Герман Дилигенский - Социально-политическая психология

• Название: Социально-политическая психология
• Автор: Герман Дилигенский
• Издательство: Новая школа
• Жанр: Психология
• Год: 1996
• ISBN: 5–7301–0246–1

---

Было бы неверно объяснять подобные типы поведения только врожденными различиями между храбрыми и трусливыми, честными альтруистами и лицемерными эгоистами. Такие различия реальны, но подобные черты личности далеко не всегда носят постоянный и абсолютный характер, нередко они зависят от ситуации. В художественной литературе и кинематографе многократно описан достаточно типичный казус: человек, бесстрашно сражавшийся на фронте, рисковавший жизнью, чтобы выручить товарищей, в мирной жизни оказывается трусливым мещанином и конформистом, дрожащим перед начальством и неспособным прийти на помощь другому человеку.

С социально–психологической точки зрения проще всего случай человека, празднующего труса и поглощенного самовыживанием во время войны. Его социально–политические «патриотические» установки носят чисто конвенциональный (т.е. лишь формально соответствующий общепринятым нормам, и слабо интериоризированный), вербальный характер, они практически не связаны с его личной мотивацией, в которой доминирующее положение занимают элементарные витальные потребности. Храбрость и самоотверженность людей на войне питают «сильные» социально–политические, мировоззренческие установки, основанные на идентификации со своей страной; важно, что они подкрепляются еще идентификационными установками среднего, т.е. микрогруппового уровня — солидарностью с боевыми товарищами. Эта психологическая ситуация точно выражена поговоркой «На миру и смерть красна». В нормальной мирной жизни эта ситуация меняется: «высшие» социально–политические и мировоззренческие ценности, которые на войне актуализирует угроза своему «мы», чаще всего трудно связать с условиями повседневной деятельности, идентификация с контактной группой в этих условиях часто (особенно в трудовых группах, организованных по иерархическому и бюрократическому принципу) имеет совершенно иное значение: она предполагает не сильный альтруизм и взаимную выручку, но соблюдение ролевых норм, во многих случаях, требующих совершенно иных качеств. Подобный анализ отнюдь не отрицает значения индивидуальных характерологических черт (в том числе и генетических), он лишь показывает, что в психике эти черты проявляются во взаимодействии с социальными ситуациями и социально–психологическими механизмами.

Структура установок

Многообразие и подвижность связей между установками различных уровней, их неодинаковые мотивационные функции во многом объясняются сложной, «гибридной» структурой самих установок. В современной социальной психологии широко признана концепция их трехчленной структуры. В соответствии с ней установка (аттитюд) включает когнитивный (знание об объекте установки и о ситуации), аффективный (положительное или отрицательное эмоциональное отношение к ним) и конативный, т.е. поведенческий (готовность действовать определенным образом, по отношению к объекту и ситуации) компоненты. При этом в литературе высказывались различные мнения по вопросу о взаимоотношениях между компонентами установки. Если одни авторы утверждают, что между ними существует весьма тесная взаимосогласованность, то другие считают, что это не подтверждается эмпирическими данными. Противоречия вызывает и вопрос о роли различных компонентов: является ли центральным звеном установки эмоция по поводу ситуации или объекта, а отбор и мобилизация знаний производится в соответствии с эмоциональным переживанием, как бы по его «заказу» или, напротив, в установке доминирует именно знание. В.А. Ядов исходит в своей диспозиционной концепции из предположения, что познавательные, эмоциональные и поведенческие диспозиции «образуют относительно самостоятельные подсистемы регуляции активности субъекта»[139].

Это предположение, на наш взгляд, соответствует реальному многообразию типов мотивационных процессов. Рассмотрим в качестве примера установки, относящиеся к принципам общественного устройства и их влиянию на судьбу отдельного индивида. Значение таких установок очевидно: в них выражается взаимодействие между обобщенным восприятием общественных условий жизни людей, оценкой ими собственных жизненных возможностей и их личной мотивацией.

