Деннис Лихэйн - Мистик-ривер

• Название: Мистик-ривер
• Автор: Деннис Лихэйн
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Триллер
• Год: 2003
• ISBN: 5-94145-128-8

К трем маленьким приятелям, Шону, Джимми и Дейву, озорничающим на улице, подъезжают два мнимых полицейских и увозят в своей машине самого слабого и беззащитного из них – Дейва. Через несколько дней мальчик убегает от похитителей и возвращается домой, но эта история оставляет рубец в душе каждого из ее участников и через двадцать пять лет вновь сводит их вместе в чудовищном кошмаре.

---

– Знаешь, что я говорила им сегодня, укладывая их в постель?

Джимми покачал головой.

– Я говорила, что они теперь должны быть особенно внимательны к тебе, – сказала Аннабет, – потому что, как ни любили мы Кейти, ты любил ее сильнее. Ты так сильно ее любил, потому что родил ее, держал ее на руках, когда она была крошечной, и что любовь твоя к ней была такой огромной, что сердце иногда надувалось любовью, как воздушный шар, и могло даже лопнуть.

– Господи, – сказал Джимми.

– Я говорила им, что и их папа любит точно такой любовью. Что у него четыре сердца, и все четыре – как надутые шары, и что они болят. И это значит, говорила я, что нам ни о чем не придется беспокоиться. А Надин спросила: «Никогда?»

– Пожалуйста, – Джимми казалось, что на него обрушиваются огромные гранитные глыбы, – перестань!

Она мотнула головой, не спуская с него спокойных глаз.

– А я сказала Надин: «Да, никогда. Правильно. Никогда. Потому что папа – король, не принц, а король. А короли знают, что надо делать – даже когда это очень трудно, – чтобы все стало на свои места. Папа – король, и он будет...»

– Анна...

– "...будет делать то, что должен делать для своих любимых. Ошибки у всех бывают. У всех. Но великие люди стараются все исправить. И это самое главное. В этом и есть великая любовь. А значит, папа – великий человек".

Джимми был словно ослеплен. Он сказал:

– Нет.

– Звонила Селеста, – сказала Аннабет, и слова эти были как острые стрелы.

– Не надо...

– Она хотела узнать, где ты. Она рассказала о том, как говорила с тобой о своих подозрениях насчет Дейва.

Тыльной стороной руки Джимми вытер глаза. Он глядел на жену, будто видел ее впервые.

– Она рассказала мне об этом, и я подумала: что же это за жена, которая говорит о муже такие вещи? Это ж совсем характера не иметь, чтобы наплести такое. И зачем говорить об этом тебе? Почему она с этим прибежала к тебе?

Джимми догадывался почему, он всегда догадывался кое о чем насчет Селесты, по тому, как она иногда смотрела на него. Но он ничего не сказал.

Аннабет улыбнулась, словно по лицу его прочитав ответ.

– Я могла позвонить тебе на сотовый. Могла бы. Как только она сказала мне, о чем говорила с тобой, а я вспомнила, что ты ушел с Вэлом. Я догадалась, что ты задумал, Джимми. Я ведь не тупая.

– Да уж.

– Но я не позвонила. Я не остановила это.

– Почему же? – Голос Джимми изменил ему.

Аннабет наклонила голову с таким видом, словно ответ был сам собой разумеющимся. Она стояла и глядела на него с непонятным, недобрым выражением. Потом она сбросила туфли. Она расстегнула джинсы и стянула их с бедер; перегнувшись в талии, спустила до самых щиколоток. Перешагнув через джинсы, она сбросила рубашку и лифчик. Она потянула Джимми со стула, прижала к своему телу и стала целовать его влажные щеки.

– Они, – сказала она, – слабаки.

– Кто это – они?

– Да все, – сказала она. – Все, кроме нас.

Она стянула рубашку с его плеч, и Джимми вспомнил ее лицо в то первое их свидание на Тюремном канале. Она спросила его тогда, не в крови ли это у него – совершать преступления, и Джимми успокоил ее, сказав, что нет, потому что решил, что это и есть тот ответ, который она хочет услышать. И только теперь, двенадцать с половиной лет спустя, он наконец понял, что нужно тогда ей было только одно – правда. Каким бы ни был ответ, она приспособилась бы к нему. Она поддержала бы мужа. И соответственно выстроила бы всю их жизнь.

– Мы не слабаки, – сказала она, и Джимми почувствовал, как крепнет в нем желание, такое сильное, привычное, как будто с ним он и родился.

– И никогда слабаками не будем. – Она присела на кухонный стол, свесила ноги. Джимми глядел, как жена его стягивает трусики, и понимал, что все это – лишь на время, лишь отодвигает боль от сознания, что он убил Дейва, помогая увильнуть от нее, нырнуть в объятия жены, в тепло ее тела. Но на одну ночь этого достаточно. Не на завтра, не на последующие дни. Но на эту ночь – да. Это поможет. И не так ли начинается всякое выздоровление? С малого?

Аннабет положила руки ему на бедра, ногти ее вонзились в тело Джимми, там, где позвоночник.

– Потом, когда все кончится, Джим...

– Да? – Голова его кружилась от желания, – ...не забудь поцеловать девочек на ночь.

