ее лицо мгновенно приняло ошеломленное выражение: ей трудно разобраться — что это с моей стороны, приказ или просто предложение, которое можно бы обговорить.

— Да ладно тебе, брось, — успокаиваю я. — Подпишу их завтра. Да, кстати, если хочешь, после обеда можешь взять отгул.