Перед нами данные различных опросов, проведенных в СССР и в России в начале 90–х годов и так или иначе выявляющих установки по названному кругу вопросов. На вопрос анкеты ВЦИОМ (конец 1990 г.) «Что нужно прежде всего, чтобы достичь хорошего общественного положения?» наибольшее число опрошенных выбрало противоположные по смыслу ответы: «знания, умения, способности» (38%) и «знакомство, связи» (37%). «Упорный труд» ответило 27, «деньги» 20 и «напористость, умение пробиваться» 23%. Очевидно, что в данном случае опрос выявляет установки, выражающие определенные социальные представления, т.е. преимущественно познавательные. Те из них, которые восходят к конвенциональным, принятым в обществе ценностям (добросовестного труда, знаний), несомненно, имеют положительный эмоциональный смысл: упорно трудиться и иметь знания не только полезно практически, но и «хорошо», «правильно» в моральном и психологическом отношении. Этого не скажешь о более «циничных» и «прагматических» неконвенциональных установках, отводящих решающую роль в социальной ситуации индивида связям, деньгам, личной напористости. Люди, давшие соответствующие ответы, могут по–разному относиться к роли таких факторов: осуждать их или считать в порядке вещей. И столь же по–разному могут соотноситься эти представления с реальным поведением. Признание решающей роли упорного труда может реально мотивировать трудовую деятельность человека, содержать соответствующий ценности и знанию поведенческий компонент. Но оно может иметь и чисто «идеологический», вербальный характер, не оказывать существенного воздействия на мотивационно–волевую сферу личности.

Когнитивная составляющая таких установок, очевидно, включает различные иерархические уровни диспозиций. Высший наряду с «идеологическим» представлением (принимающим или отвергающим господствующую идеологию с ее ценностями труда и знаний) выражает определенное представление об общественной действительности. Одним она кажется построенной на справедливых принципах (вознаграждение достойных), другим — чем–то вроде джунглей, где не преуспеешь без ловкости, «пробивной силы», третьим — построенной на власти денег и неравенстве, определяемом социальными связями людей. Подобные обобщенные представления могут быть заимствованы из общественного опыта, т.е. просто воспроизводить общеизвестные идеологические или «житейские» истины, но могут в то же время подкрепляться собственным опытом человека и его отношениями с непосредственным социальным окружением на работе и в быту. В последнем случае одна и та же когнитивная установка имеет различные иерархические составляющие, включает в себя знания об обществе в целом и о тех социальных ситуациях, которые непосредственно переживает человек.

В целом получается, что как различные в функциональном отношении компоненты установки (когнитивные, эмоциональные, поведенческие), так и установки, функционально однородные, но ориентированные на ситуации различных уровней (макро–и микросоциальные) могут или соответствовать друг другу и сливаться в единое целое, или расходиться, проявляя большую или меньшую самостоятельность. Вместе с тем относящиеся к разным социальным объектам и ситуациям установки человека обнаруживают тенденцию к взаимному согласованию, к формированию единой системы.

На вопрос всесоюзной анкеты ВЦИОМ (опрос проводился также в конце 1990 г.) «почему некоторые люди живут намного богаче других?» лишь меньшинство (10–18%) опрошенных дало ответы, основанные на положительной оценке индивидуальных качеств «богатых»: талант, целеустремленность, деловая хватка, трудолюбие. Большинство же ответов исходило из представления, что богатство несправедливо и достигается неправедным путем (65%: «большинство наживает деньги нечестным путем», 33%: «доходы в нашем обществе вообще распределяются несправедливо»; 28%: «богатыми становятся потому, что имеют богатых родителей, родственников»)[140]. По данным общероссийских опросов фонда «Общественное мнение», в октябре 1992 г. 45, а в августе 1993 г. 40% респондентов согласились с суждением «каждый человек сам, своим трудом должен обеспечить себе достойный уровень жизни». Соответственно 44 и 43% - придерживались мнения, что «обеспечивать гражданам достойный уровень жизни должно государство»[141].

Общество «реального социализма» своей официальной идеологией формировало у людей ценности добросовестного труда и знаний как условия социального продвижения. И одновременно своей практикой опровергало эти ценности, прививая установки на социальное иждивенчество и индивидуальное приспособление к бюрократической системе распределения материальных и социальных статусов. Хаотичный и непоследовательный переход к рыночной экономике создал новую ситуацию, в которой возможности обогащения и продвижения стали определяться иными факторами. Развитая, последовательная (т.е. включающая поведенческий компонент) установка на упорный труд, реализацию собственных способностей, приобретение знаний могла послужить тем психологическим «материалом», который помогал адаптироваться к новым условиям: люди, настроенные на интенсивный труд и преуспевшие (или расчитывавшие преуспеть), беря дополнительную работу или перейдя в частный сектор экономики, были склонны надеяться на собственные силы и видели в богатстве достойную награду за напряженную трудовую активность. Те же, кто не смог адаптироваться к «рыночной» ситуации по объективным обстоятельствам или субъективно, во многих случаях прилагали к переходным условиям привычные представления о несправедливости или случайности распределения социальных благ и актуализировали в своем сознании укоренившуюся установку на ожидание защиты от государства.