Эпилог Джимми Плешка Воскресенье

28 Мы займем тебе местечко

Проснувшись в воскресенье утром, Джимми услышал дальний бой барабанов.

Не робкое та-та-та, сопровождаемое тарелками какого-нибудь занюханного оркестрика в клубе, но глубокие уверенные удары и дробь барабанов военного оркестра, расположившегося в нескольких кварталах от них. Потом послышался рев медных труб, внезапный и фальшивый. Звук тоже шел издалека и замер так же внезапно, как и возник. В наступившей тишине он, лежа, прислушивался к свежему и хрусткому спокойствию позднего воскресного утра – солнечного, судя по яркому желтому сиянию за задернутыми шторами. Он слышал воркованье и квохтанье голубей на карнизе и сухое тявканье собаки на улице. Хлопнула, открылась и закрылась дверца машины, и он ждал, когда заведут мотор, но мотор так и не завели. И опять раздалась барабанная дробь, еще ровнее и увереннее.

Он поглядел на стоявшие на тумбочке часы: одиннадцать часов! В последний раз он так долго спал... нет, он даже не помнит, когда это было. Много лет назад. Должно быть, лет десять. Он вспомнил мучительную усталость последних дней, чувство, которое он испытал, когда гроб с телом Кейти был поднят, а потом рухнул в яму, рухнул, как с кузова самосвала, размозжив его тело. А потом явились Простой Рей Харрис с Дейвом Бойлом – пришли навестить его, когда он вчера вечером сидел пьяный в гостиной с пистолетом в руке, а они махали ему рукой с заднего сиденья той машины, пахнувшей яблоками. Машина двинулась по Гэннон-стрит, а между ними маячила голова Кейти, но Кейти ни разу не оглянулась, а вот Простой Рей и Дейв махали ему как безумные и скалились по-дурацки, а Джимми чувствовал, как трется пистолет о его ладонь. Он вдыхал запах машинного масла и думал, не сунуть ли дуло в рот.

Бдение превратилось в кошмар, потому что к восьми часам вечера явилась Селеста и при всем честном народе набросилась на Джимми с кулаками, крича, что он убийца.

– У тебя хоть тело ее есть! – кричала она. – А что осталось мне? Где он, Джимми? Где?

Брюс Рид с сыновьями оттащили ее и выдворили, а Селеста все кричала во все горло, когда ее тащили: «Убийца! Он убийца! Он убил моего мужа! Убийца!»

Убийца.

Потом были похороны и служба возле могилы, и Джимми стоял там, когда его дочку опускали в яму и засыпали ее комьями глины и камнями, и Кейти исчезла под слоем земли, как будто никогда не существовала.

Невыносимый груз этот доконал его вчера вечером, придавил его – этот гроб, и как он поднимался и опускался, поднимался и опускался, поэтому к тому времени, когда он сунул пистолет обратно в ящик и плюхнулся в постель, он был совершенно без сил, будто кости его омертвели, а кровь свернулась.

О господи, подумал он, никогда я не чувствовал такой усталости. Усталости и печали, бессмыслицы и одиночества. Меня измучили мои ошибки, и моя ярость, и моя горькая-прегорькая печаль. Я даже счистил с себя грехи. О господи, оставь меня в одиночестве и дай умереть, чтобы я больше не грешил и не чувствовал больше этой усталости, этого груза моей судьбы и моих привязанностей! Освободи меня от всего этого, потому что я слишком устал и сделать этого сам не могу!

Аннабет попыталась понять мою вину, мой ужас перед самим собой и не смогла. Потому что не нажимала на курок.

А теперь вот он проспал до одиннадцати. Двенадцать часов без просыпа, спал как мертвый и даже не слышал, как встала Аннабет.

Он где-то читал, что признаком глубокой депрессии является постоянная усталость, настоятельная потребность во сне, но когда сейчас, сев в кровати, он услышал грохот барабанов и рев медных труб, почти в унисон, он ощутил свежесть. Словно ему двадцать лет. Ощутил себя совсем, полностью проснувшимся, бодрым, как будто спать теперь ему не захочется никогда.

Так это праздничное шествие, догадался он. А трубы и барабаны – это оркестр, который пройдет по Бакинхем-авеню в полдень. Он встал, подошел к окну, отдернул штору. А машина не включила мотор и не поехала, потому что они загородили Бакинхем-авеню, начиная с Плешки и до самой Роум-Бейсин. Как-никак тридцать шесть кварталов! Выглянув в окно, он посмотрел вниз, на улицу. Внизу простиралась полоса вычищенного сине-серого асфальта, ярко блестевшая на солнце. Въезды с поперечных улиц на Бакинхем загораживали турникеты, протянувшиеся вдоль обочин куда хватало глаз.

Народ уже стал собираться – выходить из домов, занимать места на тротуаре. Джимми видел, как они ставят возле себя бутылки с лимонадом, радиоприемники, корзинки с едой. Он помахал Дэну и Морин Гьюден, примостившимся со своими складными стульями у фасада прачечной самообслуживания, а когда они помахали ему в ответ, его растрогало выражение участия и заботы, которое он увидел на их лицах. Приложив рупором ладони ко рту, Морин что-то крикнула ему. Джимми открыл окно и, высунувшись, уловил веянье свежего утреннего ветерка, напоенного ярким солнцем вперемешку с остатками въевшейся весенней пыли.